– Просуществовала раса циклофагов порядка миллиона лет. Достигла наивысшего расцвета примерно за две тысячи годков до своего полного исчезновения. Подробнее о циклофагах вы прочтете в книге профессора Бурмистрова, которую сможете приобрести после нашего возвращения на базу. А теперь, друзья, прошу взглянуть на эту изумительную окаменелость.

Экскурсовод вцепился мускулистыми руками в скалистый выступ и затормозил каноэ. Несколько экскурсантов-мужчин охотно кинулись ему помогать – течение реки в каньоне не было быстрым. Приятель велеречивого лектора тоже присоединился к добровольным помощникам. Генри искренне поблагодарил их и приступил к рассказу о причудливом образовании, напоминающем скелет диатомовой водоросли, только увеличенный в миллион раз. С такими вот познавательными остановками они плавали до самого заката, покуда не погасла солнечная радуга в водопаде. Наконец каноэ причалило к пристани турбазы. Желтые фонари цепочкой растянулись вдоль набережной. Из кафе доносилась музыка. Одна за другой взбирались на темнеющий небосвод обе луны. Усталые экскурсанты потянулись к белым домикам, что ласточкиными гнездами примостились на широких уступах обрывистого берега. Генри задержался на пристани, любуясь двойной лунной дорожкой на маслянистой глади реки.

– Улетели черт-те куда, – произнес у него за спиной знакомый голос, – а все так же любуемся самым банальным зрелищем на свете. Ну, разве что с добавкой лишней луны.

Генри обернулся. Конечно же, это был Дэни Николсон, уже куда-то сплавивший свою старушенцию. Знаток местных ископаемых с удовольствием пожал ему руку.

– Ты прав, – проговорил Генри. – Только мне это зрелище не надоедает, вот уже…

– …двадцать пять лет, – завершил за него Дэни.

– Я вижу, юноша, вы неплохо осведомлены. Смотрели мою анкету? – усмехнулся Генри и добавил: – Ты же знаешь, я здешний старожил. Родители привезли еще в зачаточном состоянии. Родили и улетели дальше. А я остался. И не жалею. Не считая Земли, Сочи лучшая планета в Галактике.

– Откуда ты знаешь? – спросил его Дэни. – Ты разве бывал на Земле?

– Нет. И не собираюсь. Мне и здесь хорошо. А вот ты, говорят, недавно куда-то летал?

– Было дело, – буркнул Дэни. – Только не по своей воле.

– Ого! – восхитился его приятель. – А вернулся…

– Тоже добровольно-принудительно.

– Ну ты даешь! Расскажешь?

– Нет.

– Ну как знаешь.

Они помолчали. Дэни понимал, что приятель обиделся, но на самом деле не горел желанием распространяться о своем приключении.

– Слушай, – вдруг сказал Генри. – А хочешь, я тебе одно удивительное местечко покажу. Если… – он позволил себе интригующую паузу, – твоя нынешняя королева не заскучает в одинокой постели.

Дэни только отмахнулся.

– Королева уже дрыхнет без задних ног.

– И она права, – одобрил Генри. – Ранний отбой – залог долголетия. В таком случае прошу на борт!

– Ты что, за день веслом не намахался?

– Выше крыши. Поэтому на весла сядешь ты.

Дэни пожал плечами и спустился в каноэ. Суденышко, рассчитанное на десяток пассажиров, даже не колыхнулось. Старожил планеты Сочи занял место на кормовой банке, где днем восседал его приятель. Дэни взялся за весло. Оттолкнул каноэ от пирса, и оно заскользило вниз по течению под серебристой аркой двойной лунной радуги. По мере продвижения суденышка стены каньона становились ниже и раздавались вширь. Наконец впереди забрезжил туманный простор, словно огражденный сторожевыми башнями утесов. Послышался ровный несмолкаемый гул, и в воздухе появился солоноватый привкус – река впадала в морской залив.

– Будь внимателен, дружище! – распорядился Генри, указывая могучей рукой в туманную даль.

Дэни послушно всмотрелся – серебристый сумрак впереди слегка колыхался, словно над рекой поднимался горячий пар, – и машинально пощупал воду. Холодная!

– Что это?

– Это еще не все, – откликнулся Генри. – Суши весла, парень! Пусть лодка идет по течению.

Дэни положил весло, а его приятель схватил запасное и выставил его перед собой. Плавное течение лениво влекло каноэ к едва заметному дрожанию воздуха. Вдруг весло Генри с отчетливым стуком ударилось о невидимую преграду. Каноэ развернуло кормой вперед. Не дожидаясь команды, Дэни схватился за свое весло и уперся им в колеблющуюся пустоту.

– Какой кретин установил здесь генератор силового поля? – пробурчал он.

– Если бы знать! – отозвался экскурсовод, довольный произведенным эффектом.

– Хочешь сказать, это… не наша работа?

– Точнее, не человеческая, – подхватил Генри. – Я наводил справки. Это поле уже существовало, когда корабль Мирканяна опустился на Сумеречном плато.

– Ну, а генератор? – продолжал расспрашивать Дэни. – Его-то обнаружили?

– Планетологи прозондировали здесь каждый дюйм. Базальт, ракушечник и прочие морские отложения. И ни черта больше.

– Тогда, значит, это они. Ну, эти твои циклофаги?

– Вряд ли, – проговорил Генри. – Они даже до простейшего искрового передатчика еще не додумались, когда их прихлопнуло кометой.

– Тогда кто же?

– Вероятно, та самая загадочная сверхцивилизация, следы которой искал твой отец.

Дэни нахмурился.

– Что ты знаешь о моем отце?

Генри пожал плечами.

– Да то же, что и все. Он был астроархеологом и погиб во время одной из экспедиций.

– Он погиб на моих глазах! – выкрикнул Дэни.

– Вот как? – удивился его приятель. – Прости, я не знал. Ты никогда не рассказывал об отце. И это меня всегда изумляло. В нашем приюте пацаны охотно трепались о своих родителях.

– Хочешь, расскажу?

– Давай, только не здесь, а на базе… за рюмкой чего-нибудь бодрящего.

Они налегли на весла и через час вернулись на турбазу, где вовсю веселились туристы. У Генри Сигурна был свой коттедж – небольшой домик, заваленный окаменелостями и образцами горных пород. Хозяин жилища с трудом расчистил место на столе. Выставил пару захватанных стаканов и непочатую бутылку шотландского виски. Дэни Николсон обычно не жаловал крепкое спиртное, оно противопоказано в его работе, но сегодня ему было на все плевать. Воспоминания нахлынули и готовы были вырваться наружу. Не хватало только катализатора, им и послужил отличный скотч из запасов приятеля, пара стаканов которого не только развязала язык, но и насытила воспоминания такими подробностями, о которых Дэни, казалось, забыл навсегда.

Амазония – планета на редкость скверного нрава. От полюса до полюса покрыта она болотами, через которые текут широкие, причудливо петляющие реки, из-за них этот мир и получил свое название. Планета вращается стремительно, совершая один оборот за тринадцать часов, отчего в ее атмосфере то и дело зарождаются свирепые ураганы. Они поднимают в мелководном море болот огромные волны, которые захлестывают бесконечные мангровые заросли, сметая все на своем пути. В этой мясорубке погибают мириады животных, а выживают лишь легендарные болотные драконы Амазонии, которые изо всех сил вжимаются в обмелевшую топь, намертво вцепившись в илистое дно саблевидными когтями.

Наутро они обычно выползают из донного ила и начинают многодневное пиршество. После ураганного буйства на Амазонии, как правило, наступает затишье. Палящее солнце короткого дня навылет простреливает искореженные ураганом мангровые заросли. Повсюду царит мертвая тишина, не считая мерного, словного механического хрупанья. Это драконы, словно ожившие танки, ползая среди мангров, пожирают все, что попадется: прыгучих угрей, двухголовых лягушек, собственных ослабевших сородичей, перемалывая даже панцири трехстворчатых моллюсков. Именно во время одного из таких пиршеств в амазонские болота опустилась космошлюпка астроархеологической экспедиции под руководством профессора Десмонда Николсона.

В шлюпке было всего два человека. Сам профессор и его тринадцатилетний сын. Мало кто мог бы сказать, почему опытный астроархеолог выбрал для своих изысканий планету, где не наблюдалось никакой цивилизации, так как эволюция жизни на ней не продвинулась дальше примитивных кровожадных рептилий. Свое главное открытие Десмонд Николсон хранил в тайне, потому что именно оно давало ему преимущество перед коллегами. Однажды на планете Сахара на фрагментах уцелевшей стены засыпанного песками древнего города он обнаружил странную фреску. На ней были нарисованы созвездия северной гелисферы Галактики. Среди других изображений выделялась цепочка звезд, помеченная условным знаком присутствия разума – два совмещенных треугольника с глазом в центре.