Не верилось, просто не верилось. Неужели все это закончилось?! Курортный роман так и остался курортным романом, не перейдя во что-то более прочное и серьезное. И теперь она едет домой… Как нелепо и странно звучало сейчас это слово! Зачем ей ехать домой, за какими такими коврижками?! И она уже начала считать домом Костину квартиру…

Позвонить Наташке, спросить, как он там? О нет, только не сейчас! И потом, Наташка ведь тоже сейчас едет в поезде. Так что нет смысла звонить, завтра они все равно увидятся в Москве и тогда уж поговорят. Или лучше вообще не расспрашивать о Косте? Вот дилемма: и расспросить хочется, и понимаешь, что надорвешь себе душу.

Проснулся Толик, и стало немножечко легче: можно было отвлекаться разговорами. Туда-сюда – перевалило за полдень.

– Не так много осталось, – приговаривал Толик, поглядывая то на часы, то в окно. – Во сколько мы приезжаем? В седьмом часу вечера? Это хорошо: засветло доберемся домой.

Он произносил слово «домой» с такой интонацией, будто приезд домой означал конец всех проблем. Произнеся в очередной раз «домой», Толик попытался прибавить «а дома, как известно, и стены лечат», но Марина так на него глянула, что он замолчал на середине фразы.

Спокойно сидеть в купе, хоть и в люксе, невыносимо, когда нервы напряжены. Марина то и дело выходила в коридор. Мимо окон проплывали родные средне-российские пейзажи. Марина любила их, но сейчас они навевали на нее гнетущую тоску и даже вызывали отторжение. Ее сердце осталось там, на солнечном крымском побережье. А здесь все казалось враждебным. И этот вагон – словно комфортабельная тюрьма. Никогда прежде Марина не ездила в СВ, а вот сейчас довелось, и это казалось изощренной насмешкой судьбы.

Около пяти вечера в вагоне началось оживление: никто уже не отдыхал и не спал, все ждали приезда, с нетерпением, которое всегда охватывает пассажиров за час-полтора до приближения к конечному пункту. Желая поднять пассажирам и себе настроение, проводник врубил музыку. Прозвучала не знакомая Марине, веселая песенка. Затем последовала пауза и на измученное сознание Марины, словно крупный ледяной град, обрушились знакомые строчки:

Где-то далеко летят поезда,

Самолеты сбиваются с пути…

Если он уйдет – это навсегда,

Так что просто не дай ему уйти…

На несколько секунд Марина потрясенно застыла. А потом у нее вырвался отчаянный крик, не испугавший пассажиров лишь потому, что его заглушила музыка. А следом началась истерика, со слезами и судорожными рыданиями. Проводник, выскочивший на шум, бросился за валерьянкой, Толик поспешил увести Марину в купе и принялся успокаивать – бессмысленные усилия, заведомо обреченные на провал. Марина затихла, лишь когда полностью выплеснулась и устала.

Не поднимаясь с дивана, она взяла сумочку – не ту, что вытащил из воды Костя, а другую. Включила мобильник. Море Костиных звонков за вчерашний вечер и ни одного – за сегодняшний день.

И ни одного SMS-сообщения. А что, собственно, ему ей сообщать? Она его бросила, малодушно сбежала без объяснений. Сбежала обманным путем, передав через Наташку, что скоро будет на пляже. Сбежала, сказав, что вечером переедет к нему.

Она его предала. Это называется именно так, а не как-то иначе. А Костя не из тех, кто способен простить такое предательство. Он и меньшего бы, пожалуй, не простил.

Вернуться назад? Пытаться все объяснить, умолять о прощении? Было у него так однажды, с другой. Чем все закончилось, Костя сам рассказал.

И даже если простит… Они уже не смогут построить тех отношений, о каких мечтали. Нельзя начинать совместную жизнь с предательства! Костя уже не сможет ей верить, а значит, не сможет и уважать.

И потом, ведь все равно бы, все равно бы у них ничего не получилось! Она сделала правильно, что уехала, она поступила разумно!

Да, разумно. Как Женевьева из повести Сент-Экзюпери «Южный почтовый». Она повела себя, как героиня, которую презирала за слабость и малодушие. Конечно, она не похожа на Женевьеву. Но она повела себя так же. Нет, хуже! Героиня Сент-Экзюпери хотя бы променяла любимого на бабло и комфорт, а она на что?

Спрятав телефон в сумочку, Марина уселась на диван, поджав под себя ноги, и устремила рассеянный взгляд за окно. Поезд проезжал по окраине огромного мегаполиса.

Первые дни после возвращения Марина жила как во сне. Родные стены не лечили. Напротив, перед Мариной то и дело вставал полубезумный вопрос: зачем она здесь? Не хотелось никого видеть, общаться. Марина не сидела без дела, написала несколько рассказов для своего журнала – поразительная плодовитость после долгого отдыха! Но может, потому и работалось хорошо, что это позволяло отвлекаться, уходить в вымышленные ситуации вымышленных людей. Правда, иногда от этого подташнивало. Какое ей дело до чужих ситуаций и чужих проблем?!

С Наташкой Марина не виделась, только общалась по телефону. Про Костю Наташка рассказала коротко, боясь расстроить подругу. Марина и не расспрашивала подробностей: она тоже боялась. У самой же Наташки все было хорошо. Они ехали в одном купе с Мишей: он обменял на вокзале билет, взяв место Марины, и за дорогу сблизились еще больше, чем за время отдыха. За первую неделю в Москве успели повидаться три раза и каждый день перезванивались.

А вот у Марины нового сближения с мужем не получалось. Они не скандалили, общались вполне нормально, но лишь как соседи по квартире. Интима не было. И Марина даже не могла представить, как это она вдруг начнет трахаться с Толиком. Дело было не в физическом отторжении, а просто… близкие отношения с мужем словно отошли в далекое прошлое. Было у нее так однажды. Весь третий курс института Марина встречалась с парнем, потом они поссорились. И вдруг, месяца четыре спустя, он явился и предложил снова встречаться. Марина сидела с ним рядом, смотрела на него – парня, к которому еще недавно была так привязана, и с каждой минутой все ясней понимала, что начать все заново не получится. Она больше не любит и не хочет его, ей неинтересно продолжать с ним общение. Пожалуй, слово «неинтересно» было здесь ключевым. Да, он не так уж и плох, и замуж за него выйти можно, но – неинтересно! И он уже не родной, он не из настоящего, а из прошлого.

Так случилось и с Толиком. Он тоже стал восприниматься Мариной как мужчина из прошлого. Не такого уж плохого прошлого, но… страница была перевернута! Продолжать жить с Толиком означало «двигаться по тупику». А двигаться нужно вперед. Или, если забрел не туда, иметь мужество откатиться назад и вырулить на правильную дорогу. Впрочем, поскольку Марина уже «откатилась назад», сворачивать в знакомый тупик было глупо.

Последней каплей явилась поездка с Толиком в загородный отель, где Марина поняла, что психологически не может заняться с мужем любовью. А значит, никакого будущего у них просто нет.

Толик пришел в шок, когда Марина объявила ему, что разводится. Поначалу он не воспринял ее слова всерьез, пытался отшучиваться. Потом перешел к увещаниям, убеждал обратиться к психологу. Словом, разводиться он не хотел. Но Марина так на него насела, что он, сам того не желая, собрался и потащился с ней в ЗАГС.

– Нет, это просто уму непостижимо, – приговаривал он по дороге. – Разводиться… Зачем? Для чего? Что мы оба с этого будем иметь? Не понимаю, решительно! Тебе просто шлея попала под хвост, тебе… тебе надо лечиться! Давай напишем это чертово заявление, если тебе так хочется, и поедем вместе к психологу? Ведь разруливают же как-то другие эти злополучные семейные кризисы!

И только, заполняя документы на развод, Толик, наконец, понял, что решение Марины бесповоротно. Выйдя из ЗАГСа, он набросился на нее с упреками и гневными обвинениями.

– Значит, серьезно, да? А я-то, дурак, все надеялся, старался быть мягким и лояльным! Нахрен я тогда тратился на самолеты и люксы?! Нахрен мотался на этот проклятый ЮБК?!