Июнь, 1666 год. Деревня Кроухилл.

— Николас, не уезжай! Я без тебя пропаду! — тоскливо протянула рыжеволосая девушка и прильнула к парню.

Уже битый час она пыталась уговорить жениха отказаться от поездки. Но Николас был тверд в своем желании уехать на торговом судне. Это был их шанс быстро заработать большие деньги и сыграть свадьбу. Относительно быстрый. Расстаться придется не менее чем на полгода. Это сейчас они вместе сидят под кроной старого дуба на берегу реки и не чувствуют разлуки. А что будет через неделю? Через месяц? Однако уж двадцать третий год парню пошел, пора и о семье подумать. Да и зеленоглазая красотка Сибилла в свои девятнадцать в девках засиделась.

— Сибилла, милая, я вернусь через каких-то шесть-семь месяцев. Я тоже не хочу покидать тебя, но ведь потом мы сможем пожениться и уже никогда не расстанемся. Ну, не печалься. Лучше подари мне свою улыбку на счастье. Ты же будешь меня ждать?

— Не стану обещать. Вдруг кто замуж позовет, — капризно надула губки Сибилла и кокетливо отвела в сторону глаза.

— Ах, ты, ведьмочка, — шутливо погрозил пальчиком Николас, — хочешь, чтобы я на корабле от ревности покоя не знал?

Юноша ловко опрокинул девушку на спину и впился ей в губы. Сибилла от неожиданности охнула, но только сильнее прижалась к милому дружку, запуская пальцы в пшеничные кудри. И, словно довольная кошка, зажмурилась. Смотреть в его глаза цвета сапфира было невмоготу. Она тонула в этой синеве, едва взглянув.

Лето в тот год выдалось жарким и засушливым. Многие селяне опасались остаться без должного урожая. Вот и Николас больше не хотел уповать на чудо. Решение о работе на торговом судне он принял, когда увидел на городской площади объявление о наборе матросов в команду. Денег обещали много, правда, и работа трудная, и условия тяжелые, и дом надолго покинуть надобно. Отец поддержал, а мать смирилась. А вот невеста никак не хотела его понять. Ведь ради них старается. Чтобы дом свой построить, да жену туда привести, нужны средства. А где их взять? От разовой работы в городе и продажи овощей на базаре карман не раздуется. Вот и придется ему, бедолаге, потрудиться. Зато как вернется с мешочком серебряных, можно будет больше не скрываться. А пока их встречи пусть еще немного тайными останутся.

— Николас, останься. Неспокойно мне… — нашептывала на ухо девушка.

— Все будет хорошо, — выдохнул Николас, нырнув Сибилле в распахнутый ворот рубахи, одновременно поглаживая ее коленку и продвигаясь выше.

— Опять придется набрехать матери, отчего домой поздно пришла, — хихикнула зеленоглазая красавица, стаскивая с парня жилет, а затем и рубашку.

Три недели Сибилла ходила как в воду опущенная. Николас уплыл и забрал с собой радость из глаз, оставив взамен тревогу на сердце. И как не старалась девушка прогнать дурные мысли, все же терзалась и тосковала. Да так, что есть не могла.

Полуденное солнце припекало изрядно. Сибилла уже в который раз обтерла лицо и шею мокрым платком. А потом высунулась в открытое окно, дабы насладиться слабым ветерком. Мало ей от тоски изнывать, так и во всем теле такой жар сидит, что она теперь взамен печи может хлеба печь. А тут еще и матушка с самого утра, словно осой укушена, все ворчит да бранится без устали, хоть из комнаты не выходи.

— Сибилла, — послышался окрик матери с кухни, — яиц принеси, да на базар собирайся. Полдня бездельничаешь и носу не кажешь.

Девушка, простонав про себя, нацепила передник, чепец и прошмыгнула мимо худощавой сероглазой женщины средних лет с темно-русыми волосами, собранными в пучок. Едва Сибилла ступила в курятник, в нос ударили запахи куриного помета и перьев. Желудок взбунтовался. Насилу сдержав дурноту, она собрала несколько яиц в передник и опрометью кинулась прочь. На улице жара, а ее вдруг озноб прошиб. Не к добру все это, не к добру.

Мать снова окликнула девушку. Сибилла торопливо переложила принесенные яйца в миску и, схватив корзину, поспешила убежать из дома. А вместо городского базара ноги ее повели по знакомой лесной тропинке. Звуки и запахи леса успокаивали. Мысли перестали путаться и потекли плавным ручейком. Вот только это принесло отнюдь не покой, а ещё больше испугало. До неприметного домика местной знахарки Сибилла дошла ни жива, ни мертва.

— Кора! Кора! — позвала девушка с порога.

Из-за печи выглянула женщина. Возраст уже покрыл морщинками ее лицо и руки, а вот волосы, не смотря на годы, по-прежнему были рыжими, без единой седой прядки.

— Чего шумишь? Я ж не глухая, — проворчала знахарка.

— Ох, Кора! Помоги! Худо мне!

— Не суетиться. Знаю я, что за беда тебя привела.

— А раз знаешь, скажи, как поступить!?

— А сама что думаешь? — сложив руки на груди, спросила Кора.

Сибилла только глазами гневно сверкнула. Зачем мучает ее своими вопросами. У самой уже голова разболелась от дум. Но знахарка молчала, терпеливо ожидая ответа. И девушка, уставшая от терзаний, запричитала:

— Ах, Кора, если бы я знала, как поступить. Николас-то уплыл. Надолго ли? Не знаю. Обещал, как вернется жениться. А когда вернётся? Когда живот будет не скрыть? Матушка, если узнает, за волосы оттаскает. Кора, миленькая, не могу я не замужней родить! Меня же в селе позором покроют да палками побьют. А ежели Николас про то прознает? Что я скажу? Как оправдаюсь? Ведь не простит он меня, не простит, что дитя его убила! Да как же мне теперь решить?

— Сядь и успокойся, — приказала знахарка без тени сочувствия, — а от дитя завсегда избавиться успеешь.

Сибилла удивленно взглянула на женщину и послушно опустилась на лавку.

— Ты знаешь, кто я такая? — спросила Кора, садясь рядом.

— Вся деревня знает, — засопела девушка, — ты знахарка, травница. Но люди тебя бояться, хоть и приходят за помощью. За глаза ведьмой кличут.

— Правильно называют. Я и есть ведьма, — ничуть не смутилась женщина. — А почему я тебя взялась обучать? Про травы да зелья различные рассказываю? Почему тебя одну у себя привечаю?

— Сама говорила способности у меня, — пожала плечами Сибилла.

— И способности эти у тебя от меня. Я твоя бабушка.

— Что? — удивилась сначала девушка, а потом захихикала. Видать, совсем уже стара стала Кора. — Это невозможно. Моя матушка…

— Глэдис, — перебила ведьма. — Дочерью мне приходится. А вот ведьминого дара в ней нет.

— Глупости ты какие-то толкуешь, Кора, — рассердилась Сибилла. — Ведь не затем я к тебе пришла, чтоб сказки твои слушать.

— А ты послушай! — гаркнула знахарка, теряя терпение. — Ты верно заметила, народ в деревне злой. Забьют палками или с деревни прогонят. Пятьдесят годочков назад и я в таком положении оказалась. Семнадцать мне тогда было. В лесу скрывалась, сколько могла, пока срок не подошел. На мое счастье, в эти дни и замужняя селянка на сносях была и вот-вот разродиться должна была. Я напросилась в дом помочь ей разрешиться. Уж как мне удалось мужа убедить, что роды будут тяжелые и повитуха местная не поможет, хоть и опытная, сама не ведаю. Если бы он не поверил мне, я бы пропала. Во время родов я женщину травами опаивала, чтобы она в забытьи была. А когда ребенок появился на свет, я в колыбель и твою мать подложила, сказав мужу, будто двойней разродилась. Пришла я в дом с полной корзиной, а ушла с пустой. Но я всегда знала, где моя дочь и что с ней.

Кора ласково провела притихшей Сибилле по голове:

— Ты что же, так и не веришь мне? Скажи, о чем призадумалась?

— Все детство думала, в кого же мои волосы такие рыжие. Во всей родне подобных не сыскать.

— Я не о том, глупышка.

— Не пойму я тебя, Кора, — сбитая с толку девушка поднялась с лавки и, подойдя к столу, принялась теребить край скатерти. — Мне тоже следует так поступить? И своего ребеночка в чужую люльку подкинуть?