— Нет, он не Шротт, он Уильямс.

Мы молчали, ничего не понимая.

— Да, мой брат — не Виктор Шротт, а Виктор Уильямс. Моя мать родила ребенка во время войны…

Хорст кашлянул.

— Значит, девичья фамилия вашей матери была Уильямс?

— Нет, фон Хейкинг. Уильямсом был отец моего брата.

— Валлиец?

— Нет, американец.

Разговор продолжился, мы пытались разобраться в семейных связях.

— На самом деле все еще сложнее, — сказал Марко, добрый, мягкий, сдержанный священник.

На самом деле фамилия отца его брата была не Уильямс. Эту фамилию они изобрели сами, так как у их матери был роман с американцем, хорошо известным в Больцано, где они жили. Она забеременела и решила оставить ребенка. Американец попросил не записывать ребенка под его фамилией, чтобы избежать скандала. Так возник «Уильямс».

— Кем был настоящий Уильямс?

— Британским солдатом, он погиб на войне.

— Так значит, ваш брат не Виктор Шротт и даже не Виктор Уильямс?

— Верно.

— Кем был его отец?

— Американцем, хорошо известным человеком. Политиком или чем-то в этом роде, — сказал Марко.

Я продолжал любопытствовать. Поколебавшись, Марко все же медленно ответил:

— Т-о-м-а-з-о Л-у-с-и-т-о. — Он выговорил имя по буквам. — Примерно так.

Томазо Лусито?

— Томас Лусид? — переспросил я, не веря своим ушам.

— Вам знакомо это имя? — пришел черед Марко удивиться.

Я утвердительно кивнул и рассказал ему все, что знал. Томас Лусид работал в Корпусе контрразведки, был командиром отряда 430, охотившегося за Отто и за другими нацистами, включая Хасса. Лусид создал и возглавил проект «Лос-Анджелес». Это он допрашивал Карла Хасса, нанял его, а потом, в 1947 году, превратил в главный источник информации.

Томас Лусид, офицер американской разведки, стал куратором Карла Хасса, бывшего офицера разведки СС, превращенного в американского агента.

Марко переваривал услышанное, соображая, что из всего этого следует, Хорст тоже. Как и я.

Сын Томаса Лусида женился на дочери Карла Хасса!

Куратор и агент, офицер контррзаведки и бывший нацист, связанные браком своих детей…

— Занятное положение у вашего племянника! — сказал я Марко, усиленно шевеля мозгами. — У него два дедушки. Один был крупным нацистом, потом стал тайным агентом американцев, позже был осужден за «преступления против человечества» итальянским судом за казни в Ардеатинских пещерах. А второй дед был американским куратором первого.

— То есть один дедушка курировал другого?

— Вот именно.

Выводы напрашивались сами собой. Я набросал схему, как часто поступаю, когда надо распутать клубок семейных связей: мне проще понять факты, если изобразить их графически.

В июле 1949 года беглец Отто Вехтер принимает приглашение Карла Хасса погостить у него на озере Альбано. Хасс в то время жил с Анджелой, недавно родившей от него девочку Энрику.

В июле 1949 года Хасс тайно работает на американцев, отчитываясь перед Томасом Лусидом, офицером Корпуса контрразведки — организации, разыскивающей Вехтера. На то, что Отто мог быть осведомлен о связи Хасса с американцами, ничто не указывает. Незадолго до этого он сообщал в письме Шарлотте, что некоторые из его немецких соратников теперь работают в Риме на американцев и что таких приходится избегать.

Это наводит на два предположения. Либо американцы знали, что Вехтер в Риме, от Хасса, который должен был сообщить им об этом как главный источник проекта «Лос-Анджелес». Либо американцы об этом не знали, потому что Хасс это скрыл.

Отсюда вопрос: если Хасс не донес американцам, что поддерживает связь с Вехтером, то почему?

События в Риме навели Хорста на мысль эксгумировать отцовские останки. Он предъявил важный документ[799]. Я видел его раньше среди бумаг Шарлотты: две машинописные страницы, копия из дела Отто Вехтера, найденного в римском архиве. Происхождение документа было Хорсту неведомо. Это был не оригинал, а копия оригинала, датированного 14 июля 1949 года и озаглавленного: «История болезни, больница Святого Духа».

«9 июля 1949 года поступил пациент по фамилии Рейнхардт». Имя больного кто-то небрежно вписал от руки: «Альфред», предположительно расшифровали мы.

Дальше следовали противоречивые личные данные. На первой странице говорилось, что пациент холост, на второй — что он «женат, отец пятерых детей».

«По словам больного, с 1 июля он не может есть; 2 июля у него поднялась температура, 7 июля появились признаки желтухи. Высокий сахар, клиническое обследование выявило патологическое состояние печени — острую печеночную атрофию (icterus gravis)».

Далее в документе говорится: «После наступления уремии больной умер 14 июля».

Дата смерти отличается от названной епископом Худалом — 13 июля. Я объяснил это кончиной Отто поздним вечером. Далее в документе сказано:

«В тот же день (следуя стандартной процедуре больницы в случае кончины пациента) проводится вскрытие. Оно выявляет подозрение на болезнь Вейля (Leptospirosis ictero haemorragica)»[800].

Хорст диагноза не принял. Он остался при убеждении, что отца убили, пусть, как он теперь считал, и не американцы. Он грешил на советских агентов или на Симона Визенталя, знаменитого охотника за нацистами, имевшего, по его мнению, личные счеты к его отцу.

Двухстраничный машинописный документ уже не мог переубедить Хорста. Мемуары епископа Худала породили новые версии. К такому же результату привела беседа Шарлотты с Ханс-Якобом Штеле, о которой Хорст не знал, пока я его не просветил. «Когда я прибыла в Рим, он был мертв, лежал черный, как негр», — сообщила его мать историку.

— Трупы не чернеют за считанные часы, — заявил мне Хорст. — С чего бы ему почернеть после смерти?

После поездки в Рим он сообщил, что подумывает об извлечении останков отца из могилы для исследования.

— Если мы произведем эксгумацию тела моего отца, то станет ясно, был ли там яд, — сказал он с неофитской убежденностью.

Я был скептически настроен насчет результатов новой эксгумации. Отто похоронили в 1949 году, эксгумировали через десять лет, затем останки пролежали несколько лет в саду Шарлотты в Зальцбурге, далее были в четвертый раз захоронены в Фибербрунне, на тамошнем кладбище, в 1974 году. После смерти Шарлотты, в 1985 году, останки снова переместили.

Тем не менее Хорст предпринял шаги, чтобы выяснить, осуществимо ли это теперь. Он связался со специалистом по эксгумациям в тирольском Санкт-Иоганне, и тот навел справки[801]. Оказалось, что эксгумировать останки можно, но есть сомнения, найдутся ли они. Записей о первоначальном захоронении Отто в 1974 году не обнаружилось, а могила, в которой он покоится ныне, была «заглублена» в 1985-м, при погребении Шарлотты, а в 1993-м, в рамках общей реконструкции кладбища, могилу передвинули на 20 см. Из всего этого следовало, что «нельзя точно ответить, будут ли обнаружены при эксгумации останки г-на Отто Вехтера». В случае обнаружения пришлось бы провести анализ ДНК, а затем — токсикологический анализ. На все вместе потребовалось бы 5–8 тысяч евро.

Хорста этот отчет отрезвил, и он решил, что сначала стоит получить больше информации. «Не могли бы вы найти эксперта?» — обратился он ко мне. Я не был склонен помогать, но примерно в то время я очутился за ужином в Лондоне рядом с директором Королевского Общества, научной академии, основанной в XVII веке. За десертом разговор зашел об истории Отто, и постепенно мы перешли к теме изучения человеческих останков. Директор предложил мне связаться с членом Королевского Общества дамой Сью Блэк[802], профессором анатомии и судебно-медицинской антропологии университета Данди. Профессор Блэк занималась «преступлениями против человечества» и «геноцидом» в бывшей Югославии, Сьерра-Леоне, Ираке и многих других местах и имела богатый опыт эксгумаций. Я позвонил ей, и мы дважды побеседовали при участии ее коллеги профессора Ниам Ник Даеид[803], директора университетского судебно-медицинского центра.