«Язык животных, — написала мне Илла в записке, которую передала вместе с радиолой мыслеречивой, являющейся основой интерпретационного зелья. — Поэтому придётся варить отвар из волчих ягод, телячьей нежности, бараньего упрямства, лисьей хитрости, медвежьей косолапости и капать в него три капли крови новорожденного ягненка» — она закончила свое сообщения грустной рожицей.

«Сочувствую!» — написала я и передала свою записку вместе с багульником быстроумным и женьшенем яркоумным.

И я действительно сочувствовала, потому что ей предстояло выпить целых пятьдесят грамм совершенно отвратного по причине присутствия в нём крови живого существа варева. Да, уж, в сравнении с Иллой — мой отвар с муравьиной кислотой, назойливостью мух, жалом осы, писком комара, ниткой из паутины, цветочной пыльцой и виноградинкой — был просто деликатесным напитком!

— Нашла кому сочувствовать! Мне бы лучше посочувствовала! — проворчал себе под нос Уимзикал. — Из года в год одно и то же, одно и то же! Это мое одна тысяча сто двадцать третье синхронно-интерпретационное зелье! Мало того, что унизительно, так ещё и скучно! Сил моих больше нет!

— Так тебя же никто не заставляет быть учебным котелком! — напомнила я ему. — Если тебе настолько не нравится твоя работа, откажись и все!

— Так платят хорошо, а у меня долги… ого-го! — разоткровенничался Уимзикал.

— Но ты же дух! Откуда у тебя долги? — удивилась я.

— При жизни наделал! Я был ученым, настолько помешанным на экспериментах и научных открытиях, что кроме этого меня больше ничего не интересовало, а наука, чтобы ты хотела знать, дама сердца не только капризная, но и дорогостоящая. Короче говоря, я спустил на нее в несколько десятков раз больше, чем на ней заработал. И даже более того, вместе с моей лабораторией — сгорел и мой дом! Так, что моя семья, хоть и осталась, к счастью, в живых, но при этом осталась без средств к существованию!

— Со-о-очувствую, — растрогалась я его историей.

— Искренне сочувствуешь? — подозрительно уточнил котелок.

— Ну, разумеется, искренне! — оскорбилась я недоверием.

— Так может, тогда поможешь?

— Как? Материально, что ли? Ну, ты и жук, Уимзикал!

— Нет, ваше высочество, материально я уже как-нибудь сам. Морально помогите!

— О-о! Только не говори, что для того, чтобы тебе полегчало — я должна снова произнести хвалебную речь и низко тебе поклониться! — фыркнула я.

— Нет, еще одна хвалебная речь мне не нужна, — вздохнул котелок. — Возьми меня своим советником!

— Чего-чего! — опешила я.

— Личным советником по зельеварению! — уточнил котелок. — И я научу тебя варить не только вот эти детские кашицы, но и по-настоящему серьезные зелья! — заговорщицким шепотом, настолько тихим, что мне пришлось к нему почти прислониться ухом, сообщил Уимзикал.

— А ты оказывается тот еще змей-искуситель, Уимзикал! — отшутилась я, пытаясь скрыть то, что его предложение заинтересовало меня более чем основательно. — Но как ты себе это представляешь?

— Тебе придется выкрасть меня! — многозначительно булькнул котелок.

— Шутишь? — с искренней надеждой уточнила я.

— Естестественно, шучу! — саркастически булькнул Уимзикал. — С бабушкой своей поговори и скажи, что тебе нужен личный котелок для твоих собственных опытов. Этим ты ее умилишь, потому что напомнишь Розалину!

— Ты знал мою ма-а-аму? — обрадовалась я.

— Лишь издали. И, нет, я не был духом ее котелка, у нее был обычный котелок. Так, что это еще одна причина, почему королева Флоретта позволит тебе иметь котелок с многоуважаемым, сверхосторожным и суперпедантичным духом!

— Который еще и тако-о-о-ой скромняга к тому же! — съязвила я.

— Если бы ты знала и умела столько, сколько я — ты бы тоже зазналась! — ничуть не смутился дух котелка. — Ну, так, что? По рукам?

— У тебя рук нет! — напомнила я ему.

— У меня есть чудные деревянные ручки, зато на чугунной основе! — ничуть не обескуражился дух.

— Ладно, пока ничего не обещаю, но я поговорю с бабушкой.

— О большем я и не прошу! А теперь, чтобы доказать тебе насколько полезным советником я для тебя буду, я советую тебе взять одно зернышко вон с той баночки, которая подписана: «Et lignum Grana Scientia[1]». Только бери так, чтобы профессор не заметила!

— Илла! — подозвала я подругу. И на ушко, чтобы Мисчевес определенно и точно не услышал ни единого слова, попросила: — Можешь отвлечь мисс Винеар? Пожалуйста!

— Легко! — усмехнулась она. — Профессор! Профессор! Ой! Я кажется что-то не то положила!

— Да, все правильно ты положила! — тут же отреагировал Мисчевес.

— Но ты же сам говорил, что зелье у нас должно было получиться изумрудного цвета, а оно у нас ярко-розовое и оно пенится, ой! Оно сейчас, кажется, убежит!

— Что ты несешь, Илла! Ты что дальтоник! — пытался угомонить ее Мисчевес.

— Убежит? Ярко-розовое? Пенится? Мисчевес! Если это твои проделки?! — гаркнула профессор и с удивительной для ее возраста проворностью подбежала к котелку Иллы. Я же в это время с еще большим проворством неслась к баночке с надписью: «Et lignum Grana Scientia».

— Вот видите! — воскликнула Илла. — Ярко-розовое! И пенится!

— Теперь, вы видите, что я не причем?! — Исходил праведным негодованием Мисчевес.

— Илла?! — опешила профессор. — Так оно же изумрудное, как и должно быть! И не пенится!

— Что-о-о-оо? — очень правдоподобно удивилась Илла. — Вы уверены, профессор? Ох, Богиня Суири! — она стукнула себя по лбу. — Это все мои новые цветные линзы, наверное!

— Я же говорил тебе, что все в порядке! — негодовал котелок.

— Так значит все в порядке, профессор? — глаза Иллы были большие как блюдца, и плескалось в них море надежды. — Ох, как я рада, что все в порядке! Извините за переполох! И ты, Мисчевес, извини, что напугала! — каялась Присцилла направо и налево, а я к этому моменту уже благополучно успела взять одно из зерен.

— Илла, думаете, я так глупа, что не поняла, что это было! — строго посмотрела на нее профессор.

— Н-н-нет, ни-ни-ни-ничего подобного я не думаю. Простите! — пискнула подруга.

— В следующий раз, если решишь проучить Мисчевеса за его ужасное поведение, то, во-первых, придумай, что-нибудь пооригинальней! — мисс Винеар подмигнула Илле, — а во-вторых, не вмешивай меня в ваши с ним склоки!

— Сначала отлей дозу для профессора! — проинструктировал меня Уимзикал. — Затем измельчи зерно и кинь в кипящий отвар, выжди еще девять минут и снимай меня с огня.

— Так, а что будет? — я изнывала от любопытства.

— Потом! Но уверяю тебя, тебе понравится! — он заговорщицки забулькал.

Я еле дождалась, пока профессор Винеар употребит мой отвар и пообщается о погоде и урожае с мухой, пчелой и муравьем, специально приглашенными в лабораторию для проверки эффекта интерпретационного зелья, настолько мне хотелось поскорее узнать, что же за эффект приобрело мое варево после того как я в него бросила зерно Lignum Scientia[2]. И вот, наконец, настал час пробы, так что я с замиранием глотнула отвара.

— Ну, и как не жестко ли вам стоять на мне? — услышала я странный вопрос.

— Что-о-о?

— Спрашиваю, не жестко ли стоять на мне?

— Кто спрашивает?

— Я! Кто же еще?

Я посмотрела себе под ноги, по очереди приподняв каждую из ступней. — Но я стою просто на полу!

— Так я и есть пол! Ну, что не жестко?

— Д-д-да, нннет, нормально…

— Это хо-ро-шо! — глубокомысленно заметил гранитный, то есть, каменный, пол.

Увидев, что профессор Винеар занята со студентами в противоположной части лаборатории, а Мисчевес и Илла упоительно ссорятся, не замечая никого вокруг, я поинтересовалась: — Уимзикал! Так получается, что я теперь могу понимать язык и неодушевленных предметов тоже?

— Можешь! — подтвердил котелок. — Только учти, что уровень мышления неодушевленных предметов весьма ограничен, так что не ожидай от них очень многого!

— Насколько ограничен?