– А тебя никто и не просил туда приезжать! – сердито закричала Марина. – Ты… ты мне жизнь испортил!

– Это ты мне испортила! Теперь квартиру из-за тебя менять, переезжать черт знает куда… Не нравилось тебе, что муж ходит налево? А хрен же ты молчала, хрен не предъявляла претензий?! Ты сама довела наши отношения до развала! Потому что ты – ненормальная, ты не хочешь жить, как все нормальные люди!

– Ненормальная? Что ж, прекрасно. Хорошо, что ты, наконец, это понял! Ищи себе нормальную, теперь у тебя развязны руки!

– И найду! Не бойся, я-то не пропаду. Найду себе новую, гораздо получше тебя! С квартирой найду, с деньгами… – Толик вдруг истерично расхохотался. – Дур-рак! Нет, какой же ты, Анатолий Владимирыч, все-таки дур-рак! За кого держался-то, господи? – он бросил на жену взгляд уничтожающего презрения, который та встретила равнодушной улыбкой.

– Ну, вот и замечательно. Да, конечно, найдешь. Мужчин нынче дефицит, а ты и не глуп, и собой хорош, и алиментов не платишь – огромный плюс, сильно повышающий твою конкурентоспособность! Только последуй моему совету, – Марина сделала паузу, – не кидайся на девочек. От них – никакого проку, будут считать, что сделали тебе одолжение согласием выйти замуж, и требовать, требовать, требовать. Не получится послушной жены, не сможешь ты ее воспитать! Надежней жениться на ровеснице, на женщине, которую мужики не баловали вниманием, и которая достаточно мудра, чтобы снисходить к небольшим мужским слабостям.

Толик посмотрел на нее с изумлением и хмыкнул.

– Я смотрю, ты мастер давать советы по житейской части… и довольно неглупые, на мой взгляд! Но почему ж ты сама… «Сапожник без сапог», так выходит, что ли?

– Что делать? – Марина с философской улыбкой развела руками. – Сапожники всегда без сапог, иначе и поговорки бы не сложилось.

Толик снова усмехнулся, потом тяжко вздохнул.

– И вот, черт возьми, такую бабу теряю! И все из-за какого-то… И почему тебе не подвернулось на курорте кого-нибудь типа меня?! Шило на мыло ведь не меняют, – он обреченно махнул рукой.

– Не накручивай себя заново, Толя, скоро ты поймешь, что все только к лучшему.

– Или ты к черту, психолог доморощенный, – пробормотал Толик. – Нет, больше я с такими, как ты, не свяжусь…

Со следующего дня Марина занялась просмотром газетных объявлений и сайтов, посвященных обмену-продаже квартир. А что было тянуть, когда через месяц получит документ о разводе? Лучше поскорее разъехаться, чтобы не мозолить друг другу глаза и не вздергивать нервы. Но и торопиться не следовало – не тот случай, деньги слишком большие на кону. Надо было хорошо вникнуть в тему и лишь после этого обращаться к риэлторам, чтобы не надули. Хотелось, конечно, найти непосредственно размен, но, как вскоре поняла Марина, это было почти нереально. Придется искать покупателя, двух продавцов, обделывать разом три сделки, любая из которых может внезапно сорваться. Мозги закипали, как представишь эту волокиту, но… это в какой-то мере было хорошо. Занять голову решением квартирной проблемы, занять сердце переживаниями из-за возможного срыва сделки… Ключевое слово здесь было «занять». Потому что тогда она будет меньше думать о Косте и хотя бы чуть меньше страдать.

А у нее вдруг появился еще один повод для моральных терзаний. Она с изумлением заметила, что начала смотреть на московскую жизнь Костиными глазами, подмечать негатив, которого раньше не замечала или старалась не замечать. И ее все чаще посещала мысль, что она не много и потеряла бы, перебравшись в Алушту, во всяком случае, никакой катастрофы бы не случилось. Ведь ее работа не привязана к месту, она может делать ее, живя где угодно! Или найти другую, интересней и лучше. Костя сказал, что ему не важны ее заработки, и он, разумеется, говорил искренне. А значит, можно заниматься, чем хочешь, лишь бы занятие радовало.

Подруги… Сколько их у нее в Москве? Всего три, да и то по-настоящему близкая лишь одна – Наташка. И конечно, их привязанность не ослабла бы из-за расстояния. Тем более что сейчас, в век интернета, можно общаться хоть каждый день, сколько душа пожелает. Не нужно тратиться на телефонные звонки, ждать писем. Интернет кардинально упростил общение между людьми, живущими в разных местах.

И главное, у нее в Москве оставалось жилье – можно вернуться, если вдруг станет плохо. Но она… она не подумала обо всем этом спокойно…

Подавленное настроение усиливала погода. В середине августа вдруг резко похолодало, настолько, что пришлось сменить босоножки на осенние туфли – это в летнее время-то! И брюки… Снова эти проклятые брюки, будто мало того, что приходится носить их всю осень, зиму и весну! Как хочется надеть открытое платье, красивые босоножки, чтобы были видны пальчики с накрашенными ноготками. Наслаждаться теплом, ездить на природу, купаться. В Подмосковье хватает хороших мест для купания и отдыха, вот только, при таком ветре и холоде никуда не поедешь. Жди «бабьего лета», которое еще то ли придет, то ли нет, или дуй в теплые края – спасаться от тоски и депрессии. Марина не удержалась и посмотрела погоду в Алуште. Двадцать шесть градусов – воздух, двадцать пять – вода. Никакой изнуряющей жары, а чудесная, теплая погода. Махнуть бы сейчас туда! Но она не поехала бы, даже будь возможность. Она вообще больше никогда не поедет в Крым, он для нее теперь – запретная зона.

Боясь окончательно скатиться в депрессию, Марина поставила себе за правило гулять каждый день, в любую погоду. После долгих размышлений во время прогулок она поняла, почему так держалась за Москву, почему не представляла себе жизни за МКАДом. Что такое Москва, она однажды остро почувствовала в Европе. Там все маленькое. Ты в одной стране, а два часа на поезде – и ты уже в другой. А Москва – она громадная, в ней между разными концами города такие же расстояния, как в Европе порой между странами. И в ней есть всё. Когда ты приезжаешь туда провинциалом, ты ощущаешь себя песчинкой, затерявшейся среди мегаполиса. Но если ты живешь там некоторое время, и Москва принимает тебя, ты уже начинаешь ощущать себя частью гигантского организма. И уехать из Москвы – означает отсечь от себя то громадное и значительное, что уже нигде не найдешь.

А в душе Марины еще и жил страх перед провинцией, где она выросла и где не нашла себе место. Приезжая в студенческие годы домой, она с каждым разом все отчетливей понимала, что не хочет зависнуть здесь навсегда. Как они с девчонками гуляли по вечерам? Одни и те же улочки, где до боли знаком каждый дом, каждое дерево и каждая выбоина тротуара, пара невзрачных сквериков. Ни театров, ни музеев – ничего! Да еще и большая часть населения – гопота. Что она будет там делать, как будет разнообразить досуг?! Сидеть в убогих кафешках, с ценами, как в областном центре, и быдло-сервисом, какого в областном центре не встретишь? Проводить вечера в компании местной интеллигенции? Была у нее подружка из местной «высоко-духовной» семьи. Маринины соседи по дому – простые работяги – не были такими завистливыми, злобными сплетниками, не улыбались милой улыбкой людям, которым желают всех возможных несчастий. Нет уж, чем общаться с такими «культурными», лучше общаться с простыми. Только вот, это скучно – вечные разговоры на бытовые темы. Она будет задыхаться без общения с умными людьми и неизбежно начнет опускаться, тупеть. Чехов хорошо описал это явление в своих рассказах «Ионыч», «Моя жизнь» и других. Так что вариант «вернуться в родной городок» отпадал. Как бы ни приходилось тяжко в Москве, хуже деградации и застоя ничего нет.

Надо было рассказать обо всем этом Косте, объяснить ему, почему она так боится переезда в Алушту или даже в Ялту – столицу ЮБК, один черт! Но она этого не сделала. Вместо того чтобы решать проблемы, она малодушно сбежала от них. Она не дала им шанса построить отношения, сразу и безоговорочно поставила крест на их будущем. Это было, мягко говоря, не умно. И это было жестоко и подло.

«Предательство любви»… Прощают ли такое Небеса, дают ли второй лотерейный билет с крупным выигрышем? Что ж, жизнь покажет…