Через какое-то время, Майкл всё же наткнулся на что-то знакомое. Из стены, вдоль которой продвигался Майкл торчала маленькая деталь, которую он задел. Это была ручка двери, ведущая в одно из многочисленных помещений. Майкл сумрачно припоминал, что ещё до темницы видел какое-то количество складов и прочих комнат, и даже не смог сориентироваться, находился ли он сейчас в пределах десятка метров от спуска или же прошел на многие и многие метры вглубь. Воспоминания таких незаметных деталей болезненно всплывали в голове, затрагивая при этом мучительные ощущения от пыток и страданий.

Собравшись потянуть за ручку двери, у которой стоял Майкл, он подумал, что это не та дверь. Интуиция подсказала ему, что он не пришел туда, куда хотел, что следует идти дальше. Собираясь мыслями и пытаясь вспомнить многие детали первого спуска в тоннель, Майкл всё же пошел дальше, доверившись чутью. Чем глубже он уходил, тем сильнее росло в нём беспокойство. Он вот-вот окажется у цели. Сердце началось бешено стучать в груди, и затылок стал слегка покалывать, словно кто-то наблюдал за ним. Он стал ещё чаще останавливаться, стараясь сильнее прислушаться к окружающим звукам.

Через несколько продолжительных метров, Майкл оказался у второй двери. Он машинально остановился на расстоянии вытянутой руки, словно делал это уже множество раз. Странный ком застрял в горле: дверь перед ним слилась с тёмной стеной, но он ясно ощущал исходящий от ней холод. Всё больше и больше вещей намекали Майклу на то, что он наконец-то прибыл в то самое место, где когда-то играл роль заключённого. Прикоснувшись к ручке, он почувствовал, как собравшийся на лбу пот стекал по изгибам носа, как где-то глубоко внутри тела зародилось странное и неприятное чувство. Сам же Майкл никак не мог дать объяснение всему отвращению и поступающему чувству тошноты, когда он просто прикоснулся к железу. Он всё стоял напротив неё, не в силах отпустить ручку или потянуть её на себя, словно прикоснулся к чему-то настолько противоречивому и отвратительному, что моментально потерял всю возможность двигаться и размышлять; чутьё подсказывало ему, что именно сейчас следует уходить, просто взять и развернуться, и никогда больше не совершать подобных деяний, никогда не допускать подобных мыслей и ошибок, и просто жить, где угодно, как угодно.

Железная дверь отворилась.

Майкл сразу на себе начал ощущать то, что по ту сторону дверного проёма действительно ожидает уже знакомое помещение. Мрачный и пугающий холод исходил из открытого входа, манящий внутрь себя старого знакомого. Майкл всё сильнее ощущал растущую тошноту: для него помещение за дверью было настоящим коктейлем из болезненных воспоминаний, легким зудом в давно раненном ухе и неожиданной вялостью. Все ощущения словно соединились в незримые клубы, медленно парящие от стенки до стенки. Майкл уже не хотел убегать, но в голове на миг появилось видение, в котором он упал на колени, и словно маленький ребёнок закрыл лицо руками, веря, что это могло спасти его от надвигающихся кошмаров. Но пустая комната никак не могла навредить ему физически, вот только противоречивое желание всё никак не могло угомониться.

Будучи без чувств, Майкл переступил через порог, даже не заметив этих маленьких действий, словно сам находился где-то далеко и не контролировал себя.

Ступая вперёд, он ничего не соображал; перед его глазами продолжала стоять тьма, и глаза по неясной причине стали слезиться. Не видя перед собой и пары сантиметров, он всё же шел бодро, словно ощущал каждую стену вокруг себя, словно наблюдал их очертания таинственным внутренним взором, будто имел способность в эхолокации. И вот он подошел к той стене, к которой когда-то был прикован цепями. Он даже не врезался в неё, не ударился случайно ногой или телом, а просто подошел вплотную и прикоснулся к незабываемо холодному камню. Не ожидая этого, он прекрасно запомнил комнату, в которой раньше никак не мог сориентироваться, словно заучил её карту, и не мог её ни запомнить, ни забыть.

Из всех четырёх каменных и холодных стен, та, у которой он стоял, была единственной. Выбоины от старого выстрела, слои осыпавшегося песка, засохшее пятно крови… эта стена была как личный дневник; каждый след на ней представлял собой череду небольших событий, через которые проходил Майкл. Каждая трещина и вмятина восстанавливали яркие картины прошлого. Заныли старые шрамы. Ноги покосились, и Майкл упал. Оказавшись в этом месте, он ощутил, как сильно ослаб. Что-то странное происходило с ним в последнее время, он одновременно мог чувствовать противоречащие друг другу ощущения; ноги странно слабели, и казалось, что он может пройти ещё многие километры, но сердце и общие ощущения говорили о противоположном.

Вокруг было тихо, темно, злоба всё ещё витала где-то поблизости, застрявшая в бывшей темнице. Майкл посчитал, что именно здесь и сможет отдохнуть, сможет наконец-то расслабиться и придаться неутомимому потоку мыслей, желая обуздать этого монстра. Лениво он оглядел помещение, словно видел каждый угол, каждую песчинку, каждый сантиметр старой клетки. Внутри этого места — и тем более, где-то поблизости — не было псевдо-священника. Майкл забыл этого человека, поскольку научился собираться мыслями и направлять их в нужное русло, стоило только вырваться из его цепей, и, оказавшись наверху с Марией, он просто забыл почти обо всех бедах, что случались с ним. Ему уже не хотелось проклинать этого человека, злиться на него и желать ему смерти. По отношению к нему поселилось безразличие, и чуть ли не жалость. «Он один, а я нет. Быть может, сейчас он страдает больше, чем кто-либо другой» — сказал сам себе Майкл.

В самом начале священник показался каким-то спасителем, при первой встрече с ним, уже хотелось назвать его другом и броситься ему в объятия. В то время Майклу было очень тяжело из-за одиночества, а недавняя встреча с Дуилгриммом только сильнее разжигала этот страх. Тот человек был настоящим даром, и для нового гостя не грехом было бы оказаться слугой в объятьях своего благодетеля, лишь бы быть рядом с ним, быть с кем-то из людей. Но дружба не устраивала обе стороны…

Воспоминания о прошлом нахлынули страшным потоком, ведь не хотел Майкл думать о будущем, что так сильно его пугало, и, вместо этого можно было отдаться прошлому, чтобы заново переоценить некоторые поступки и найти себя. С другой стороны, Майкл даже не собирался вспоминать те многочисленные дни голода, холода и боли, ему казалось, что эти воспоминания огнём пройдутся по разуму, неся за собой невыносимую боль. Но какой бы удар Майкл не припомнил, какое бы оскорбление или унижение не вернулось назад, ему почти что было всё равно. В то время вся жизнь его менялась, и он был готов проклясть всё на свете, даже самое святое. Сейчас он понимал, что больше не слаб, что он стал куда сильнее, и, какие бы трудности не выпали ему, он всегда с ними справится.

Майкл ещё целый час вспоминал последующие после своего заточения события, — чаще всего, перед глазами виднелись картины того, как он выручал Марию, как помогал ей и всегда был рядом. Их жизнь была далеко не спокойной, — они переживали самые тяжёлые и сложные периоды, но всё же оставались вместе.

Находясь в кромешной тьме, в самом эпицентре ужаса и террора, где всё вокруг имеет лишь один чёрный цвет, Майклу так и хотелось взглянуть на себя. Какая-то внутренняя жилка, старое человеческое стремление так и пыталась разгадать эту огромную загадку: «Кто же я такой?». Наблюдая за собой со стороны, взвешивая все мысли, эмоции, действия и порывы самопожертвования, Майкл всё же нашел в окружающей кромешной тьме те самые тёплые и светлые моменты, что возвышали его над собой.

Оставаясь один на один с мыслями, он всё же пришел к одной простой истине, которая охарактеризовала его, от самой встречи с Марией, и до текущего дня. Этот итог вызвал на его глазах несколько слёз, который говорили о внутренней тоске, о перенесённой печали и скорби. В то же время он и улыбался, наконец-то осознавая, для чего ему стоит жить, и что ему стоит сделать. Эта мысль казалась дикой, безумной, но в то же время она была единственной и важной, и только Майкл был способен реализовать её.