— Помню, — кивнул король Дроуляндии, — он сказал нам, зачем мне помогать вам, плодить себе же новых врагов…

— И после этого он еще и добавил, что, мол, вы ведь и сами знаете, что хороший враг — это мертвый враг! — напомнила ему моя бабка, — И, знаешь, что?

— Что?

— Он был прав в этом! — зло констатировала она.

— В чем прав? О чем ты, Эви? — нахмурился двоюродный дед.

— В том, что хороший враг — это мертвый враг! — ответила она.

В этот момент раздался чей-то жуткий хохот, и я проснулась. В комнате было совершенно темно, о такой темноте, говорят: «так темно, что хоть глаз выколи». И тут я вспомнила, что сегодня была одна из тех ночей, когда Суири умирала, чтобы родиться заново. Другими словами, сегодня была единственная ночь в месяце, когда от заката и до рассвета на планете — правила паучья богиня Ллос. Вдруг, что-то соскочило с моей подушки, совершенно беззвучное и абсолютно невидимое, и вполне возможно, что мне это только показалось, а, на самом деле, на моей подушке ничего и не было, но я все же была уверенна, что там что-то было. И еще этот сон, который был слишком ярким и слишком реалистичным, чтобы быть обычным сном.

[1] Поклонение богине Ллос требует кровавых жертвоприношений, в жертву обычно приносятся либо дроу-добровольцы-фанататики либо захваченные враги. Жертва должна быть принесена обязательно ритуальным ножом, имеющим форму паука, восемь лапок которого являлись лезвиями. Церемония жертвоприношения, согласно культу, должна проводиться ежемесячно в полнолуние и обязательно на поверхности планеты, а не под землей. Таким образом, поклоняющиеся Ллос посылают откровенный вызов богине Суири, злейшей сопернице Ллос, которая в своем учении осуждает кровавые ритуалы.

Так как согласно учебному расписанию утром ожидалась контрольная по зельеварению, то я воспользовалась моим незапланированным ранним пробуждением и последовавшей за ним бессонницей для того, чтобы еще раз повторить пройденный учебный материал. Более того, в своих мечтах — я видела себя и Присциллу, не спеша вплывающими в лабораторию зелий и снадобий минут так за пятнадцать — двадцать до звонка, и спокойно, без суеты и толкотни, выбирающими себе самый покладистый из котелков (да, да, котелки у нас практически все с весьма несговорчивым характером), отбирающими необходимые травы и водоросли, а также дополнительные необходимые ингредиенты, и самое главное, занимающими наилучшие места в лаборатории (естественно это те, которые находятся как можно дальше от бдительно-недремлющего преподавательского ока). И, вначале, ровно до того момента как мы с Присциллой приблизились к корпусу нашего факультета и заметили Эрика с Мариной, все шло по упомянутому мной выше сценарию. И нет, увидев Эрика с Мариной, меня не ослепила ревность, меня ослепила сначала подозрительность, а затем как волной цунами накрыла обида. Дело в том, что этим утром они с Мариной выглядели скорее не как парочка влюбленных, а как парочка сообщников, причем нечто важное сообщал ей он, а она внимательно его слушала. Более того, Эрик резко замолчал, когда заметил нас с Иллой, приближающихся к ним. Ну, и что, по-вашему, я еще могла подумать? Вот-вот и я тоже заподозрила то, что он делится с Мариной секретной информацией, полученной от меня накануне, той которую поклялся не разглашать.

— Каро! Илла! Привет! — кивнул нам Эрик.

— Привет! — небрежно бросила ему моя подруга. Я же задрав подбородок вверх, сделала вид, что не замечаю его, потому что смотрю в другую сторону. Но тут же за это поплатилась, потому что на пути у заносчивой нимфы, то есть меня, совершенно не случайно (по причине того, что он всегда здесь был) оказался бордюр. И лететь бы мне в свободном падении в мягкие, но холодные черноземно-травянисто-водянистые и оттого не особо располагающие к интиму объятия матушки земли (по причине прошедшего ночью да и сейчас все еще моросящего дождя), если бы…

— Ма-а-а-а-арк! А-а-а-х! — еще секунду назад беспорядочно махающие в воздухе руки надежно вцепились в любезно подставленные им плечи старого друга. — Ты просто не представляешь, как я рада тебя сейчас видеть, мой герой!

— О-о-ох! Это сейчас себе представляет не только он, а все находящиеся здесь! — не согласилась со мной Илла. — Вот так сюрприз, Марк! И какими судьбами?

— Очень приятный сюрприз Марк! — высказала я, все еще находящаяся в его объятиях, свое переполненное благодарностью мнение. — Но и, правда, Марк, так какими судьбами?

— Каро! Свет очей моих, и ты еще спрашиваешь?! — Марк взял меня за плечи и заглянул в мои глаза. — Это же ясно как свет Иири! Я понял, что не могу без тебя жить, и поэтому все бросил и помчался за тобой! Причем заметь, успел как раз вовремя, чтобы спасти мою любимую от… — и здесь он завис, с нежностью взирая на меня, как я предполагаю, выбирая между то ли грязепоклонением, то ли грязецелованием, то ли чем-то еще в таком же роде.

— … от сомнительного удовольствия выкупаться в грязи холодным и промозглым утром? — услужливо подсказала находчивая Илла. — Брррр! — прочувственно добавила она, очевидно представив себе это удовольствие.

Я, только сейчас заметившая, что стала центром внимания, засмущалась и сделала шаг, увеличивая расстояние между мной и Марком и одновременно мягко, но настойчиво высвободила свои плечи из захвата его рук.

— Моя прекрасная Каро, я всегда к твоим услугам. Только позови и я буду тут как тут! — он взял мою руку и нежно поцеловал, сопровождая сие действие томным взглядом, от чего, и так смущенная я, зарделась еще больше.

— Настолько приятная лесть и с утра пораньше, говорят, это к удаче! — отшутилась я, пытаясь мягко отобрать свою руку, но мне ее не отдали, причем действовали при этом тоже более чем мягко. — Ну, а если серьезно? Неужели гонения настолько набрали обороты, что даже драконы не чувствуют себя в безопасности в Кобра-Йорке?

— Моя мать — нимфа… — Марк опять поцеловал мою руку, не сводя горящих страстью очей с моего лица. Да, уж, порой, намерения по отношению к тебе противоположного пола настолько откровенно читаются в глазах, что какие-либо еще слова абсолютно излишни. В общем, на этот раз я не просто зарделась, меня бросило в жар от окативших меня, подобно вулканической лаве, смущения и растерянности.

— Ха! Надо же! Страсть к нимфам — от отца передалась к сыну! — сам не зная того, выручил меня Эрик.

— Это было тупо-умно, а не остро-умно, Эрик! — я была слишком зла и обижена на него за то, что он предал мое доверие, чтобы удержаться и не уколоть его, даже, несмотря на то, что была чрезвычайно благодарна ему за то, что он вмешался. — И, вообще, Эрик — у нас тут приватный разговор! — Мне, наконец, удалось отобрать у Марка свою руку, так что теперь, расположив обе руки, согнутые в локтях, по бокам, я смогла изобразить независимо-воинственную позу.

— Значит, приватный, так? — ухмыльнулся он. — То есть, у тебя есть секреты от меня, Каролина? — изобразил удивление он.

— Да, у меня есть секреты от тебя! — вызывающе подтвердила я, заводясь все больше и больше. «Мерзкий, подлый предатель! Я доверяла тебе, а ты… гад, нет, сволочь, ты! Вот кто ты!» — думала я, уничтожая его взглядом.

— То есть, у тебя все еще есть секреты от меня после всего того, что у нас с тобой было… в каморке твоей бабушки, например, или бессонными ночами… или только, только вчера в беседке? — с насмешкой в голосе поинтересовался он, приподняв в притворном изумлении правую бровь, явно и обстоятельно намекая на то, что было у нас очень и очень много всего и отнюдь не платонического характера. Ну, разве не сволочь? И ведь даже полусловом не приврал, подлец! Только полутоном! Но и я тоже не лыком шита, а поэтому получите и распишитесь!

— Ты, вообще-то кое-что запамятовал, милый, — сладенько парировала я. — Так, что давай, я тебе напомню. Ты попросил моей руки у королевы, а она тебе отказала. Ну, что? Вспоминаешь теперь? — напомнила я ему легенду, которую придумали его родители и моя бабушка. Я не смогла отказать себе в удовольствии, сделала паузу, чтобы насладиться его бессильным бешенством и искрами в глазах, потому что, знала, что здесь Эрику крыть нечем. — И я признаю, дорогой, — печальным голосом продолжила я, — что я смалодушничала и подчинилась бабуле, и поэтому… вроде как… пока… о нашей свадьбе не может быть и речи, — я состроила расстроенную моську. — И потому, что я чувствую себя виноватой, я… даже не сержусь на тебя за то, что ты заставляешь меня ревновать, потому что понимаю как тебе сейчас больно, дорогой мой… — Честно признаюсь, не сдержалась, последнюю фразу я произносила, сверля торжествующе-снисходительным взглядом Марину, подразумевая «Ну, что получила, мымра чешуйчато-хвостатая под дых веслом?». Правда, что касается Эрика, то на него я взглянуть не рискнула, боялась, что таки испепелит взглядом.