Выход из роты превратился в приключение. Холодный тамбур заносило снегом, несмотря на внешнюю дверь, и мы откапывались постоянно. Кроме того, тамбур был выделен под туалет Курсанту, который трусливо отказывался выходить наружу, и ни увещевания, ни пинки не помогали.
Идти по заблаговременно вывешенным леерам, как мы делали обычно в прошлые непогоды, было невозможно. Чтобы попасть на кухню или в Техздание, нам приходилось ползти на четвереньках, пристегнувшись к лееру ремнями. Иногда при этом, особо сильный порыв ветра, словно тяжелым и мягким матрасом бил сбоку и переворачивал нас, как жуков на спину. Все передвижения производились вслепую, не было видно даже прожекторов. К концу путешествия все складки одежды, карманы, клапана, в общем, всё абсолютно, было набито снегом, который начинал противно таять в тепле.
На боевых дежурствах работа, в общем-то, прекратилась из-за помех. Чтобы не ползать по лееру каждые шесть часов, мы перешли на смены двенадцать-через-двенадцать.
Вторая площадка сделала то же самое. По двенадцать часов в день на дежурствах мы валялись в креслах, покуривая, слушая музыку из Японии и магнитофонные записи. Панфил читал мне стихи по ГГСке.
…Вот тогда и друзья мои
Рядом со мною вдруг встанут,
Свечи затеплят,
Слезу не стирая со щёк.
Скажут: – Боже, берёг ты его
В путешествиях в дальние страны,
Так почему же сегодня
Его не сберёг?
Мне на груди сложат тихо
Холодные руки,
К счастью, рукам моим
Лихо творить не пришлось.
Я не нашел себе дела —
И умер от скуки,
В этот момент и друзей
У меня не нашлось.
Может ли быть? Ведь стоят
Они в искреннем горе.
Мы – поколенье одно —
В этом план, в этом смысл.
Я ведь для них пробивался
В пространство холодного моря,
Я же для них истерзал
Первозданную мысль!
О, дорогие мои!
Бескорыстные, добрые братья,
Что вы хотите, ей-богу,
Ведь я неживой.
Ну, напоследок,
Тащите меня на распятье,
Если вам нужен
Посмертный картонный герой.
В жизни я верил
Почти всем рассказам и сказкам,
И из-за этого вы тут
Теперь собрались…
Но не надейтесь,
Конец мой для вас – не развязка.
Рвись, моя жизнь,
Ввысь, в бескрайнюю высь!
И ещё…
Вот шприц – возьми да уколись,
Не зря краснеет мак.
Коль наркоманы развелись,
Не справиться никак…
Раз в старом городе одном
Их развелось, не счесть.
Перевернулось все вверх дном,
Творилось, бог что весть!
Звенит над ратушей набат.
– Что делать, как нам быть?
Как все вернуть опять назад,
И город сохранить?
Вот в город тот пришел мужик,
Наверно шарлатан.
– Я все могу, мол, чик-чирик,
И сгинет наркоман.
Договорились о цене,
Задаром – ничего!
Мужик взял шприц и при луне
Вдруг засвистел в него.
И тут, как в сказочке про крыс,
По одному, толпой,
Шли наркоманы, слыша свист.
Он вёл их за собой.
Дошел до речки тот мужик,
Тихонько в лодку сел…
И наркоманы, чик-чирик,
Перетонули все.
Пришёл, едва забрезжил свет,
Чтоб деньги получить.
Ему сказали: – Пуст бюджет.
Решили не платить.
Мужик обиделся: – Беда! —
Сказал он, зол и сух,
– Перетоплю я здесь тогда
Всех алкашей и шлюх!
Ему ответили: – Топи!
Спокойней будет нам!
А после разошлись они
По избам и домам.
Что ж, слово выполнил мужик,
Призвав волшебный дух,
Перетопил, как чик-чирик,
Всех алкашей и шлюх.
– Скупцы, я выполнил обет,
Я снял и этот груз!
– Эй, вы! – молчание в ответ.
Стал этот город пуст.
– Пурга плохо влияет на тебя, – сказал я ему тогда. Но пурга плохо влияла на всех…
К концу третьих суток, когда ветер не ослабел, но усилился, стало ясно, что непогода продлится еще дня четыре.
Замполит позвонил нам и сообщил, что завтра выборы. Он обещал послать вездеход с избирательной урной и бюллетенями. Мы хором закричали в телефон, что продукты кончились, и Дядя Ваня успокоил нас, пообещав, что нам привезут всё, даже папиросы, за которые, правда потом придется заплатить в чайную.
В полдень следующего дня Дядя Ваня и майор Пузырев позвонили нам вместе. Замполит мрачно сообщил, что посланный вездеход с продуктами, урной и водителем на борту, возглавляемый отважным комсоргом части цыган-лейтенантом Гришей, заблудился.
Как оказалось, вездеход был лихо выведен из парка, загружен всем необходимым и успешно преодолел пару сотен метров в самой части, где пурга разбивалась о дома офицерского состава и кое-что ещё можно было разглядеть.
В чистом поле, то есть тундре, при полном отсутствии видимости вездеход просто съехал с насыпной дороги и едва не перевернулся на откосе. Еще три часа водитель с цыган-лейтенантом героически пытались эту дорогу найти, а отыскав её, вернулись в часть.
Не могло быть и речи о том, чтобы попытать счастья вторично; опасность сгинуть бесславно в тундре была слишком велика.
Замполит предложил нам согласиться на телефонное голосование, с тем, чтобы он бросил в урну бюллетени от нашего имени. Майор Пузырев выступал свидетелем.
– Мы согласны, – закричал в телефон Кролик, – голосуйте за нас, товарищ майор.
Тут Царь Додон перехватил трубку и добавил: – Мы теперь, как космонавты на орбите!
Кролик силой вернул телефон и продолжил:
– Товарищ майор, а что с продуктами, у нас три дня назад все кончилось!
– Где повар? – спросил решительно майор Пузырев.
Толстый, стоявший, рядом, как и все мы, тут же произнес тихонько:
