Летом 1948 года они решили спуститься с гор. Неожиданно к ним поднялась мать Буко.

— Она сказала, мне пора возвращаться домой.

Оставшись один, Отто решил двинуться на юг, в Италию, в Ватикан.

— Таков был изначальный план, потому что там пролегала миграционная тропа рейха, — сказал Буко. Выражение «миграционная тропа рейха» было для меня новым. Чаще этот путь называли «крысиной тропой»: по ней нацисты попадали из Европы в Южную Америку, где правили благосклонные к рейху лидеры, например, Хуан Перон в Аргентине. Было ли у Отто намерение сбежать в Южную Америку?

— Сначала нет, но потом он надумал[507].

Возможно, об этом варианте ему рассказала Шарлотта.

— Он говорил вам о своем желании эмигрировать в Южную Америку? — спросил Хорст.

— Уже не помню, от кого услышал об этом — от него или от его жены Шарлотты.

Простились они в городке Грёбминг, расположенном между Мариапфарром и Зальцбургом.

— Мне очень хотелось домой, но прощаться всегда грустно. Мы три года были вместе день и ночь. Но оказаться дома — это всегда отрада!

Рассчитывал ли он снова увидеться с Отто?

— Был такой план. — Они поддерживали связь через Шарлотту.

Ближе к концу разговора Хорст слегка коснулся темы военных лет.

— Вы ведь служили в горнопехотной дивизии?[508]

Буко кивнул. На полке стояла толстая книга «История 24-й горнопехотной дивизии СС».

— Она должна была выйти по-немецки, — сказал Буко, — но не хватило денег, поэтому она вышла на итальянском[509].

Я стал листать книгу.

— Тут есть мои фотографии, — сказал Буко.

Он был охотником за партизанами, лазил в пещеры и в другие труднодоступные места, где они прятались, и остался горд своей работой.

— Ваша бригада? — спросил я.

Буко ответил утвердительно, но тут вмешалась Уте: ни слова о войне, помните?

— Буко выслеживал партизан-коммунистов, — объяснил Хорст, когда мы ушли.

Я нашел книгу о дивизии Буко, в ней рассказывается о его службе, указано его звание (роттенфюрер, капрал), упомянуто награждение серебряным Bandenkampfabzeichen (знаком отличия за борьбу с бандитами) из рук самого группенфюрера СС Одило Глобочника, сформировавшего дивизию по праву «высшего политического руководителя СС в оперативной зоне Адриатического побережья». В книге ничего не говорилось о военных преступлениях дивизии, об убийстве множества мирных итальянских граждан в рамках карательных операций в ответ на нападения партизан[510].

Среди книг Буко поместил памятные для него предметы. Я открыл черную шкатулку, в ней лежал бронзовый крест со свастикой в центре.

Рядом с «Золотой сокровищницей немецких сказок»[511] стояла круглая деревянная рамка. Во время разговора с Буко я заметил рамку у него за спиной, но на расстоянии не мог рассмотреть вставленную в нее фотографию.

Подойдя к полке, я взял рамку в руки. В нее была вставлена маленькая черно-белая фотография сидящего в задумчивости мужчины с нарукавной повязкой.

Отто и Буко спустились с гор и разделились, потому что Шарлотту вдруг кольнула материнская совесть. «Я вдруг ощутила чувство вины. Ведь я не сказала матери Буко, что ее сын жив». Она связалась с фрау Ратман, и та изъявила желание увидеть сына. «Возможно, я не должна была этого делать, но я представила себя в ее положении и решила, что ей надо знать».

Шарлотта нечасто влезала в чужую шкуру, но фрау Ратман ей действительно удалось осчастливить. «Она решила как можно скорее вернуть сына домой». Шарлотта отправилась в горы вместе с ней. Фрау Ратман, считавшая до тех пор, что ее мальчикэсэсовец мертв, спустилась обратно в долину, как на крыльях.

После ухода Буко Шарлотта снова забеспокоилась об Отто. «Он не мог скитаться по горам в одиночку»[512]. По этой причине она провела с ним часть лета. Она сняла скромный домик на ферме, к ним наведывались туда старшие дети. Хорст оставался в Зальцбурге. Супруги провели вместе четыре недели — нежданные каникулы, редкий момент относительного покоя, гармонии, единения. Но Шарлотте все равно было тревожно. «Находясь высоко в горах, мы не переставали опасаться, что враги, полиция могут нагрянуть в любую минуту». Кроме всего прочего, она опять забеременела — в девятый раз. В конце лета доктор Оберашер сделал ей аборт, уже третий (первый в 1935 году в Вене, второй — в 1943 году в Лемберге). Она решила, что силы ее ограничены и должны быть целиком направлены на спасение Отто, ради чего она и пожертвовала ребенком[513]. Отто спустился с гор в безопасном месте близ Гойнг-ам-Вильден-Кайзер, тирольского городка у подножия горы Кайзер. Он остановился в доме Георга Эттингсхаузена, коллеги-адвоката и бывшего партайгеноссе, члена «Немецкого клуба», замешанного в Июльском путче. После аншлюса, будучи главой Венской коллегии адвокатов, он нес ответственность за увольнение 1775 из 2541 ее члена[514]. Позже он служил юридическим советником венгерской миссии в Австрии, а в мае 1945 года пропал, вернее, как выразилась Шарлотта, оказался «изгнанником».

Отто провел несколько недель под опекой «дорогой» Хельги Эттингсхаузен и ее детей Кристиана и Ирмгард, ходил в горы с восьмилетним мальчиком, привязавшимся к «дяде Осси». Его навестила Шарлотта, и они провели «несколько чудесных дней вместе», о чем свидетельствуют фотографии. Потом он проводил ее на ближайшую железнодорожную станцию в знакомом обоим Санкт-Йохан-им-Понгау. На Рождество он сочинил стихотворение о том, как многим обязан Хельге. «Пусть высшие силы всегда берегут искренность твоего сердца, — говорилось в нем. — Пусть судьба совершит поворот и принесет лучшие времена: любовь всегда пожинает любовь!»[515]

К концу 1948 года Отто стало грустно и одиноко, поэтому Шарлотта решила рискнуть: привезти его домой — в Зальцбург, на Антон-Халл-штрассе — на Рождество. Хорст не узнал отца: он не видел его почти четыре года. Отто назвался дядей из далеких краев и большую часть времени прятался в спальне Шарлотты; тем временем Отто-младший и другие дети откармливали индюшек и ловили раков для старинной зальцбургской гостиницы «Золотой олень»[516].

«Замечательное, безмятежное время, мой Отто смог тайком отпраздновать Рождество с нами»[517]. Четыре недели, проведенные вместе, стали редким подарком, запечатленным на нескольких снимках. На одном из них Шарлотта сидит на скамейке под окном деревянного дома, на ней тяжелые туристические башмаки, прямо над ней в окне муж, в светлом костюме, опирается на подоконник и со смесью тревоги и довольства смотрит в объектив: фотографироваться было опасно.

Счастливый Хорст сидит на скамейке рядом с матерью и болтает ногами. У Линде, сидящей между матерью и Трауте, беззаботный вид. Знают ли они, что мужчина сзади — их родной отец? По словам Хорста, ему этот момент не запомнился. Он помнил только появление усатого мужчины, иногда заходившего вечером к нему в комнату и целовавшего его на сон грядущий. Тот был для него «дядюшкой издалека», возможно, из Южной Америки.