Все наши усилия были вознаграждены, как только мы очутились перед домиком, окруженным буйными зарослями малины, растущей между серыми глыбами камня.

— Ну, вот и все! — Нечаев вздохнул с облегчением. Он первым поднялся на крыльцо и отворил дверь.

Промокшие, усталые, мы вошли в дом и немало удивили его обитателей своим появлением. Их было трое. Наше знакомство состоялось у порога, пока мы снимали с плеч рюкзаки и мокрые куртки. Из-за стола, где помещалась радиоустановка, поднялся молодой человек высокого роста, со светлой и пышной шевелюрой. Это был начальник базы Роман Богданов-Ольховский.

— Вот хорошо! Как раз к обеду! — просто заговорил он и, подходя к нам, протянул руку. — Валя, — обратился он к девушке, накрывавшей на стол, — надо быстрее переодеть их в сухое.

Невысокая, худенькая черноглазая девушка с косичками, подобранными на затылке в узел, гремела посудой. Оставив свое занятие, она подошла к нам и вслед за юношей Николаем Ярошенко отрекомендовалась:

— Медведева.

Через несколько минут мы вое сидели за столом и вели оживленную беседу. Хозяева рассказывали нам последние новости, которые они только что слышали по радио. Мы, в свою очередь, торопились поведать о своих делах. Бойкая на слово, шустрая Валя Медведева, как радушная хозяйка, суетливо бегала от стола к плите то с чайником, то с лепешками. Я напомнила Нечаеву о хлебе, и тот, спохватившись, вынул из рюкзака четыре ковриги хлеба.

— Вот, пожалуйста, вы ведь просили хлеба, — сказал он девушке.

— Да что вы! — смутилась она. — С такой тяжестью в гору шли. Я уже лепешек настряпала.

— Как вы подымаетесь на такую высоту?

— А ничего, мы уже привыкли.

— Сейчас затоплю баню, — сказала Валя, надевая калоши, стоявшие у порога. — Воды теперь много.

— У нас ведь вода только небесная, — пояснил Роман, — питаемся дождями. Зимой снег таем. Жить тут интересно. Посмотрите, какое замечательное место вокруг.

Он привел нас к краю обрыва. Отсюда, с гольцовой вершины, открывалась панорама долины, стесненной горными складками. Слева, извиваясь светлой змейкой, сверкал Сукпай, а справа блестели излучины Хора. Ветер расчистил небо. В долину упали последние лучи солнца и зажгли плывущие внизу облака.

— Когда я первый раз увидел вот такие облака, — заговорил Роман, — я подумал, что это лесной пожар.

Помолчав, он добавил:

— Хорошо здесь все-таки. Я уже привык. А помню, на выпускном вечере, когда мои товарищи уходили в морское училище, я ведь тоже очень хотел пойти с ними.

Роман учился в хабаровской средней школе. Там я видела его за партой в годы войны. Потом он отправился работать в тайгу.

— Теперь я научился и на батах плавать и нарты тащить по нескольку суток зимой, — продолжал Роман. — Вот только тяжело в одиночестве. Особенно когда праздники. Представьте себе, в День Победы я оказался здесь один. Утром включаю радио — и вдруг…

Он начал рассказывать о том, как торжественная, победная музыка заполнила таежную избушку и возгласы «ура!», и песни, и слово «победа», летевшие на всех радиоволнах, обрадовали его настолько, что он распахнул двери избы и выбежал. Вокруг на сотни километров не было ни души. Он поднял красный флаг на крыше своей избушки. И, не в силах спокойно пережить радость, долго ходил по гольцам, смотрел на синие дали глухой лесной пустыни.

На следующий день мы с Валей Медведевой бродили по окрестностям Чериная. Был сильный ветер. Лиственницы, окружавшие базу, раскачивались, глухо шумя на ветру. Рваные дождевые облака — «фрактонимбусы» — мчались так низко, что задевали о крышу бани, о кусты бузины, раскинувшейся за огородом. По рядкам картофеля и в междурядьях розовели головки мака, посеянного Валей Медведевой. Впервые за эти годы здесь появился огород. Девушка сама расчистила участок от камней, вскопала его, посадила картофель и овощи.

— Огурцы у меня пропали, — говорила она, оглядывая грядки. — Холодно было весной. А вообще, мне кажется, здесь можно выращивать овощи.

Валя впервые пришла на Черинай зимой прошлого года. Вместе с Богдановым-Ольховским девушка добиралась сюда по замерзшей реке. Целую неделю длилось путешествие с ночевками у костров, с тяжестью поклажи на нартах и с томительной неизвестностью перед тем, что такое Черинай. У подножья горы Роман сказал:

— Ну вот, Валя, теперь, как только взберешься на гору, так и не захочешь больше спускаться вниз.

Итти было скользко. Под конец пути Валя добиралась почти ползком, чувствуя сильное головокружение.

Необычные условия жизни не смутили Валю. Ничего, что каждый день надо было таять снег для того, чтобы иметь воду, спускаться вниз за продуктами и подыматься снова на гору. Ей даже нравилось жить так, постоянно преодолевая трудности. В какой-то мере это поднимало девушку в собственных глазах… Могла же она, как и ее сверстницы, тоже устроиться на работу дома и сидеть в теплой конторе.

Ранней весной Валя осталась одна. Богданов уехал за продуктами.

Он вернулся только летом. Весна была ранняя. Но здесь, на горе, она всегда поздняя гостья. Вокруг еще лежал снег, и холодные ветры раскачивали деревья, свистели в окнах, обегая гольцы. Внизу уже цвел багульник, зеленели березки и клены. Пахло тополем. Валя спустилась вниз, к лабазу, где оставалось немного крупы и масла. Но лабаз был пуст. Медведи ничего ей не оставили. Она взбиралась на гору очень долго и уже в пути почувствовала сильную головную боль.

С каждым днем продуктов оставалось все меньше и меньше. Валя сняла с чердака остатки сушеного мяса и решила экономить. День ото дня уменьшала порции, ждала возвращения Богданова. Несмотря ни на что, она все так же четко несла свои обязанности радиста базы. Как назло, стояла сухая погода, не было дождей, а вода кончалась. Девушка взяла небольшую банку и сошла вниз, до средины горы, где когда-то пробегал чуть заметный ключик. Теперь его не было. На камнях, свернувшись в клубок, лежала змея. Валя припала к едва перебирающейся по камням водичке, но, заметив змею, отпрянула в ужасе и поспешила домой. Вечером она передала по радию в Гвасюги о своем бедственном состоянии. Ей сказали, что Роман уже несколько дней назад вышел оттуда. И действительно, вскоре Богданов явился домой. С помощью удэгейцев он доставил на вершину горы необходимую часть продуктов.

— Неужели вам не страшно оставаться одной? — спросила я девушку во время нашего разговора.

— Нет, представьте себе, не страшно. Правда, я приучила себя не бояться. Живем мы на такой высоте, что опасный зверь сюда не забредет. А человек? Человеку я была бы только рада. Но, к сожалению, сюда никто почти не приходит. Самое главное, чтобы продукты были, а остальное — ерунда. Чувство страха, я считаю, вот в таком случае — это просто выдумка.

— А ночью?

— Сначала я побаивалась. Но потом стала приучать себя не бояться. И еще, знаете, когда я прочитала о Зое Космодемьянской, мне все мои ночные страхи показались такой чепухой. Помню, осталась одна, возвращаюсь вечером домой — и вдруг вижу: около крыльца мелькнула какая-то тень. В это время у меня погас фонарь. Я хотела побежать, но нарочно заставила себя итти как можно медленнее. И вот прихожу в дом, зажигаю свет, осматриваюсь кругом — нет никого. В ту ночь я оставила дверь открытой и с тех пор стала спать не запираясь…

Вечером она сидела за передатчиком. Я с удовольствием наблюдала, как аккуратно и четко работала девушка. Между делом она успевала готовить ужин, стряпала пирожки с малиной, мыла посуду. И ночью около рации слышался ее звонкий голос:

— Я Двойка! Я Двойка! Слушайте меня!

Мы пробыли на Черинае два дня. Здесь я закончила свой второй очерк о путешествии и попросила Богданова как можно скорее передать его в Хабаровск.

— Хорошо, — сказал он, перелистывая мою рукопись. — Мы сегодня же постараемся передать. О чем это, интересно?

— А вот будете передавать, узнаете.

— Вам есть радиограмма! — весело крикнула Валя, подзывая меня. — Вот, читайте. Про какую-то операцию.