В предместье Рима мы с Джеймсом и Джеммой побывали в Ардеатинских пещерах. Хорст решил вместо этого почтить память погибших на Виа Разелла, рядом с Квиринальским дворцом. 23 марта 1944 года там подорвали тридцать трех тирольских солдат, маршировавших с «Песней Хорста Весселя» на устах. На стенах домов остались шрамы от взрыва, которые я увидел собственными глазами на следующий год, когда тоже там побывал.

У входа в пещеры, к месту скорби, воздвигнуты бронзовые ворота работы Базальделлы с изогнутыми, искореженными фигурами 333 итальянцев[779]. Среди жертв были представители «всех профессий и социальных слоев римского населения», говорится в информационной брошюре. Двенадцать погибших так и не были опознаны.

Мы прошли по вырезанной в скале узкой тропе длиной более ста метров и попали из света в тень, из тепла в зябкий холод. Глубоко под землей, в пещере, их выводили группами по пять человек, ставили на колени и пускали пулю в затылок. Это заняло целый день, происходящее так травмировало психику палачей, что молодым приходилось укреплять нервы коньяком. Сюда, куда привезли обреченных, явились Капплер, Прибке и тридцатидвухлетний Карл Хасс, чтобы выполнить приказ Гитлера, переданный через фельдмаршала Альберта Кессельринга и генерала Карла Вольфа.

Выйдя из пещеры, я вошел в мемориальное сооружение, где покоятся в расположенных рядами отдельных могилах, носящих номера от 1 до 335, останки всех жертв. На большинстве — фотографии и имена, на многих цветы.

Антонио Пизино[780], 26 лет, командир военной зоны коммунистического движения, арестован в январе 1944 года по подозрению в шпионаже, приговорен к трем годам тюрьмы.

Алессандро Портиери[781], 19 лет, механик, коммунист, арестован за десять дней до казни за хранение оружия.

Этторе Ронкони[782], 46 лет, виноторговец, арестован эсэсовцами и итальянской полицией близ Виа Разелла в день нападения.

Безымянная могила, в ней похоронен ignoto, неизвестный.

И так далее.

Четырнадцать рядов людей, христиан, иудеев и неверующих, все — мужчины, все схвачены после событий на Виа Разелла, никто из них никак не был связан с этим нападением. Снова люди, оказавшиеся в неудачное время в неудачном месте.

Наша маленькая группа встретилась на Виколо делла Паче — так называется почти незаметный проулок перед входом в «Анима». Я позвонил в колокольчик, дверь открыла крохотная недоверчивая монахиня. Я сказал, что у меня встреча с доктором Иксом[783], архивистом, она утвердительно кивнула. Тяжелая деревянная дверь медленно отворилась, мы прошли во двор, повторяя путь господ Рауффа, Менгеле, Прибке, Штангля и Хасса. По этим истертым каменным плитам шагал, вероятно, и Отто.

Мы попали в просторное помещение со сводчатым потолком. На одной стене была изображена мадонна с младенцем, у противоположной стены белели две согбенные мраморные статуи. Вошел доктор Икс — высокий, уверенный, радушный.

— Guten Tag, guten Tag, — воодушевленно произнес архивист и повел нас к себе в кабинет по старинной лестнице мимо трапезной, где, по утверждению епископа Худала, никогда не вкушал пищу Отто. Наш путь пролегал по длинному узкому коридору, увешанному портретами ректоров, возглавлявших это учреждение с середины XIX века. Согласно объяснению Икса, «Анима» является одним из старейших колледжей Ватикана с серьезнейшим отношением к учебе. Он напирал на «серьезность», проходя мимо портрета епископа — этот портрет был датирован 1943 годом, когда прелат находился на вершине власти. Пять десятилетий преосвященный ходил по этому коридору, пока его не изгнало отсюда дело Вехтера.

— Долгое, славное деятельное ректорство, — заявил Икс.

У епископа были «многообразные способности», а портрет строго официален: черная сутана, красная шапочка, большой крест, кольцо, книга, герб. Ecclesiae et nationi — я узнал эти слова, они красовались на записке, которую он вручил Шарлотте, — «Ради Церкви и народа».

— Некрупного сложения, — продолжил Икс, — худощавый, невысокий, скорее даже низкорослый.

Синие глаза, густые брови, очки без оправы, седовласый, суровый.

Другие ректоры взирали на живописцев, но епископ Худал, в отличие от них, смотрел вдаль.

— Он был склонен к раздумьям, полон идей о Европе, Австрии и Церкви, — сказал Икс.

Хватило нескольких минут разговора, чтобы понять: Икс не просто «стойкий защитник» покойного ректора. С языка архивиста легко слетали такие определения, как «веселый», «упорный», «всеми любимый», не соответствовавшие впечатлению от строгого портрета. Интеллектуал, отважный человек, продолжал он мягко, но убедительно. Самоотверженно прятал самых разных людей: итальянского карабинера, беглого австрийца, двух новозеландцев, австралийца, которому помогало Сопротивление. А еще евреев и левых, добавил архивист, ибо Ватикан был «гнездом антинацизма». Имен и подробностей Икс не привел, назвав только мотив: «Я священнослужитель и обязан оказать помощь любому, это мой долг», — таков был девиз епископа.

Мы дошли до средневековой части «Анимы» и оказались в красивой палате XVII века, производящей волшебное впечатление: старинные книги вдоль выцветших красных стен, три окна, мозаичный пол, деревянные балки под потолком, фреска, архивные ящики. Сидевшая за широким столом дама следила за нами совиным взглядом. В этой комнате хранились следы деятельности епископа и его связи с Вехтером.

Архив епископа включал книги, официальные документы, частную переписку, материалы по нацистам, коммунистам, капиталистам. Он был настоящим ватиканским «экспертом»: консультировал Ватикан по вопросам трех идеологий и угроз, которые они представляли для Церкви.

В углу комнаты с красными стенами висел внушительный сертификат в рамке. Врученная епископу в 1934 году вместе с медалью, эта бумага свидетельствовала о его участии в переговорах о конкордате между Ватиканом и нацистами[784]. Над этим проектом Худал трудился вместе с кардиналом Пачелли, государственным секретарем, ставшим впоследствии папой Пием XII, и с вице-канцлером Гитлера Францем фон Папеном[785].

— Медаль вместе с сертификатом — большая редкость, — с гордостью прошептал Икс.

Не был ли епископ поборником примирения нацистов и Ватикана?

— Был, — подтвердил Икс, — но только до 1938 года, когда его позиция изменилась. Он перешел на другую сторону и повел организационную работу против идеологии национал-социализма.

Это утверждение не очень-то соответствовало тому факту, что в апреле 1938 года епископ безуспешно пытался организовать голосование за аншлюс. Я, впрочем, промолчал.

— Как насчет его помощи в последующие годы большому числу нацистов? — осведомился я как можно нейтральнее.

— Вы сказали «большому числу?» Скольким именно? — запросил уточнения Икс.

Я назвал Франца Штангля, коменданта Треблинки. Но Иксу потребовалась цифра:

— Пятерым, десятерым, пятнадцати, двум сотням?

Тема требовала точности, уклончивость не проходила. Хорст кивал, поддерживая Икса. Никто не мешал действиям епископа или Драгановича, стал объяснять архивист. К ним терпимо относились те, кто за ними следил, — американцы.

— Но, — торопливо добавил он, — в этой теме я не разбираюсь.

Версия событий в исполнении Икса выглядела незамысловатой. Американцы и британцы точно знали, чем занят епископ, и сознательно закрывали на это глаза. Это позволяет предположить, что они поддерживали его деятельность. И более того: