Пара пуговиц поддается, пальцы уже ощущают жёсткие волоски на груди Артура. Меня искрит от мужской силы, бьющей в кончики пальцев.

Но Дьявол меня останавливает. И себя. И этот чертов крутящийся шар под ногами. Сжимает мои запястья у себя на груди широкой ладонью, лишает меня своего вкуса, прижимается носом к виску, губами к уху.

– Нельзя, – шепчет приглушенно.

Первое желание – заплакать, серьезно. Нервы, как оголенные провода, болезненно тянут под кожей, неудовлетворение скапливается горьким комком в горле. Мне приходится сделать сотню глубоких вдохов, чтобы насытить мозг кислородом и заставить его функционировать.

Но все равно не понимаю это его "нельзя".

– Не здесь, – словно читая мои мысли, добавляет Артур.

Его тяжёлое дыхание по-прежнему скапливается в моих волосах. Учащенный пульс отбивает в ладони, скованные на его груди. Мне нравится, что он настолько же потерялся во мне, как и я в нём, хоть и очнулся первым.

Конечно, не здесь. Конечно, не так, сразу. Нельзя. Неправильно.

Но это не мешает мне гореть от желания.

Яна.

Мы две склеенные половины целого. Просто стоим, впаянные друг в друга, слушаем пульс, отдающий в виски, и пытаемся надышаться раскаленным воздухом.

Его рука бродит по моей пояснице, моя – обвивает его шею. Опорой мне служит его плечо, ему – моя макушка. Пальцы сами собой перебирают жёсткие волоски на его затылке, глаза сами собой закрываются. Я ни за что на свете не променяла бы этот момент на сотню других возможных. Ни первый спуск на лыжах, ни катание на пони вокруг парка, даже купленное папой фисташковое мороженное посреди Московской жары сейчас не так ценно, как и кукла Барби с гнущимися конечностями под ёлкой, и котенок на десять лет.

Ничего в мире не дарило мне такого чистого удовольствия. Такого сводящего с ума трепета.

Едва Артур начинает подавать признаки жизни и пытается отстраниться, я вцепляюсь в его затылок ногтями и грозно бурчу. Он тихо смеется мне на ухо, оставляет мимолетный поцелуй на щеке и всё-таки отрывает от себя. Дьявол.

Широкой ладонью захватывает мою руку у себя на шее и спускает ее вниз, мягко снимая с себя.

– Надо работать, – заглядывает мне в глаза и улыбается.

Я почти уверена, что это улыбка. Может, я дорисовываю ее сама, мысленно приподнимая уголки его губ чуть выше, обнажая ряд ровных зубов, но все равно приписываю ее на свой счёт. Это третья. Я считаю.

Его глаза пробегают по моему лицу, словно убеждаясь в собственных домыслах, спускаются к губам, минутой ранее терзаемым им же, и, наконец, ныряют в вырез блузки, которую я предусмотрительно застегнула не на все пуговицы.

От меня не укрывается яркая вспышка, сверкнувшая на дне его черных озер, и быстрое движение кадыка вверх-вниз. Почему-то это простое движение вновь накаляет между нами воздух. Я протяжно вдыхаю воздух, позволяя груди натянуть ткань блузки сильнее, и усмехаюсь, когда Дьявол делает шаг назад. Прячет руки за спину и утыкается взглядом в пол. Какая… воля.

Ладно, я, пожалуй, должна вести себя профессионально и не провоцировать, без четверти, бывшего босса прямо в его кабинете посреди рабочего дня.

Не должна.

Но так хочется.

Опускаю пальцы на пуговицы и прохожусь снизу вверх, расстегивая оставшиеся. Отбрасываю полы кофточки в стороны и снова опираюсь на дверь позади с лёгким стуком.

Три, два…

О, понадобилось всего две секунды.

Чертовский умеет смотреть так, что берет озноб. Так, словно касается тебя горячими руками даже на расстоянии. Так, что в горле застревают слова и звуки. Он изучает представшую перед ним картину с ленивой неспешностью, проходится взглядом по груди, упакованной в персиковое кружево, и она тут же воспламеняется под напором его глаз. Чертит дорожку по животу вниз, и эта полоска кожи тоже загорается. Останавливается ненадолго над пупком, и я вижу легкое подрагивание левого уголка губ и едва заметные морщинки, собравшиеся возле глаз.

Насмехается? Серьезно, в такой момент?

Мне тут же становится неуютно. Я тут соблазняю его, а он… Нервно берусь за края блузки и принимаюсь их застегивать, чувствуя, как щеки заливает краской. Вот это фиаско! Размером с Канаду!

И что не так с моим телом? Это все вчерашняя пицца, да? И мороженое, чтоб его! Никакая генетика не пересилит такую углеводную атаку. Что, уже виднеются складочки? Такой мужчина, как Чертовский, не упустит ни одной мелочи. Небось, идеальные женщины в очередь перед ним выстраиваются, светя фитоняшными телами и говорящие голосом ведущей "Спокойной ночи, малыши". А тут я: жрущая все подряд и вопящая, как гарпия. Все желание в мужике отбила еще на стадии прелюдии.

Чертовы пуговицы!

От волнения застегиваются ровно не в те петли, для которых предназначены!

– А-а-а-а, – беспомощно злюсь сама на себя и ситуацию в целом. Такой момент загубила, жрущий монстр!

– Ты редкий экземпляр, – смеется гад напротив.

Чего???

– Ну знаешь что! – не выдерживаю его насмешливых вбросов. – Я, конечно, не модель Виктории Сикрет, и может, зря вчера запивала Кагором кило мороженного, но смеяться надо мной – совсем не по-джентельменски!

Так и тянет добавить: твой брат себе такого бы не позволил!

– Серьезно? Целый килограмм? – уже откровенно ржет Дьявол.

Стискиваю зубы, чтобы не начать орать. Это естественная реакция на хамство. Вот и вскрылось второе дно Мефистофеля. Красив и жесток. Совсем не супергерой.

Дрожащими от гнева пальцами всё-таки заканчиваю застегивать пуговицы, хоть и скошенные ровно на один ряд. Да, видок, наверное, курьёзный, но плевать. Лишь бы убраться уже отсюда и начать самоубиваться где-нибудь подальше от темного рыцаря.

Кидаю последний – испепеляющий – взгляд на Дьявола и, гордо задрав голову, снова поворачиваюсь к двери.

– Куда ты собралась, несчастье? – летит в спину.

Сзади снова образуется кокон, на ухо снова горячо дышат.

– Признайся, ты самая настоящая Ведьма, – опаляет мою ушную раковину, вызывая мурашки по телу. – Что за цыганский амулет на тебе?

Шершавая ладонь снова проникает под ткань блузки и поднимается вверх по животу, пока не накрывает продолговатый предмет. Ах, ты ж… чертов талисман, заряженный на любовь! Висит себе спокойно, я даже срослась с ним как-то и забыла… Кристина, мать твою за ногу, ты реально не в том направлении работаешь, только губишь на корню мою личную жизнь!

– Так ты поэтому смеялся? – разворачиваюсь в его руках и сталкиваюсь носом с острым подбородком.

– Это похлеще тополиного пуха вокруг стола… – стараясь сохранить серьезное лицо, говорит Артур. Его пальцы уже задирают ткань блузки и вытаскивают на свет дебильный талисман. Глаза изучают странный предмет в руке.

– Дубовых листьев, – тихо поправляю я, опуская взгляд на дурацкую цацку.

– Серьезно, что это?

– Ненавижу то, что ты вечно подлавливаешь меня. Это лебяжий язык. Талисман на любовь.

– Лебяжий, в смысле…

– Да, лебедя кокнули и сделали вот…

– Оу.

Чертовский тут же выпускает из рук странную безделицу и морщится.

– Это все тетя! – быстро выпаливаю я, понимая, что лучше б он считал меня жирненькой, чем сумасшедшей. – Вообще-то я сама…

Дьявол многозначительно приподнимает брови, ожидая сакрального "адекватная". Но после вчерашнего круга силы я и сама в этом не уверена. Прикладываю ладонь ко лбу и прикрываю глаза.

– Что, снова надо объяснить, да?

– Предлагаю оставить это на вечер.

– Вечер? – открываю глаза и смотрю на спокойного мужчину напротив.

– Да, работа всё-таки не лучшее место для всего этого, – обводит ладонью мою фигуру и окидывает взглядом кабинет.

– И…

– Поужинаем. Ты постараешься убедить меня, что не буйно помешанная, я постараюсь тебе поверить, и тогда…

– И тогда… – завороженно повторяю я за ним.