Первая запись —18 февраля.

Я подошел с дневником к окну и в полутьме начал с усилием разбирать округлый красивый почерк.

Плохо сдала французский. Кристер здесь, одолжил Шарлотте лыжные ботинки. Он вот-вот порвет со мной. Я знаю!!! Ну и пусть!!!

21 февраля

Катались на коньках с Кристером, потом к нему. Говорит, я должна сделать кое-что, чтобы ему не надо было это делать!!! Почему от девушек всегда чего-то ждут? По-моему, он мной пользуется!!!

25 февраля

А вдруг так и будет?! Я тогда сума сойду. Милле говорит, надо водиться с парнями постарше. Салаги не умеют себя контролировать. Как это??? Ее Ральф служит в армии. Он себя контролирует не больше, чем кусок масла на сковородке. Завтра еду к сестре.

4 марта

Не писала в дневник. Ноу меня была чудесная неделя. Кристер пьяный каждый вечер. А я еще никогда не напивалась. Он сопляк. Надо порвать с ним до Пасхи.

6 марта

Какая же он сволочь!!!

После слова «сволочь» было нарисовано такое… никогда бы не подумал, что девочки рисуют такое в дневничках. Она потом передумала и хотела перерисовать, изобразить принцессу, только у нее не получилось.

Я подошел к столу и вернул дневник в ящик. Вышел в коридор и направился к дальней двери.

Она, единственная из всех, была закрыта. Я открыл и вошел. Из окна открывался вид на озеро. У окна стоял такой же стол, что и в комнате Элиса-бет. На столе — газета. Спортивные страницы «Свен-ска Дагбладет». Рядом с газетой — счет из ресторана и связка с тремя ключами.

Я осмотрелся. Широкая кровать. Над нею — два флажка. На одном написано Virginia South. На другом — две перекрещенные сабли. Как в американских фильмах. Когда показывают комнату, в которой живет подросток, стены всегда увешаны такими вот вымпелами.

На полке стояло с полдесятка наградных кубков величиной со стакан. Вдоль стены тянулась длинная книжная полка, забитая залистанными детективами. Над нею пристроилась бейсбольная бита, ручка обмотана желтой изолентой. Я вернулся к письменному столу, взял газету. В тусклом свете из окна я с трудом разбирал буквы.

Газета пятилетней давности. Ресторанный счет на день старше газеты.

Я обернулся.

С этой комнатой было что-то не так. Больше похоже на музей. Я уже хотел открыть дверь, как вдруг меня позвал Смурф:

— Йон-Йон, иди сюда!

Орал он гораздо громче, чем нужно. Наверняка все соседи услышали.

Я вышел из музейной комнаты, закрыл за собой. Смурф забрался в спальню родителей. Он стоял в дверях, держа в руках коробочку меньше сигаретной пачки.

— Гляди!

Он поднял коробочку, и я прочитал: Cal. 22 Winchester.

Смурф вручил находку мне. Коробочка была поразительно тяжела для своего размера.

Я открыл ее. Внутри было пятьдесят маленьких патронов с латунными гильзами и свинцовыми пульками.

— Понял? — спросил Смурф.

— Что понял?

— Где-то в доме есть оружие.

Смурф закрыл коробку и ушел в спальню. Он уже выдвинул все ящики, перерыл книги на стеллаже у торцовой стены и теперь рылся на книжных полках. Книги с глухим стуком валились на пол.

— Что ты ищешь?

— Оружие. — Смурф обрушил еще ряд книг.

И вот — на полке, за книгами, что-то есть.

Смурф схватил находку и сунул мне под нос.

Шесть дыр в металлическом цилиндре чуть поменьше бутылочки, из каких кормят малышей.

— Понял? Где-то здесь запрятан револьвер!

Еще несколько книг обрушилось на пол. Большая — про парусники.

На верхней полке лежали остальные части револьвера.

О, драчливые братья и сладчайшие сестры! Говорят, что всего больше на свете Любовь! Что же тогда сказать о дружбе?

Мы таскали конфеты в «Консуме».

Смурф бродил по залу, старался выглядеть подозрительно — сунул под куртку скатанный свитер. Его сразу заметили, начали приглядывать за ним. Когда охранники сцапали его, я прошел через кассу, и карманы у меня были набиты мармеладными тянучками. Нам было семь лет.

Всего больше на свете любовь, но что же сказать о дружбе?

Револьвер с пятнадцатисантиметровым дулом. Рукоятка из рифленого дерева, а по дулу тянулась надпись: Smith & Wesson cal. 22.

Смурф дал мне его подержать, потом забрал и зарядил барабан.

— Офигеть. Револьвер!

Смурф держал его обеими руками. Расставил ноги, прижался к стене, поднял оружие на уровень лица. Потом бросился в прихожую, и я услышал, как трижды щелкнул боек.

— Офигеть. Револьвер! — повторял Смурф.

Теперь понятно, какого подарка Смурф ждал каждое Рождество с тех пор, как ему исполнилось три года. Я сказал:

— Мы должны оставить его здесь.

— Нет, мы его заберем.

— Не заберем.

— Заберем.

— Если ты не положишь его на место, я пошел.

— Погоди, — сказал Смурф. — В каком смысле?

— Не хочу иметь отношения к краже оружия. Рано или поздно из него в кого-нибудь выстрелят. Револьверы для того и делают, чтобы стрелять по людям. И я к этому не хочу иметь никакого отношения.

Смурф повертел револьвер в руках, посмотрел на меня.

— Ладно, верну на место.

Он ушел в спальню и бросил револьвер на кровать.

— Теперь доволен?

— Теперь доволен.

— А ты что нашел? — спросил Смурф уже из прихожей.

— Ничего особенного.

Смурф подошел и хлопнул меня по плечу:

— Не парься! Будь Спок.

Он зашел в комнату Патриции и устроился на кровать, среди мягких зверей. Взял в руки черного тряпочного кота с белым пятнышком на носу.

— Вот такого я бы никогда не стащил, — сказал он, не выпуская кота из рук. — Никогда бы ничего не стащил у мелкотни.

— Ты само благородство, — отозвался я и вновь зашел к Элисабет.

— Позвонить Курту? — крикнул Смурф.

— Позвони! — крикнул я в ответ.

Я улегся на кровать Элисабет и уставился в потолок. Смурф надрывался в соседней комнате: «Привет, а Курт дома… нет, он мой дядя… нет, у нас нет… позовите Курта… позовите Курта… алло, это Смурф… ага… слушай, Йон-Йона выгнали, ему спать негде… не-а… нет, говорю… а можно он у тебя переночует… где-то через час… ага… ну, пока».

— Все, договорился! — крикнул он.

— Спасибо, — отозвался я.

Я лежал, глазел в потолок и думал: этот потолок Элисабет видит каждый вечер. Лежит в постели и смотрит в потолок. Кладет руку на грудь и засыпает.

Я услышал, как Смурф спускался по лестнице. Встал, подобрал ее трусы с пола. Снова лег, пристроил трусы Элисабет рядом с собой. Вдохнул ее слабый запах.

Я снова оказался в Нью-Йорке.

— Эй! Ты где живешь? — кричу я ей в спину.

Но она не отвечает, а только прибавляет шагу. Бегом догоняю ее. Бегу перед ней задом наперед. Она роняет очки, останавливается, подбирает. Я стою перед ней.

— Скажи, где ты живешь?

— Дай пройти.

— Ну просто скажи, где ты живешь.

Она обходит меня.

— Часто ходишь купаться на Сульвиксбадет?

Она не отвечает, я иду рядом. Она широко, торопливо шагает, задевая меня очками.

— Ты не знаешь, где планетарий? — спрашиваю я.

Она надевает очки и смотрит на меня. Губы изогнулись в улыбке — недовольной, чуть снисходительной и весьма заинтересованной.

— У тебя случайно не карта в руке?

— Карта, — говорю я. — Но я его не нашел.

Она резко останавливается и протягивает руку.

Я даю ей карту. Она разворачивает ее, показывает пальцем:

— Мы вот здесь.

— Ага.

— А вот планетарий.

— Ага.

— Ну вот. И веди себя прилично.

Карта вернулась ко мне, и я сую ее в задний карман.

— Может, выпьем кофе или еще чего-нибудь? Я приглашаю.

— Ладно. — Она вздыхает. — Хотя не знаю, почему соглашаюсь. Так не принято, особенно в этом городе.

Тут меня позвал Смурф, с первого этажа.