К тому времени как семья поселилась в Кракове, Отто убедился, что работать с Франком не всегда легко, хотя Шарлотта отзывалась о нем положительно. «Очень умен, — писала она, — он мне очень нравился, ведь он был прекрасным музыкантом, отлично разбирался в истории, обладал интуицией и порывистостью — воистину, артистическая натура»[228]. Она обожала приемы у Франков в Хаус Крессендорф[229] — дворце XIX века, реквизированном под летнюю резиденцию, — стала близкой подругой жены Франка Бригитты. Отто редко посещал эти мероприятия, не имея на то времени и склонности, зато Шарлотта превратилась в «светскую даму», всегда готовую побеседовать с фрау Франк или поиграть в шахматы с самим Генерал-губернатором.
«Ну как, фрау Вехтер, — говаривал он, — хотите попытать счастья?» Она хотела — и часто выигрывала, что иногда раздражало противника. Фрау Франк была старше мужа, толще и ниже Шарлотты и постоянно к кому-то ревновала мужа. «Но на мой счет она не тревожилась, — убеждала Шарлотта детей. — Она знала, как я предана моему Отто, поэтому ко мне никогда не ревновала и часто делилась со мной самыми потаенными мыслями и переживаниями»[230].
В памяти Шарлотты осталось одно посещение Крессендорфа весной 1940 года. Днем в воскресенье, когда она собиралась возвращаться в Краков, Франк предложил ей отправиться с ним и с Бригиттой в Вену на «специальном поезде» в спальном вагоне. Она не хотела принимать приглашение, но Генерал-губернатор настаивал, его поддержал Отто, и она согласилась. В поезде они сыграли несколько шахматных партий, Шарлотта все их выиграла и уснула в роскошном купе. В семь утра, когда она проснулась, поезд уже въезжал в Вену.
«Мое сердце прыгало от радости возвращения в любимый город». Генерал-губернатор пригласил ее на пешую прогулку по городу, припорошенному свежим снежком; Бригитта удалилась в гостиницу. В тот ясный зимний день они вышли с вокзала Остбанхоф, постояли перед собором святого Стефана, побывали во дворце Шварценбергов и в парке при нем, полюбовались видом Вены и колесом обозрения в Пратере, которое «высовывалось, будто любопытствуя»[231].
«Что может быть прекраснее прошлого?» — записала она. Они побывали вдвоем в церкви Карлскирхе, куда она раньше не заглядывала и где венчались ее родители. Франк оживленно рассказывал об архитектуре этого здания, потом повел ее в императорский склеп на могилы Габсбургов[232] — «длинной вереницы правителей, упокоившихся навеки; эфемерные мемориалы хранили память об их жизни и абсолютной власти, устанавливая прямую связь с прошлым»[233]. Они побывали в доме-музее Бетховена напротив университета, потом в отеле «Бристоль» на Карнтнер-ринг пили чай с родителями Шарлотты. «Мутти была в восторге и оживленно щебетала, все отменно поладили». В тот вечер они успели и в оперу, где давали «Кавалера розы» на музыку друга Франка Рихарда Штрауса. Шарлотта вернулась в Краков одна на поезде Генерал-губернатора.
Франк остался в Вене, у него было много забот. Вернувшись в Краков через несколько дней, он объявил о решении сделать именно этот город «наиболее свободным от евреев во всем Генерал-губернаторстве»[234]. Через месяц были составлены и подписаны надлежащие приказы, претворять которые в жизнь предстояло Отто. Большинство евреев подлежало изгнанию, остаться разрешалось только четверти еврейского населения, 15 тысячам человек[235].
О таких материях Шарлотта в письмах и в дневнике не упоминала. Лишь изредка она писала о трудностях работы с Франком, о борьбе за власть с обергруппенфюрером СС Фридрихом-Вильгельмом Крюгером, начальником СС и полиции на этой территории[236]. Как-то раз, записала она, Отто даже сказал Франку и Крюгеру «прямо в лицо», что их разногласия разрешатся «только под гильотиной»[237].
Когда супруги разлучались, в их письмах и открытках упор делался на хорошем, это был поток теплых нежных чувств. Ни намека на трудности, на какое-либо недовольство тем или иным аспектом работы Отто. В его личном деле СС тоже нет указаний на колебания при исполнении профессиональных обязанностей. Жизнь была хороша, ее траектория вела Отто только вверх.
Так же видела все и Шарлотта, когда оглядывалась на события спустя много лет. Службу мужа краковским губернатором она характеризует одним словом: гуманность. «Он отказывался расстреливать невиновных, — пишет она. — Он повторял: „Надо стараться понимать людей и управлять с любовью“»[238].
Шарлотта была увлечена своей собственной «чисткой». Подробности работы Отто надо искать не у нее.
Отто стал губернатором Кракова за несколько дней до недоброй памяти Sonderaktion Krakau — карательной краковской акции[239]. В ответ на вывешивание запрещенных плакатов в честь Дня независимости Польши, о чем Отто доложил Генерал-губернатору, Франк приказал ему схватить и расстрелять по одному мужчине из каждого дома, на котором появился плакат. В качестве «профилактической меры» Отто задержал 120 «заложников»[240]. Профессоров, лекторов, докторов собрали в Ягеллонском университете, арестовали и депортировали в лагеря Заксенхаузен под Берлином и Дахау под Мюнхеном. Не все вернулись живыми. Участие Отто в этой акции сильно повлияло на его репутацию среди местного населения. На нем было поставлено несмываемое пятно «жестокого палача»[241].
Одной этой акцией дело не ограничилось. В первый день своей службы губернатором он подписал приказ «Об обозначении евреев в Краковском дистрикте». Евреям начиная с возраста 12 лет приказывалось носить отличительный знак — синюю звезду Давида на белой нарукавной повязке шириной ровно 10 см. Требование вступало в силу с 1 декабря, ослушникам грозило «суровое наказание»[242]. Приказ был напечатан на немецком и на польском языках во множестве экземпляров с подписью «Вехтер, губернатор».
Примерно в это время Отто написал Шарлотте в Вену взволнованное письмо, переданное ей лично бургомистром Вены Гансом Блашке, только что вернувшимся из Кракова. «Здесь много событий», — сообщал Отто Шарлотте. Его навестили видные товарищи по партии, в том числе глава гитлерюгенда Бальдур фон Ширах и министр экономики Вальтер Функ[243]. В Кракове выступал Венский филармонический оркестр[244]. «Успех за успехом», — докладывал Отто. Франк был «весьма доволен» достижениями нового губернатора в первые дни службы.
Но письмо содержало не только «приятные подробности». Автор упоминает саботаж, стрельбу, подрывы автомобилей, попытку покушения на GG (Генерал-губернатора). Реакция должна была быть немедленной и безжалостной. «Завтра мне придется публично расстрелять 50 поляков», — пишет он жене, объясняя, почему сейчас не время приезжать[245]. «Разве осмотрительно было бы подвергать тебя риску?» Он останется в Кракове на рождественские торжества у фольксдойчей и вернется в Вену к 22 декабря на семейный праздник. «Любовь и лучшие пожелания тебе и Хункусу, — пишет он. — Твой Хюмми!»
