Заметив такое странное поведение в лице Марии, Майкл начал чаще пропадать в зале, именно там, где его не видели. Он ходил кругами от одного угла к другому, так и представляя себе, что же ждёт Мария. Он пытался припомнить все события и встречи, что объединяли их. Только вспоминая жизнь у Стрелка, он наконец-то достиг той самой мысли: ему вспомнилось, как тот говорил о том, что любые сопротивления и надежды бесполезны. Стрелок не только пытался невзначай убедить Марию и Майкла в том, что жить одним днём было самым оптимальным и спокойным решением, чтобы найти самому себе желанных собеседников и друзей, а как будто пытался намекнуть на что-то важное и неотвратимое. Быть может, пока Майкл путешествовал домой, то Стрелок успел сообщить Марии гораздо больше деталей, чем мог себе позволить при Майкле. Эти мысли только сильнее разозлили его; он очередной раз проклял Стрелка, за то, что он так грубо губил Марию; этот «подлец» просто боялся одиночества и смерти в полном забытье, и Мария казалась для него самым выгодным решением.
— Будь ты проклят, — проговорил про себя Майкл.
Не расспрашивая Марию, не пытаясь самостоятельно рассмотреть или вообразить жизнь Стрелка с совершенно другой стороны, Майкл посчитал его за самого карикатурного злодея, без какой-либо достойной мотивации и страхов. Майклу даже не хотелось говорить о нём с Марией, ибо боялся столкнуться с каким-то сторонним влиянием или привязанностью к этому человеку.
Ещё несколько дней Майкл наблюдал за тем, как Мария день за днём ожидала чего-то. Она так и не заговорила с ним. Её словно сдерживала знакомая только ей обида, но Майкл ничего не замечал, ведь она также спокойно смотрела на него; в её взгляде проскальзывала привычная доброта и ласка. В один момент, пока Мария читала Библию, Майкл подошел к ней, молча сел в метре от неё, и пристально, не стесняясь, смотрел прямо в глаза. Мария заметила это не сразу, но как только поняла, что это продолжается уже не первую минуту, то заметно смутилась. Краска ударила ей в лицо, и она отложила книгу в сторону. Они смотрели друг на друга почти час, не произнося ни слова, не делая какого-либо жеста, полностью бездвижно. Мария с каким-то любопытством смотрела на Майкла, до сих пор не зная, и даже не догадываясь, чего именно хотел добиться этот человек. Она не уставала, не теряла интерес к нему, продолжая всё вглядываться в его грустные, испуганные и печальные глаза.
— Почему ты молчишь? почему ты больше не говоришь мне ни слова? — почти шепотом спросил Майкл.
Все переживания внутри него росли, и он хотел бы избавиться от них, чтобы облегчить жизнь и себе, и самой Марии, но у него просто не было такой возможности. Самостоятельно справиться с всепоглощающими мыслями он просто не мог, и, даже когда он пришел к ней за помощью, та тоже оказалась бессильной.
— Скажи хоть слово, и я воспряну духом. Одно лишь слово, и я излечусь. Уже так долго я тебя не слышал, и, даже начал верить в то, что я просто схожу с ума, что весь мир вокруг меня рушится, что вот-вот… и я окажусь в непроглядной пучине, где нет ничего. Мне страшно и одиноко, и мне не под силу с этим бороться… я чувствую, как будто маленькая часть меня исчезает… какая-то последняя часть… самая важная часть. — Майкл сидел напротив Марии, не в сила уже сдерживать слёзы. Раскрывая девушке своё сердце, ему удалось посмотреть на себя со стороны, увидеть всю ситуацию под другим углом, и он видел поистине жалкого человека. Этот вид и нагнал на него печаль; он скорбел по этому жалкому существу. — Быть может, я всё это заслужил. Быть может, так и надо.
Пытался ли Майкл таким витиеватым способом достучаться до неё и надавить на жалость, чтобы наконец-то получить то, о чём он уже так долго думал и тосковал, или же его сердце было настолько измученно, что в порывах максимализма было готово уязвить свои слабости, в надеждах самоуничижения. Он уже и не знал, что думать, на что надеяться, и делал просто то, что мог, на что был способен.
Мария всё же что-то почувствовала, когда душа Майкла открылась, и ей явились все переживания, вся боль. Она было открыла рот, чтобы что-то сказать, что-то поведать, но смущённо остановилась и просто промолчала. Майкл это заметил и был сильно опечален. Мария бросилась к другу с распростёртыми объятиями, успокаивая Майкла как могла. Мария прижималась к его груди, но он всё же продолжал ощущать растущую горечь. Они просидели достаточно долго на коленях, Мария даже смогла уснуть, всё ещё обнимая Майкла. Вскоре и ему стало легче; ощущая свою важность он успокоился, но недостаточно, чтобы смотреть на мир более яркими красками. Он осторожно провёл пальцами по волосам Марии, задумываясь о чём-то, гадая, чего же хочет эта девушка, чего она жаждет и требует. Осторожно переложив её на пол, мужчина тихо вышел из комнаты.
С болью в голове он рассматривал спуск в подземный тоннель, всё доходя до какой-то мысли, но постоянно теряя её; это умозаключение всё время витало где-то рядом, и всегда ускользало сквозь пальцы, стоило только попытаться зацепиться за неё. Он не мог полноценно представить то, что от него требуется, кем он является для Марии, стоит ли вообще ему находится рядом с ней…
Его то притягивали к себе, и нуждались в его компании, защите, решимости и отчаянности, то отбрасывают в сторону, словно старую и надоевшую игрушку. И Мария, и многие другие словно специально крутились вокруг Майкла, то предоставляя тому самостоятельность и одиночество, то повисая на его плечах, прося о помощи и компании. Он в отчаянии обратился к ней… Майкл уже несколько дней страдал и никак не мог получить нужную ему помощь, и вот, когда он оказался на краю той самой пропасти, то был готов упасть. Желал упасть! И не помощь он получил от Марии, не вожделенное спасение, что было способно окрылить его. Нет. Мария лишь поигралась с ним, дала маленькую надежду на то, что она рядом, что она имеет то, что нужно Майклу, но так ничем не наградила.
Спускаясь вниз по лестнице, Майкл думал, что всё же было лучше, если бы Мария просто бросила его, оскорбила. Если бы она окончательно уничтожила его тогда, когда у неё была такая возможность, когда у неё под рукой было всё необходимое: слова, жесты, даже простой взгляд… но она оставила его на том самом краю бездны. Не толкнула, не оттащила. «Лучше бы я упал».
Майкл очередной раз оказался в непроглядном лабиринте, по спине уже не бежала неприятная дрожь, что прослеживалась при первом посещении. Сейчас всё было спокойно, слишком спокойно. Он даже подумал, что не так должен себя ощущать человек, вернувшийся в одно из самых худших мест, где он мог когда-либо побывать. Здесь было темно и сыро, пробираться вперёд приходилось вслепую скользя вдоль стен, и единственное, что чувствовал Майкл, так это лёгкий дискомфорт из-за неудобной обстановки. Продвигаясь всё дальше и дальше, ему начало казаться, что он идёт уже несколько часов. Осторожной поступью он издавал монотонный шорох, что был единственным звуком в этом огромном тоннеле. Вначале он звучал непривычно и зловеще… даже зная полностью источник возникновения этого шума, Майкл никак не мог перестать наблюдать в нём какую-то враждебность.
Все чувства постепенно притуплялись, оставив только слуховое восприятие, которое и так было напряжено прислушиванием к сплошному раздражительному эху. Несколько раз Майкл останавливался на месте, так как ему казалось, что он слышал поодаль от себя другой шум. Он стоял неподвижно у стен, и позже продвигался дальше, продолжая делать эти ненужные, но осторожные остановки каждые несколько минут. Хоть он и чувствовал себя чересчур одиноким, и никакое присутствие поблизости не заметил, всё же атмосфера вокруг была неприятная и угрожающая, словно вот-вот кто-то мог выйти из темноты, точно появившись, как из засады. Без зрения все остальные чувства обострились, Майклу даже казалось, что он свободно слышит, как над его головой и несколькими метрами земли шумит ветер, гоняя взад-вперёд пыльные бури и листву. Даже кожа стала чувствительней, где-то издали в лицо дул прохладный ветер, неся с собой тот же тлетворный запах наступившей весны и грядущей зимы.
