Пока гремела музыка, на сцене прохаживались Джанси Кимонко и Мирон Кялундзюга. Оба сегодня были одеты одинаково, в защитного цвета гимнастерки, у обоих на груди сверкали медали. Но вот музыка смолкла. Секретарь партийной организации Семен Кимонко поднялся на сцену и после короткого вступления предоставил слово председателю колхоза.

Мирон Кялундзюга не выносил ни малейшего шума и потому ждал, пока водворится тишина. Говорил он по-русски, с трудом подбирая слова:

— Попрошу внимания, товарищи! — И опять помолчал, одернул гимнастерку, поправил волосы. — Сегодня в дружной обстановке отмечаем радостное событие, товарищи. Первым делом, конечно, надо поздравить всех наших колхозников с хорошим завершением уборки урожая.

Раздался шум аплодисментов. Сам оратор тоже аплодировал, потом, продолжая речь, стал говорить об итогах уборки, называл имена лучших, передовых колхозников, не преминул сказать и о тех, кто относится к труду нерадиво, и опять рубил рукою воздух.

В заключение он неожиданно для всех добавил, повернувшись в нашу сторону:

— Здесь у нас сегодня гости. Экспедиция. Прошу приветствовать! Прошу поздравить экспедицию с благополучным окончанием работы.

И громко всплеснул ладонями, удаляясь со сцены под дружный гром аплодисментов.

Лидия Николаевна, сидевшая рядом со мной, восторженным взглядом окидывала удэгейцев, заполнивших клуб доотказа.

— Посмотрите на Василия, — шепнула она, любуясь бравым видом бывшего воина с гвардейским значком на груди.

Сверкнув белоснежной улыбкой, он наклонился к жене, что-то рассказывал ей. Даша опустила голову, кротко слушая. Из глубины зала донесся звонкий смех Шуркея. Над рядами голов у двери поднялась шапка усатого Ивана, опоздавшего на торжество. Он прошел между крайними скамейками, сбросив шапку, прицыкнул на подростков и сел.

Шум смолк. На сцену вышел Джанси Кимонко. Посмотрел в притихшие ряды с улыбкой, помолчал, раскладывая на столе, покрытом красной скатертью, аккуратные коробочки. Было так тихо, что на кашель старого Маяды многие обернулись с досадой. Джанси шагнул к переднему краю сцены. Он заговорил сначала по-русски, потом, затрагивая сокровенные думы людей, не выдержал и, чтобы его поняли все сидящие в зале, стал перемежать русскую речь с удэгейской. Оказывается, к этому празднику приурочили еще одно знаменательное событие: вручение орденов «Материнская слава» многодетным матерям-удэгейкам.

Джанси Кимонко напомнил удэгейцам их тяжелую старину. Говорил о юртах, о дымных кочевьях, о несчастных роженицах, которых выгоняли из юрты даже зимой. По старым законам мать, дающая жизнь человеку, сама должна была защищать от смерти его и себя. А сколько опасностей подстерегало «лесных людей» на каждом шагу! А как они вымирали от страшных болезней! Как их обманывали купцы и шаманы, обрекая целые семьи на голодную смерть! Люди ползали, а не жили. И вот все это теперь стало историей. Над хорскими лесами светит другое солнце! Советская власть возродила удэгейский народ, «лесной человек» поднялся на ноги, выпрямил плечи. Удэгейская женщина стала дочерью своей Родины. Все это дала нам великая Коммунистическая партия.

— Давайте скажем спасибо Коммунистической партии за нашу счастливую жизнь! — закончил Джанси Кимонко.

Ряды всколыхнулись, люди встали и по светлому порыву сердца ответили громом рукоплесканий. Когда опять воцарилась тишина, Джанси Кимонко стал читать Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении многодетных матерей. Он вызывал по очереди награжденных удэгеек и вручал им ордена. Они пожимали ему руку и на своем языке говорили слова благодарности родной советской власти.

Вот на сцену выходит пожилая, высокая ростом удэгейка Киди Кимонко. Старший сын ее — пограничник, дочь — студентка педагогического института, остальные дети учатся в школе. Она берет из рук председателя орден и чуть слышно повторяет:

— Спасибо. Большое спасибо!..

Я вижу, как горячо хлопают в ладоши Колосовский и Шишкин.

Лидия Николаевна просит меня обернуться на зов Джанси. Он вопросительно смотрит в мою сторону. Воспользовавшись оживлением, я тут же поднимаюсь на сцену, чтобы рассказать об итогах нашей экспедиции, выразить благодарность колхозу и зачитать приказ о премировании лучших лодочников, проводников, помогавших нам в походе.

Мне уже не раз приходилось выступать перед удэгейцами. Почти всех сидящих сегодня в клубе я знала по имени. Многие из них бывали у меня в гостях, когда приезжали в Хабаровск. Одним словом, передо мною были друзья. И все-таки я с волнением ожидаю, пока смолкнут хлопки. Меж тем из глубины зала уже летят нетерпеливые возгласы:

— Ая! Говори хорошенько!

— Рассказывай, как ходили на перевал!

Я знала: это кричали охотники, может быть даже усатый Иван Кялундзюга, который больше всех пугал нас тем, что мы не дойдем до истоков Хора, а когда узнал, что мы благополучно достигли верховий, удивился и обрадовался, как и все удэгейцы. Для них, повидавших за эти годы немало экспедиций, наша комплексная географическая экспедиция, разнообразная по составу и необычная по своим задачам, показалась вначале какой-то странной затеей. Ведь до сих пор никто еще не ходил дальше Сагды-Биосы. Охотники давно уже ограничивают свои маршруты средним течением Хора. В верховья итти далеко и опасно: заломы, пороги, мелководье. Удэгейцы дали нам опытных проводников, пожелали удачи, хотя втайне думали: зачем в пути рисовать картины, везти в тайгу мольберты, книги, пробирки, зонты? Все это, по их мнению, лишь осложняло задачу. Поэтому, когда сверху пришли в Гвасюги энтомологи, потом Высоцкий, а вслед за ними Батули, Шуркей и другие, охотники решили, что добраться до истоков Хора мы не сможем. Но оказалось не так. И вот теперь удэгейцев занимало множество вопросов:

— Зачем так далеко ходили?

— Чего искали?

— Что нашли?

Действительно, что же мы с собой принесли из похода? Ответить на такой вопрос было нелегко. А ведь этим интересовались многие удэгейцы, и я решила начать именно с этого.

…Охотник не может вернуться из тайги с пустыми руками. Он должен выполнить план. И потому всегда приносит добычу. Когда из экспедиций возвращаются геологи, у них в рюкзаках лежат образцы горных пород. Камни — это документы открытия полезных ископаемых.

Но вот наша экспедиция. Что она дала? Зачем мы ходили так далеко? Ведь не только для того, чтобы добыть для музея шкуры сохатого, изюбря, выдры, барсука? Скажите любому из сидящих здесь охотников, и он добудет вам все это в одну неделю. А вот зачем. Мы нашли перевал из долины Хора в долину Анюя. Мы узнали: где и как рождается Хор; мы измерили сердитый, неподатливый Хор в длину, в глубину и вширь; увидали, какими сопками огородил он себя, какими лесами окутал и что в этих лесах. Мы ходили туда не зря. Есть такие богатства, которые нельзя взвесить на весах, как самородок золота, нельзя положить в мешок, но без них нельзя. Это — знания. Наука. Она помогает нашему народу строить новое общество, и ради этого стоит преодолевать любые расстояния. Ведь Хорская долина — это не просто леса и горы, это будущие рудники, села, города…

Пока я говорила об этом, никто не произносил ни слова. Но как только стала называть имена проводников, отличившихся в нашем походе, и первым для получения премии вышел на сцену Батули, зал загудел. Чьи-то редкие всплески ладоней повлекли за собой целую бурю. Она утихала на несколько минут, пока Семен, Галака, Василий по очереди выходили на сцену, и снова гремела.

— Э-э! Давай, давай!

— Ая! Получай иди! — кричали из зала, подбадривая Динзая, удэгейцы.

Вот и Дада идет на сцену. Он едва протиснулся сквозь тесные ряды и, очутившись возле трибуны, стоит, не в силах сдержать смущение.

— Раньше я тоже в экспедиции ходил, — неожиданно заговорил он. — Миону был. Некоторые другие тоже. До революции дело было. В то время нам не спрашивалось: зачем так? Просто дорогу показывали, груз тащили. Теперь мы знаем: государство интересуется, где какой хороший камень есть, где железо… Это все искать надо. Наша экспедиция в самую вершину Хора ходила. Теперь видели, какой там Хор совсем маленький у перевала. В тайге много зверя. Есть лучшие, много лучшие места для охоты. Надо хорошо вести охотничье хозяйство. Тогда колхоз богатый будет…