Мне хотелось накричать на бестолковую Евгению за то, что она не отправила командира в другое место. А потом я осознала: она не поняла, что пленник, которого искал Юровский, – это я.

– Понятно, – произнесла я.

– Слушай, ты не можешь разгуливать по Исети в таком виде, – она кивнула на мою сгоревшую юбку. – У меня есть лишний сарафан, можешь надеть его. Заплатишь, когда продадим твой самоцвет.

– Время уже позднее, – сказала я. – Нам нельзя задерживаться. Нужно…

– Исеть «красная», как кровь. Поверь, если поймут, что ты дочь помещика, с тобой не захотят иметь дело.

Она остановила коня и, повернувшись назад, стала рыться в ящиках, где лежали различные товары. Я снова взглянула на пустую дорогу. Быстрее будет согласиться, чем спорить, да мне и правда нужна одежда. Так что я послушно взяла дешевое грубое платье, которое вручила мне Евгения, и, спрятавшись за телегой, сняла юбку.

Оказалось, что моя комбинация была расстегнута. Я замерла, удивленная, и тут же почувствовала, как от стыда краска заливает спину и шею. Я совсем забыла, что ранее обмочилась. Евгения не только отправила командира Юровского прочь, она помогла мне привести себя в порядок и осторожно проводила к телеге, успокаивая меня тихим голосом. Она не ругалась и не кричала, а отнеслась ко мне с терпением и добротой.

Евгения спасла меня от парализующего ужаса, который нагнал звук его голоса. Беспомощность окутала меня непроницаемым туманом, и я не могла пошевелиться. Что бы я снова делала, если бы он меня поймал?

Нет, мне нужна Евгения. Мне был нужен кто-то, кто меня защитит.

Я поправила комбинацию и натянула крестьянский сарафан на блузку. Он был просто скроенным, красного цвета, с незатейливым узором из белых цветов и скрывал под собой почти все пятна на оставшейся одежде. Конечно, шелковая блузка странно смотрелась в сочетании с грубым льняным сарафаном, но этот наряд привлекал меньше внимания, чем обгоревшая юбка. Я подобрала ставшую ненужной одежду, скомкала и выбросила в поле. Уж там-то, за высокой пшеницей, никто не заметит юбку. Вот так, вещь за вещью, я сбрасывала остатки своей прошлой жизни.

– Так-то лучше, – оглядела меня Евгения, когда я забралась на облучок, и одобрительно кивнула.

Телега тронулась с места.

– Куда именно мы направляемся? – спросила я. – Есть ли в поселке надзиратель или глава, к которому можно обратиться?

Она презрительно усмехнулась:

– Нет. Трус сбежал в прошлом году. В Исети теперь Совет. Мне как раз нужно передать председателю письмо, так что начнем с его дома. Потом можем зайти к Виталию Стравскому. Он тоже член Совета, но охотно прикупит что-нибудь из-под полы.

Значит, как и Екатеринбургом, Исетью управляли коммунисты. Я снова окажусь в опасности, даже если командир Юровский не вернется.

– Почему ты везешь письмо?

– Я состою в большевистской группе в Медном, – гордо ответила она. – Мы пытаемся учредить там свой Совет. У меня есть телега и Буян, поэтому я играю роль посыльной.

Во рту пересохло, я нервно сглотнула.

– То есть ты большевичка.

– Есть возражения?

– Конечно нет, – тут же открестилась я. Надежда, которую я лелеяла последние несколько часов, заметно ослабла. – Наоборот, – через силу выдавила я, – это отлично. Если ты знакома с председателем местного Совета, мы можем продать бриллиант напрямую ему. Без сомнения, самый важный человек поселка – лучший покупатель.

Евгения нахмурилась:

– Товарищ Морозов не захочет иметь с нами дело. Торговлей в городе всегда занимался Стравский. Когда-то он заработал много денег на продаже пшена. Он клянется, что теперь он примерный коммунист, однако мой брат говорит, что в душе он все еще капиталист. Виталий легко перепродаст твой самоцвет, да еще и прибыль получит, попомни мои слова.

– Тогда мы должны не мешкая идти к нему. Мы же не знаем, когда приедет почтовая карета. Нам нельзя ее пропустить!

– Успокойся, Анна. В поселке всего две дороги. Карету мы не пропустим.

– Но…

– Дом Морозовых по дороге к Стравскому. Смотри, вон, впереди, – она указала на дом пальцем. – Я мигом.

К тому времени мы уже въехали в Исеть. Поселок состоял из жавшихся друг к другу маленьких одноэтажных избушек, разделенных простыми деревянными заборами. Туда-сюда ходили старушки и носились маленькие дети. Некоторые даже здоровались с Евгенией, когда мы проезжали мимо. Женщины занимались своими делами: стирали одежду, копали грядки, а дети постарше таскали тряпье и ведра или загоняли кур обратно во двор. И все они, особенно ребятня, были покрыты слоем грязи. На фоне этого мои испачканная блузка и неподходящий сарафан уже не казались такими уж неуместными.

Евгения остановила телегу у одной из избушек, велела мне ждать и пошла к калитке. Я осталась сидеть у всех на виду и с каждым вздохом начинала нервничать все сильнее и сильнее. Юровский был не так далеко.

Группка детей подошла на меня поглазеть. Они задавали вопросы, а я молчала и улыбалась. Женщины проходили мимо, кидая подозрительные взгляды.

– Ты потерялась? – спросила одна из них, узколицая, с корзиной капусты в руках.

Я не ответила.

Женщина поставила корзину на землю и недовольно скрестила руки на груди:

– Не разговариваешь, что ли?

– Я не потерялась, спасибо. Просто жду подругу, она в доме.

– Какую подругу? Я никого не вижу. Ты откуда? В гости приехала?

Крестьянка подошла поближе и стала с интересом разглядывать мою одежду. Дети продолжали крутиться рядом, подслушивая.

Слишком много внимания, и все из-за Евгении: она задержалась дольше обещанного. Я начала сильно нервничать. Несмотря на то что женщина выглядела довольно дружелюбно, все же стоило поостеречься: чем меньше людей меня увидят, тем лучше.

– Да, моя подруга должна вернуться с минуты на минуту, – сказала я.

– Говоришь как городская, – продолжала настойчиво расспрашивать она. – Откуда ты?

Раздался спасительный скрип закрывшейся калитки: Евгения наконец-то вернулась. Она тут же узнала любопытную женщину и обменялась с ней любезностями. Все было хорошо, пока она вдруг прямо не заявила, что я всего лишь путница, которую она подобрала по дороге.

Я аккуратно пнула ее по ноге. Ладно, может, не слишком аккуратно.

Евгения развернулась.

– Осторожнее! – с возмущением рявкнула она.

– Нам нужно ехать, – напомнила я полушепотом.

Евгения скривилась, словно съела лимон, попрощалась с женщиной и, забравшись на облучок, вновь взяла поводья.

– Ты на целую вечность пропала, – добавила я со сквозившим в голосе обвинением, – а говорила, что мигом.

– Не так долго меня не было.

– Эта женщина задавала столько вопросов…

– А почему ей их не задавать? Ты что-то скрываешь? – воинственно спросила она. Я не ответила, и Евгения наградила меня долгим взглядом, полным подозрения. – Откуда у тебя эти самоцветы? Они вообще твои?

Я уже привыкла, что Евгения порочит мое имя, но это было что-то новенькое.

– Что-то случилось у председателя?

– Ничего не случилось, – буркнула она. – Я просто опомнилась. Мы с тобой теперь должны быть на равных, но ты прячешь драгоценности. А я тебе помогаю. – Она покачала головой.

– Эти драгоценности, – процедила я сквозь зубы, – все, что осталось у меня от моей семьи. И продаю я их только потому, что это единственный способ добраться до моих друзей в Челябинске. Если бросишь меня сейчас, все твои усилия до этого момента окажутся напрасными. Ты этого хочешь?

Евгения, как обычно, недовольно нахмурилась, но поумерила пыл. Выдвинулись мы в тишине. Ближе к центру поселка, у церкви, дома стояли на расстоянии друг от друга. Избушки были в лучшем состоянии, чем на окраине. Они выглядели прочнее, с деревянными, а не соломенными крышами. Вместо полей рядом раскинулись сады.

Дом Виталия Стравского меня удивил. Двухэтажный, белый, со стеклами в окнах. Да, немного обветшалый: кое-где отвалилась черепица, а сад зарос сорняками. Но по сравнению с другими домами, которые встречались мне на пути из Екатеринбурга, этот выглядел неплохо. Промелькнула мысль, что, возможно, купец способен помочь мне больше, чем я думала.