Хассу разрешили остаться в Италии с условием прекратить всякую разведдеятельность. В конце 1950-х он работал в немецкой Службе военных захоронений и отвечал за воинское кладбище в Мотта-Сант-Анастасия на Сицилии. Он даже пошел по стопам Отто, подрабатывая как статист на киносъемках[768]. В итальянском малобюджетном триллере «Лондон вызывает Северный полюс», где главную роль играл Курт Юргенс, ему дали роль офицера СС из тюремной администрации. Через много лет он сыграл офицера СА в фильме Лукино Висконти «Гибель богов».

Хасс и его итальянская жена Анджела переехали в Швейцарию, поближе к дочери Энрике. Они вели скромное существование пенсионеров, когда весной 1994 года во время поездки в Аргентину их жизнь перевернуло вверх дном интервью, добытое американским тележурналистом Сэмом Дональдсоном. Журналист искал Эриха Прибке, бывшего римского коллегу майора Хасса, якобы покинувшего Италию при помощи отца Драгановича и жившего в Аргентине.

Дональдсон нашел Прибке на улице города Барилоче и подошел к нему, когда тот садился в свою машину[769].

— Зачем вы их расстреляли, они же ничего не сделали! — спросил журналист о мирных итальянцах, убитых в Ардеатинских пещерах.

— Таков был приказ, на войне происходили подобные вещи, — ответил Прибке на камеру.

— Вы просто выполняли приказы?

— Конечно, но лично я никого не расстреливал.

Дональдсон продолжал задавать вопросы, Прибке все сильнее нервничал.

— Вы убивали в пещерах гражданских лиц?

— Нет. Я там был, но это были приказы нашего командования.

— Приказы — не оправдание.

— В то время приказ был приказом.

— И вы его выполняли?

— Я был вынужден его выполнять.

— И гражданские лица умирали?

— Да, гражданские лица умирали, да… но мы не совершали преступления, мы делали то, что нам приказывали.

То же самое мог бы сказать Отто о расстрелах в Бохне. Прибке оборвал короткий разговор.

— Вы не джентльмен, — сказал он Дональдсону, сел в машину и уехал.

Это интервью показали во всем мире. Последовал запрос из Италии об экстрадиции Прибке. Его арестовали, отправили в Рим, где судили за «преступления против человечества». В обмен на гарантию иммунитета от судебного преследования его бывший соратник Карл Хасс, уже разменявший девятый десяток, согласился свидетельствовать в суде. Для этого он приехал из Швейцарии в Рим, но вечером накануне суда передумал и попытался уехать, получил травму и угодил в больницу. Обещание не возбуждать против него дело было отозвано, и ему тоже предъявили обвинение в «преступлениях против человечества» за его роль в расстрелах.

В марте 1998 года апелляционная палата военного суда Рима приговорила Хасса и Прибке к пожизненному заключению за неоправданные и «противозаконные» убийства[770]. Хасс признал, что находился в пещерах, и подтвердил, что лично казнил двоих штатских. Итальянский Верховный кассационный суд рассмотрел апелляцию на приговор, подтвердил его, но сократил срок заключения[771]. Хасса судили за то, что он, «полностью сознавая беспрецедентный преступный характер предстоявших действий», нес ответственность за смерть двоих людей, казненных им, и являлся соучастником расстрела остальных 333 жертв. Он был также виновен в гибели пятерых людей, которых убили, устраняя свидетелей этого злодеяния.

Верховный суд сослался на нюрнбергский прецедент, постановивший, что казнь гражданских лиц на оккупированной территории есть военное преступление и «преступление против человечества», на которые не распространяется срок давности. Приговор Хассу сократили до десяти лет восьми месяцев тюремного заключения. Учитывая его возраст — 85 лет, — ему разрешили отбывать наказание дома в Италии, у озера Альбано, под домашним арестом.

Карл Хасс умер в апреле 2004 года в возрасте 91 года. Эрих Прибке подал апелляцию в Европейский суд по правам человека, проиграл дело и дожил до ста лет[772].

Весной 2017 года я поделился с Хорстом всем, что сумел выяснить о Хартмане Лаутербахере и Карле Хассе. Он был рад узнать, кем оказался «старый товарищ», с которым его отец провел выходные на озере Альбано, но его удивило, что Хасс был американским агентом и при этом работал на некоего еврея из Международной организации по делам беженцев и был, возможно, еще и двойным агентом, передававшим сведения СССР. Последний пункт стал бонусом.

К этому времени Хорст уже признал, что его отца отравили. Казалось, к этому его привело изучение новых материалов, полученных от меня. В любом случае, он теперь был твердо в этом уверен даже при недостаточности доказательств. В нашу первую встречу в 2012 году и потом в зале «Перселл» в 2014 году он не упоминал отравление. Через три года, когда мы обсуждали возможность поездки в Рим, вероятность уже превратилась в неоспоримый факт. Это позволяло ему видеть в Отто жертву, а не преступника.

Что касается личности отравителя, то, после того как с Волленвебера подозрения были сняты, у Хорста на эту роль стал претендовать Карл Хасс. Хорст поощрял меня глубже раскапывать биографию человека, работавшего в одном здании с его отцом в 1937 году, а потом в Италии в 1945 году. На кого работал Хасс — на американцев, поляков, евреев, Советы, — Хорст пока что не разобрался. Его мало заботило то, что Хасса признали виновным в «преступлениях против человечества» в связи с его участием в показательных казнях, так похожих на действия Отто в Бохне.

Хорст счел хорошей идеей отправиться в Рим, побывать в местах, упомянутых в бумагах Отто, и, может быть, повстречаться с кем-то из его знакомых. Мы могли бы посетить монастырь Винья Пиа, где Отто жил, и больницу Святого Духа, где он умер. Можно было бы съездить на кладбище Кампо Верано, где он был похоронен в первый раз, попробовать попасть в «Анима», где работал епископ Худал, даже увидеть Ардеатинские пещеры. Мы могли бы побывать на озере Альбано, в котором Отто совершил свой последний заплыв. У Хорста были в Риме кое-какие знакомые, с которыми мы могли встретиться. Там жила Ирмгард, дочь Эттингсхаузенов, и отпрыск еще одного друга его родителей, профессор, пожелавший остаться безымянным.

В мае 2017 года мы с Хорстом отправились в Рим. С нами поехали Джеймс Эверест и Джемма Ньюби, готовившая подкаст. Хорст взял с собой за компанию и для безопасности парикмахера Османа.

Ирмгард Эттингсхаузен согласилась на встречу и на интервью с условием, что мы угостим ее хорошим обедом. Я надеялся услышать что-нибудь колоритное, какие-нибудь новые детали о Вехтерах. Ей вот-вот должно было исполниться 80, но она выглядела моложе — яркая длинноволосая брюнетка в облегающих белых брюках и авиаторских очках (она их не снимала, хотя мы устроились на первом этаже, в помещении без окон).

Встреча вышла короткой: Ирмгард сказала, что ничего не помнит; возможно, она просто не пожелала делиться тем, что знала. Ее как будто мало интересовало, чем занимались ее отец и Отто в качестве нацистских адвокатов и какие отношения связывали ее мать Хельгу с Отто после того, как завершилось его пребывание в горах с Буко. Она читала в интернете об Отто, но не доверяла этим сведениям. Воспоминания забрезжили всего раз, когда Хорст достал фото своих родителей, которого я раньше не видел, — снятое у Эттингсхаузенов рядом с тирольской деревушкой Гоинг в 1948 году. «Возможно, этот снимок сделал мой отец, — сказала она. — У него была „лейка“, ему нравилось фотографировать».

На фотографии — Шарлотта и Отто на залитой солнцем траве на фоне Кайзеровских гор. Отто улыбается, обхватив руками колени, на нем широкие брюки и пиджак. Шарлотта смотрит на него любящим взглядом, на ее плечи наброшен традиционный местный жакет. Фотография побудила Ирмгард с теплом вспомнить тетю Лотте: всегда веселая, всегда с подарком. «У меня в ушах по-прежнему звенит ее голос». О смерти Отто она ничего не знала. Нет, она никогда не слышала от Шарлотты предположений, что его отравили. Ее слова разочаровали Хорста. «Может, она и хотела что-то сказать, — попыталась обнадежить его Ирмгард, — но так этого и не сделала».