Ганс вскочил и протянул Николаю руку, но Альма угрожающе зарычала и оскалила пасть.
— Убери ты свою волчицу, не то я ее пристрелю, — вскрикнул Ганс, отдергивая руку.
— Мы ее в разведку возьмем, — сказал Похлебаев, уводя Альму.
Во дворе он отпустил ее, потом подошел к будке, взял в руки цепь и подозвал Альму. Она покорно подошла, лизнула Николаю руку и виляла хвостом до тех пор, пока он не вошел в дом.
Тем временем Лиля передала Гансу все, что успела узнать, и тот самодовольно потирал руки. Обладая новыми сведениями, он нетерпеливо посматривал на часы и, дождавшись Похлебаева, сказал:
— К сожалению, сейчас нам даже не удастся посидеть за столом, но ничего — скоро мы закатим настоящую пирушку. Это я вам обещаю.
— Будем надеяться! — откликнулся Похлебаев, откупоривая бутылку французского коньяка. — А пока — на дорожку по рюмочке!
Он налил в рюмки, и все, стоя, выпили за Лилю.
На обратном пути Ганс под большим секретом сообщил Похлебаеву о том, что в девять утра в Минск прибывает личный представитель Гитлера.
При въезде в город у Ганса и Похлебаева снова проверяли документы, причем офицер на контрольном пункте сказал Гансу, что с девяти утра вводятся новые пропуска.
Ровно в девять Ганс позвонил из комиссариата Штрауху, но его уже не было — шеф поехал на аэродром встречать представителя ставки. Ганс отправился домой, решив немного отдохнуть и привести себя в порядок после дороги.
В двенадцать часов, отдохнувший и чисто выбритый, он шел в комиссариат. На каждом перекрестке стояли патрули и проверяли документы. Всех женщин, у которых были черные волосы, арестовывали и под конвоем куда-то уводили. Обыску и проверке документов на улицах подвергались все штатские. Люди, вызывавшие малейшее подозрение, арестовывались. С окраинных улиц доносились крики женщин и детей, слышались винтовочные выстрелы. Видимо, кругом шли повальные обыски и облавы.
В рейхскомиссариате царила гнетущая обстановка. При входе были вывешены траурные флаги, висел огромный, в траурной рамке, портрет Вильгельма фон Кубе. Входившие останавливались, читали экстренное сообщение, некролог и торопились занять свои рабочие места.
На столе у Ганса лежало несколько записок. Он пробежал их быстрым взглядом и, достав из ящика стола небольшую папку-скоросшиватель, углубился в чтение, изредка вписывая что-то в лежавший перед ним блокнот.
В два часа ему позвонил Штраух и пригласил Ганса к себе на обед.
Обед состоялся в смежной с кабинетом шефа комнате. За столом их было двое — Ганс Теслер и Эдуард Штраух. Начав с пустяковых вопросов, они постепенно перешли к проблеме, которая «с сегодняшнего дня» — как выразился Штраух — встала под «номером первым». Он рассказал подробно о личном представителе Гитлера, о его миссии и о том, что сопровождающий его особоуполномоченный Гиммлера передал ему, Штрауху, личный пакет, в котором содержался совершенно секретный приказ самого Гиммлера: «Разыскать всех участников покушения и доставить их живыми в Берлин».
— Лично тебе приказывает сам Гиммлер? — восторженно и с нотками некоторой зависти спросил Ганс. — Это уже счастье!
— Счастье, если выполнишь приказ, — согласился Штраух, — но если не выполнишь, что тогда?
— Не выполнить просто невозможно! — воскликнул Ганс. — Клянусь, что мы его выполним. Не знаю только, схватим ли мы всех участников, но некоторых — клянусь!
Штраух побарабанил пальцами по столу.
— Мне бы твою уверенность, — задумчиво проговорил он. — Ты узнал что-то новое?
— Очень мало. Телега с гросс Галиной, запряженная двумя лошадьми, серой и гнедой, с проселка свернула в лес и под охраной четырех автоматчиков-партизан поехала по направлению к деревне Янушковичи. За нею ведется наблюдение.
— О, это совсем не мало! — утирая салфеткой губы, проговорил шеф. — А когда будет следующее сообщение?
— Вечером или завтра утром.
— Ты сыт? — спросил шеф.
Ганс провел указательным пальцем поперек горла:
— Больше некуда, спасибо!
— Ну, тогда перейдем в кабинет. — И Штраух, застегнув ворот кителя, прошел в кабинет. Ганс последовал за ним. Далее они продолжали разговор, прохаживаясь по кабинету.
— Нам непременно надо узнать клички и настоящие имена убийц, — проговорил Штраух.
— А подпольщики ничего не раскрыли?
— Ланге их не захватил. На одной явке застали только старика, но он сжег все бумаги, — говорил шеф. — Даже свой паспорт.
— А что показал на допросе?
— Ничего не мог показать. Ланге взял двух идиотов полицейских, и один из них при аресте ударил старика прикладом по голове.
— А тебе не приходила в голову мысль, — сказал Ганс, — арестовать Софи Эрнестовну и Пауля Кабана?
— А их зачем? — удивился шеф.
— Как зачем? — в свою очередь удивился Ганс. — Ведь Пауль и Софи Эрнестовна настойчиво рекомендовали Галю служанкой к фон Кубе. Ты же знаешь, что есть немцы, которые стремятся установить связи с партизанами. А Пауля я всегда подозревал.
Штраух молча подошел к столу и нажал кнопку. Дверь раскрылась, и порог переступил эсэсовец.
— Ланге! — бросил шеф.
Через несколько секунд в кабинет вошел высокий офицер.
— Слушаю ваших приказаний, господин штурмбанфюрер, — проговорил он.
— Сегодня ночью, в два, арестуйте владелицу казино Софи Эрнестовну и повара Пауля Кабана. Идите!
Офицер повторил приказ, круто повернулся и вышел.
— Янушковичи, Янушковичи, — бормотал шеф, глядя на висевшую на стене карту Минской области.
— Где-то здесь, — проговорил Ганс, ставя карандашом точку на карте.
— Как же ты практически проникнешь к партизанам? — спросил шеф.
— Точно такой же вопрос задал мне Похлебаев, — ответил Ганс. — Он сделал ценные замечания к моему плану, но советовал обязательно изложить все тебе.
— Я слушаю тебя, — сказал Штраух и сел в кресло.
Ганс облокотился о стол, провел рукой по лицу и начал:
— Гиммлер приказал взять живыми всех участников покушения на фон Кубе. Если он берется за это дело лично — он доведет его до конца. Если он сделает это помимо нас — мы ничто! Если это сделаем мы — мы герои! У нас не только награды и деньги, но и высокие посты. Гиммлер нам лично вручает награды! Ведь за это можно отдать жизнь! А мы рискуем всего лишь промочить ноги в белорусских болотах. Ты спросишь, почему? Да потому, что мы пошлем таких лазутчиков, которым партизаны и поверят, и доверят все. У меня есть такие люди. Я беру грузовик, загружаю его автоматами, пулеметами, противотанковыми минами, ружейным маслом. А ты знаешь, что значит для партизан ружейное масло? Они ведь задыхаются без него. На грузовик сажаю Нилова — беру его из легиона Власова. Он и шофер, и механик, и на все руки. К нему подсаживаю солдата СС и с накладной отправляю грузовик за Минск, в воинскую часть. Когда они выедут на шоссе, шофер гаечным ключом бьет солдата. Он остается в кабине. Нилов сворачивает в лес и прямым ходом к партизанам. В кузове — оружие, в кабине — убитый солдат, а Нилов — герой у партизан. Они захотят его проверить в деле. Пожалуйста! Мы подсунем ему шарфюрера — пусть приведет «языка». Мало одного — подставим второго. Не расскажут же они, что вокруг Минска строится подземный оборонительный пояс? А потом мы забрасываем мою Лилю в бригаду. Ей будет поручено понравиться вожаку и завлечь его в ловушку. Лиля ведь обаятельная русская красавица. Зная пароль, систему обороны, мы без единого выстрела снимаем охрану. Остальное — дело техники, дело нескольких минут для небольшого отряда, которым буду командовать я.
— План убедительный, — одобрил шеф, — но, во-первых, твою невесту и ее отца могут убить… Ты же знаешь, если партизаны узнают, что она связана, с тобой…
— Они это уже знают. Она даже кое-какие сведения «выуживала» у меня и передавала, чтобы войти в доверие. Понимаешь? Потому они и дом их не трогают. А теперь она скажет, что полиция безопасности ее раскрыла и она бежит к своим.
— А все же, если партизаны почуют, что здесь пахнет обманом? У них на этот счет… сам знаешь… нюх острый… — проговорил шеф.