Задуманная акция, однако, не привела к желанным результатам. Через два года после того, как Мин-ди принял посланцев сушеней, в 238 г. экспедиционная армия Вэй под руководством полководца Ван Цзи обрушилась на Ляодун, положила конец самостоятельному Пинчжоу и, как следствие происшедших изменений, лишила власти Вэнь-и. Согласно сведениям географического раздела "Цзинь ши" ("Дилицзи"), Пинчжоу сначала превратили в одну из провинций царства Вэй, а затем включили в состав вэйской провинции Ючжоу. Поскольку правители Вэй теперь сами решили сложные проблемы взаимоотношений с "восточными иноземцами" (в том числе и с сушенями), в Сянпине (Ляояне) им пришлось создать специальное административное подразделение "Дуни цзяовэй" (или "Ху дуни цзяовэй"). Задача его заключалась в "сдерживании" иноземцев и "наблюдении" за событиями в районе Дальнего Востока, где расселялись корейские и тунгусо-маньчжурские племена. Таким образом, в результате прямых контактов с членами посольства, а также при посредстве "Дуни цзяовэй" создавались предпосылки для накопления сведений о народе сушень. Нужно иметь в виду, ко всему прочему, что около 245 г., во время правления Ци-вана, была предпринята очередная военная экспедиция против Когурё. Армию Вэй возглавлял губернатор округа Сюаньту, все тот же Ван Цзи, который, преследуя когурёского государя по приказу полководца Му Цзюцзяня, дошел до границ сушеней и даже "попрал их очаги". Сведения о том содержатся в "Вэйчжи", что подтверждается каменной стелой Ван Цзи, обнаруженной японскими археологами на горе Ваньду в уезде Цзиань провинции Гирин. В тексте, выбитом на камне, сообщается о результатах военной акции. Первые столкновения с отрядами сушеней тоже, очевидно, позволили собрать сведения о них, что затем летописцы и включили в описание народа сушень в хрониках "Вэйчжи" (раздел "Илоу").
Не менее примечательно время прибытия ко двору Вэй второго посольства вождя племени сушень Жуцзи. Оно зафиксировано на страницах "Вэйчжн" через 26 лет после первого посольства и за три года до падения династии — в третьем году эры цзиньюань правления последнего императора Чэнь Лю-вана (262 г.). Закулисная сторона события, после которого в особенности четкими стали представления о сушень, настолько симптоматична, что для раскрытия истинного значения его и тайных движущих причин необходим специальный обзор с привлечением материалов, собранных X. Икэючи и подвергнутых им тщательному анализу. О приходе посольства сушеней в 262 г., как записано в "Анналах Чэнь Лю-вана" (гл. IV "Вэйчжи", перечень событий четвертого месяца третьего года эры правления цзиньюань), вэйский двор узнал о сообщении, которое доставили императору из префектуры Ляодун. В нем содержались сведения о прибытии посла племени сушень, который поднес разнообразные подарки. Среди них, помимо "некоторого количества" традиционных древков стрел из дерева ку, а также трехсот каменных наконечников, находились никогда ранее не упоминавшиеся в перечне даров сушеней 30 луков, 20 различных военных доспехов, изготовленных из шкур животных, рога и железа, и, наконец, самое ценное — 400 соболиных шкурок. Далее, согласно тексту "Цзинь ши" (гл. 2), последовали события, на первый взгляд, необъяснимые: Чэнь Лю-ван отдал распоряжение отправить подарки посольства сушеней в управление дацзяньцзюню (генералиссимусу) Сыма Чжао. Смысл такого шага, однако, разъясняет положение, которое занимал последний при вэйском дворе. Отец будущего основателя Западной Цзиньской династии Сыма Яня, носившего затем в императорском ранге имя У-ди, Сыма Чжао захватил к тому времени неограниченную власть при дворе и приобрел абсолютный контроль над государственными делами. Ему еще предстояло в следующем году официально занять пост главы правительства династии Вэй, непоправимо клонившейся к упадку. Император, уже не стараясь замаскировать свою обреченность, открыто демонстрируя перед подчиненными истинное соотношение сил, приказал передать дар знаменитых сушеней тому, кто обладал в государстве реальной властью и, следовательно, заслужил такую честь. Не исключено, правда, что его заставили сделать так.
Жест этот, вне каких-либо сомнений, полон глубокой символики и значения. То и другое отчасти раскрывает "Цзинь ши", когда в той же главе о сушенях неожиданно напоминает, что они точно так же пришли с наконечниками к чжоускому двору, когда Чжоу-гун принял на себя регентство "в защиту" Чэн-вана. Затем сушени тысячу лет не появлялись при императорских дворах. Только тогда, когда Сыма Чжао стал премьер-министром государства Вэй (исходя из реальной власти, конечно же, регентом Чэнь Лю-вана — В.Л.), сушени как благостный (а для кого трагический) признак предстоящих знаменательных перемен власти снова появились при дворе императора. Этим, однако, дело не ограничивается, поскольку столь же глубоко значительна по подтексту сама по себе последующая передача Чэнь Лю-ваном дара сушеней не кому-нибудь, а именно Сыма Чжао, по существу, его сопернику. К счастью, понять подтекст в данном случае можно. Дело в том, что подобный же прецедент в истории уже отмечался, и не случайно связан он все с тем же чжоуским Чжоу-гуном, возвышение которого знаменовало собой прибытие сушеньских послов. В предисловии к "Шуцзину", а также в "Шицзи", "Шаншу дачжуань" и в "Шаюань" рассказывается история о том, как Тан Шу, брат чжоуского императора Чэн-вана, однажды послал ему три зерна необычного злака, произрастающего на склонах холмов. Стебли его соединялись в один общий колос, достигая в высоту уха человека, а зерна были настолько крупными и тяжелыми, что заполняли телегу. Зерна, доставленные во дворец, Чэн-ван, однако, приказал отправить на восток в военный лагерь Чжоу-гуна, который не замедлил воздать хвалу правителю в специальном трактате "Послание зерен". Давая объяснение феномену, он говорил, что три растущие в один колос зерна представляют собой знак благополучия, гармонии и единения Поднебесной. А разве тогда, на шестом году его, Чжоу-гуна, регентства не царило спокойствие над всей страной Чэн-вана? Не при его ли, Чжоу-гуна, неустанных стараниях созданы кодексы этикета и определены музыкальные стандарты? Поэтому прибытие с севера послов племени сушень, подаривших стрелы с каменными наконечниками, следовало оценивать как знак всеобщего умиротворения. О том же свидетельствовал приезд на трех слонах послов южного племени юэшань. Они прибыли настолько издалека, что пришлось неоднократно расспрашивать их о дороге. Послы преодолели множество труднопроходимых гор и рек, столько при том натерпелись страха, что даже рассказать невозможно. Теперь они прибыли и дарят тому, о ком прошли вести по всему миру, несколько белых фазанов. Затем Чэн-ван передал подарок послов юэшань (как, очевидно, и стрелы сушеней) тому, кто, по его мнению, на самом деле заслужил их — регенту Чжоу-гуну. Знаменательная аналогия!
Таким образом, если возвратиться к анализу на удивление сходного эпизода, рассказанного на страницах летописи цзиньской династии "Цзинь ши", то невозможно отделаться от впечатления, что источник прямо намекает на непременную желательность сравнения Сыма Чжао с Чжоу-гуном. Смысл аналогий заключается в следующем: как добродетелен должен быть Сыма Чжао, как силен у него характер и высоко положение, чтобы, как и в золотые времена чжоуской династии, при дворе снова появились сушени, а подарки их император переадресовал ему. Дошло ли до сознания современников Сыма Чжао символическое значение событий? На такой вопрос, вскрывающий самое существо подоплеки события, связанного с приходом на Ляодун послов сушеней, можно ответить утвердительно. Оказывается, Сыма Чжао постарался сделать так, чтобы соседние государства узнали о знаменательном происшествии и, по достоинству оценив его, вострепетали. В "Вэйчжи" (гл. 28) помещена биография вэйского полководца Чжун Хуэя, который возглавлял в 263 г. войска "Западной экспедиции", направленной против государства Шу. Желая по-настоящему запугать правителя, он отправил ему послание, где, используя самые высокопарные выражения, расхваливал Чэн Лю-вана как государя, возвысившего, благодаря священным добродетелям и счастливому просвещению, престол династии Вэй, а также превозносил его первого министра, безмятежно мудрого и искренне преданного императору Сыма Чжао. Он неустанно служил правящему дому и управлял народом с помощью законной и милосердной администрации. Далее в послании отмечалось, как им удалось объединить всех в гармонии, что самым благотворным образом оказало воздействие на сотни диких в варварстве племен. Как знак наивысших достижений мудрой политики и укрепления могущества государства отмечался тот факт, что даже сушени принесли дань. К сказанному следует добавить, что Сыма Чжао с тем же успехом мог бы похвастать уплатой дани вэйскому двору не просто послами, а даже вождями племен Хань и Вэймо. Они вместе с подданными прибыли в столицу, согласно сообщению "Вэйчжи" (гл. 4), в седьмой месяц второго года эры цзиньюань правления императора Чэнь Лю-вана, то есть в 261 г. Если Сыма Чжао не сделал этого, то объяснить подобную скромность можно лишь тем, что народы хань и вэймо, расселившиеся на границах древней Кореи, мало кто знал на востоке Азии. Иное дело — сушени, которые прислали послов на следующий год. Их имя прославлено деяниями выдающихся владык дома Чжоу.
