Очарование момента разрушили только длинные струи трассеров в рубку и новый стремительный крылатый росчерк над субмариной: Анна Тояма сбросила противолодочные торпеды.

У борта лодки встал столб нового взрыва.

Субмарина легла на бок и канула под воду. Какое-то время из морских пучин ещё всплывали бесформенные клочья мусора, пятна горючки и масла, но скоро в небытие канули и они.

Два самолёта остались над океаном в гордом одиночестве.

– Мы её сделали? – недоверчиво спросила по радио Анна Тояма. – Газель, мы её сделали!

– Прекрасная работа, – согласилась Газель Стиллман.

– А всё-таки жаль немного, да, командир? – спросила Анна Тояма.

– Кого тебе жаль? – резко отреагировала Газель. – Имперца, что ли?

– Да я не об этом. – Анна Тояма хихикнула. – Два крутых фотографа на борту. С наградами. С гидропланом фоторазведки, армейским. Камеры – хоть корпоративный праздник в один кадр снимай. А привезём серое мыло с фотофиксаторов пулемёта, да ещё и не в фокусе.

– Хороший бы кадр получился, – согласилась Газель. – Как в кино. Ладно, набираем высоту и возвращаемся на курс. Цера, отчёт Чёрной базе.

– Что мне им сказать? – Церес Формайл замерла в ожидании.

– Замеченная лодка потоплена, – отрезала Газель Стиллман. – Потерь нет. Возвращаемся.

Подводник. Курс на схождение

На светло-голубой поверхности штурманской карты черный пунктир, обрывающийся крестиком в круге, выглядел обыденно. Просто курсовая прокладка, одна из множества. Просто еще одна имперская подводная лодка пропустила уже третье окно связи. А значит, с вероятностью процентов девяносто уже лежит на дне океана вместе с экипажем.

Фон Хартманн попытался вспомнить лицо её командира – не смог. Они виделись всего раз, на совещании у адмирала. Тогда предполагалось, что у них будут две или даже три недели для сколачивания тактической группы. В которой теперь, когда подводный авианосец ушёл на ремонт, а молчание ещё одной субмарины затянулось, остались всего три подводные лодки.

– Сколько еще они могли пройти с последнего сеанса?

– Если шли под хоботом, то пятьдесят миль. В надводном положении – семьдесят. – Верзохина говорила тише обычного и старалась при этом не смотреть в лицо Ярославу. – Но я думаю, не больше тридцати. Квадрат АП-75 или АР-75.

– Почему?

– Длина светового дня. В сумерках подводную лодку сложнее обнаружить с воздуха. Да и в темноте… у новых лодок бурун менее заметный.

«Это если считать, что их накрыли самолеты, причем визуально», – подумал фрегат-капитан. Вслух он говорить ничего не стал. И так понятно, что есть уйма вариантов, многие из которых даже не относятся к противнику. И в мирное время подводные лодки уходили на глубину – и не возвращались на поверхность. Море людей не любит, оно их всего лишь терпит. До поры.

Ярослав еще раз посмотрел на карту. Перечисленные Верзохиной квадраты были южнее их нынешнего позиционного района, в нижней трети «слоновой тропы» – участка океана, где сходились в тугой жгут нити маршрутов от побережья Конфедерации к архипелагу. Но ураган разбросал их тактическую группу…

…И не только её.

АР-75, АР-75…

Фон Хартманн отошёл от навигаторской выгородки, погладил нагло развалившегося на пуфике Завхоза – кот дёрнул ухом, но сделать вид, что проснулся, не соизволил – и прошёл во второй отсек. Как обычно, дверь в радиорубку, в нарушение всех и всяческих правил и уставов, была приоткрыта. Как обычно же, в щель просачивался сухой и теплый воздух: в рамках борьбы с плесенью и ржавчиной «госпожи эфирных волн» соорудили осушитель воздуха – с запахом свежих булочек, озона и канифоли.

– Командир?

Вахтенная радистка отложила дымящийся паяльник и поправила сползшие на нос очки. Её напарница что-то пискнула сквозь сон, сбросила с лица косичку и перевернулась носом к переборке.

– Надо что-то передать? Я как раз собралась выходной контур немного подпаять, но если надо…

– Во-первых, надо докладывать на вахту, что рация неработоспособна, – шепотом, чтобы не разбудить спящую, произнес фрегат-капитан.

– Так это же передатчик, а так я слушаю…

– …а во-вторых, старший матрос Циля, дай журнал входящих.

Заполучив толстую тетрадь, Ярослав перебрался в свою каюту и принялся пролистывать добычу в обратном порядке. Несмотря на убористый – не очень-то разборчивый – почерк радисток, заполнялась тетрадь быстро. Фрегат-капитану потребовалось четверть часа, чтобы выловить из эфирной мути нужные крупицы и выписать их на отдельный листок:

Обнаружен самолет. Радарный контакт на детекторе. Обнаружен самолет в разрыве облаков, тип не определен. Сигнал бедствия с транспорта. Обнаружен самолет, срочно погрузились. Акустический контакт на пределе дальности обнаружения…

Всего их набралось одиннадцать строчек. Важнее всего, конечно же, были цифры. Широта, долгота и дата. Именно так Ярослав и сказал Верзохиной, передавая ей листок.

– А почему часть синие, а остальные красные?

– У синего карандаша грифель сломался.

Еще через пару минут утомительного ожидания фрегат-капитана и присоединившихся к нему – насколько позволяло условно-свободное пространство в отсеке – лейтенанта Неринг и комиссара составленный Ярославом список превратился в неровную цепочку крестиков на карте. И завершал её давешний крестик в круге – место последнего выхода на связь имперской субмарины из их группы.

– Что скажешь?

– Там точно что-то есть! – От волнения навигатор принялась накручивать кудряшки на указательный палец. – И оно перемещается.

– Боевая эскадра с авианосцем. – Герда Неринг рубанула ладонью воздух. – Отличная добыча.

– Или конвой, – возразила Верзохина, – генеральная скорость примерно десять узлов. Экономический ход современных боевых кораблей обычно выше.

– Скорее конвой, – согласно кивнул фон Хартманн. – Впрочем, не суть важно. Ялик-мичман, рассчитайте наш курс для перехода в ШТ-75. Лейтенант Неринг, передайте радистке в следующий сеанс мой приказ по группе: переходим в новый позиционный район. Дубль в штаб флота.

– Но… командир, у нас же нет приказа.

В первый момент Ярослав даже не понял, что так смутило Герду. Для него решение на переход выглядело естественным и единственно возможным. Сейчас же, глядя на удивленную девушку, он вдруг осознал, что и офицер Глубинного флота может считать иначе. И даже приди кому-то вроде лейтенанта Неринг идея вычислить по контактам предполагаемый вражеский конвой, она не решилась бы сама отправиться за ним. В лучшем случае попыталась бы донести свои мысли до штаба, засоряя эфир длинными посланиями. А скорее всего, просто продолжила бы патрулировать пустой, как храмовый ящик для пожертвований, квадрат океана.

Так мы и проиграем войну!

– Я бы хотела поговорить с вами по крайне важному вопросу. Деликатному, но…

– Доктор, – устало вздохнул Ярослав, – учитывая, как старательно вы меня избегаете большую часть времени, я ничуть не сомневаюсь: чтобы самой напроситься на разговор, у вас должен быть просто экстраординарный повод. Давайте, выкладывайте, что еще плохого готовит нам грядущее? Дизентерию? Туберкулез? Бубонную чуму?

– Нет-нет, – быстро возразила Харуми. – Это… – тут доктор запнулась, – связано с моей врачебной специализацией.

– Лейтенант, – Ярослав перешел на доверительный шёпот, – вы очаровательно краснеете. Так бы вами любовался до скончания дня, молча, под луной. Но увы, как подсказывают ваши милые часики, – фон Хартманн кивнул в сторону стоявшей на краю полки клепсидры, – время до начала моей вахты скоро истечет. Поэтому давайте обойдемся без долгой прелюдии.