– Семь часов – это не так уж и много, тем более когда не бомбят. Но… разве тут не пять этажей?

– Бывший чердак. На «той стороне» это называют мансардой.

– Звучит непривычно.

– Да. Но выглядит уютно. Впрочем, сейчас ты сам увидишь. Главное, о стропила головой не приложись. Яркий свет я зажигать не хочу: мошкара налетит, бабочки всякие…

Удара о здоровенное бревно Ярослав избежал, но в процессе лавирования едва не снес плечом висевший на стене штурвал, затем письменный стол и решил, что без лоцмана нормальному человеку в этих узостях делать нечего. Ю-ю тем временем уже успел скатать и засунуть в шкаф футон с пола напротив окна, а на его место вытащить откуда-то из углового сумрака круглый столик и два легких плетеных стула.

– Что будешь? Чай, кофе… или что покрепче?

– А у тебя есть настоящий кофе?

– Работа в штабе имеет свои плюсы, – улыбнулся Юсимура. – Что еще? Сливок не предложу, а вот сахар кусковой есть.

– Можно и без сахара. Хочу вспомнить вкус…

– Понял.

Обогнув бревно с противоположной стороны, Ю-ю прошел на кухню. Пока он колдовал с джезвой, фон Хартманн распахнул окно – и понял, что именно имел в виду Юрий, когда говорил: «сам увидишь». Не внутренность этой… «мансарды», а спускающуюся к порту мешанину черепичных крыш, флюгеров, дымовых труб и проводов. А вот один из флюгеров ожил – выгнулся дугой, потянувшись, неторопливо прошествовал по коньку крыши, спрыгнул на водосточный желоб и затем куда-то вниз.

Из этой череды выделялась лишь церковь Девы-хранительницы – вертикальная белая свеча с золотым огоньком купола. А еще дальше перемигивался разноцветными огнями порт, где с приходом темноты активность становилась лишь чуть менее бешеной, чем в светлое время суток.

– Впечатляет, правда?

– Похоже на картину.

– Это и есть картина. – Ю-ю осторожно поставил на стол две крохотные чашки. Из-за белого фарфора дымящийся напиток выглядел концентрированной чернотой. – Велемир Куросава, «Старые крыши», висит в галерее при ратуше как образец пейзажной живописи последней четверти прошлого века. Мне стало интересно, с какой точки художник смог увидеть город таким… Немного порылся в городском архиве, нашёл адрес… Тогда среди богемы как раз была мода на житье в мансардах. Оказалось, что его старая квартира сдается… и мне здесь понравилось. Конечно, наклонные стены часть пространства отъедают, но мне оставшегося хватает.

– Зная тебя, подозреваю, что ты и ночуешь дома через раз или реже, – засмеялся Ярослав. – Как там вообще дела на Архипелаге? Кто побеждает, мы их или они нас?

– А ты разве не слушаешь радио и не читаешь газет? Как раз недавно наш доблестный флот одержал очередную великую победу…

– …пустив на дно Пятую и Седьмую эскадры Конфедерации практически в полном составе… – подхватил фон Хартманн. – Причем Седьмую за последние два года уже в третий раз, первое сообщение мы принимали еще на лодке. Вы бы намекнули министерству лжи и дезинформации, пусть хотя бы чаще меняют номера в победных реляциях. Не знаю, как сейчас, а в наше время даже мальчишки порой знали составы флотов. Может, и не до крейсера, но уж все линкоры я мог назвать в любое время дня и ночи.

– Положим, даже в наше время не все бредили морем, как ты, командир, – возразил Ю-ю. – Да и что это за «наше время»? Насколько ты старше своих курсантов, Хан Глубины? Семь лет или все восемь?

– Лучше измерять в потопленном тоннаже, – спокойно произнес Ярослав. – Или в глубинных бомбах. Помнишь, как нас загнали под воду в проливе Желтой Рыбы?

– Забудешь такое…

– Мне под конец уже стало почти все равно, – признался фон Хартманн. – Понятно, что не уйти… Если бы в тот момент лодка могла подняться, наверное, я бы всплыл и выкинул белый флаг… ну или что там у нас еще было относительно белое – скатерть, передник кока или его подштанники…

– Точно не их! – со смехом перебил его Ю-ю. – Уверен, белых подштанников на лодке не осталось!

– …а ты сидишь напротив, спокойный как удав, ставишь черточки при каждом взрыве. И мне вдруг стало жутко интересно, что кончится раньше: их бомбы или листки в твоем блокноте?

– Вот оно, значит, как… – Юсимура вздохнул. – А ведь на самом деле я внутри дрожал как кролик… уже почти проглоченный удавом. Держала… и не только меня, весь экипаж… одна мысль: с нами Хан Глубины, он знает, что делает. И он всегда побеждает. Забавно… Кстати, все хотел спросить: а почему «Хан»?

– Наш род идет от степных кочевников. Еще до Перехода, разумеется. Половцы, печенеги…

– Серьезно? Ты же блондин!

– А ты что, много печенегов знаешь?

Юрий не нашелся с ответом, и фон Хартманн воспользовался этой паузой, чтобы попробовать кофе. Горячий, но уже остыл ровно настолько, чтобы сделать первый глоток. После чего на миг закрыть глаза, пытаясь распознать хотя бы главные оттенки густой до вязкости жидкости. Фрукт? Яблочный или ближе к абрикосу… карамельная сладость… и что-то цветочное? Нет, пожалуй, жареный хлеб, вроде тех булочек, которые подают с утра в здешних ресторанчиках.

…Совсем как на маленьком острове, куда их лодка зашла в первый месяц войны. Длинный деревянный пирс и на берегу за ним гора мешков с драгоценными зернами. На вопрос о цене управляющий – здоровенный краснолицый тип с татуировкой «Первой пехотной» на плече и здоровенным же револьвером в открытой кобуре – равнодушно махнул рукой: «Берите сколько хотите, парни. Компания радировала, что парохода не будет. Если успеют, за мной пришлют старый барк, если нет… запалить тут все я точно успею, у меня еще три ящика взрывчатки припасены».

– Ну что, будем считать ритуал вежливости завершенным?

– Ритуал?

– Юрий… не порти вкус хорошего кофе, давай начистоту. Зачем-то я понадобился… лично тебе. Иначе ты бы и дальше старался забыть о моем существовании, как у тебя успешно получалось все предыдущие месяцы.

– Ты сам этого захотел, командир.

Это тоже было правдой. Все те слова, что сказаны в тот день… он словно кидал их в лица стоящим на мостике офицерам. Что ж, у него была отличная команда, и они выполнили последний приказ своего командира. Правда… которую фон Хартманн уже тысячу раз предпочел бы забыть, но вместе с тем был уверен, что в любой момент поступил бы ровно так же. Потому что никто из них не мог дать ему то единственное, что было нужно, а жалость… Жалость – это не для Хана Глубины.

– Да, так захотел я. И что изменилось?

– Есть работа для тебя, командир.

Фарфор был хорош – хрупкая с виду ручка не разлетелась и даже не треснула. Ярослав сделал глубокий вдох и медленно поставил чашку обратно на стол.

– У меня уже есть работа.

– Ты же понял меня, так ведь, Ярослав? Есть работа, которую можешь сделать только ты. Живая легенда флота, один из «первой дюжины», перевалившей за сотню тысяч утопленного тоннажа.

– Я не один такой.

– Один. Другие либо поднялись выше… их нерационально использовать…

– …или уже лежат на дне морском, – кивнул Ярослав. – Да, в этом смысле я уникален. А в чём подвох?

– Подвох?

– Мышка, мышка, смотри какой сыр, сказала кошка, тебе всего-то надо высунуться из норки. Ю-ю, меня списывали на берег три медкомиссии подряд, последнюю печать ставил дворцовый врач. Такой балласт просто не сбросишь.

– С тех пор прошло время, командир. Многое изменилось. Ты и сам уже мог бы потребовать переосвидетельствования, если бы захотел.

– Думаешь, я не… Ладно, это не важно. В чем подвох, Ю-ю?!

– Я и так уже сказал тебе больше, чем должен был, – твердо произнес Юсимура. – Остальное – лишь когда подпишешь бумаги. Это не шутка, командир. Высшая степень секретности, за разглашение – только расстрел.

– Даже так?! Похоже, эта твоя работа для любителя нырять глубоко в дерьмо.

– Может, и так. Но зато на своей подводной лодке.

Секретно

От: адмирала эскадры в отставке Марка Кусанаги

В: 1-й (оперативный) отдел Морского штаба