Уф, а я уже чуть было не запаниковала.

— Я сытый и довольный. Теперь проси, что хочешь.

Молчу. Он и так знает все, что мне нужно.

Тянется рукой к аудиоцентру и, почти не глядя, включает. Максим поет что-то про любовь. Счастливую, надеюсь. Игорь ставит передо мной компот:

— Брудершафт?

Радостно киваю. Сплетаем руки и одновременно пьем мелкими глотками кисло-сладкий ароматный напиток. Игорь ставит недопитый стакан, осторожно высвобождает руку:

— Иди ко мне.

Усаживает меня на колени, обнимает, тискает с жадностью, с ревностью собственника. Чувствую себя маленькой и слабой, прижимаюсь к его горячему плотному телу, шарю ладонями по груди. Он, похоже, воспринимает мои движения как предложение раздеться.

Стягивает через голову толстовку, а под ней только он сам и есть. Какое тело! Огромные бицепсы. Хорошо выделяются и другие мышцы, мощная шея, прямой разворот плеч.

Кожа гладкая, с легким загаром, практически без волос, только узкая полоска у пупка. Вспомнилось описание мужчины в восточной сказке: грудь, как серебряный щит. Точно про Денисова. Прижимаюсь щекой к этому великолепию и нащупываю застежку у себя сзади на платье. Останавливает:

— Я сам.

У меня опять сердечные американские горки. «Молния» на платье длинная, от затылка до копчика. Вжжик! Мурашки по телу.

Стаскивает с меня рукава вместе с лифом и ополчается на бюстгалтер, хотя он очень даже симпатичный, на мой взгляд. Справляется, отбрасывает лифчик и замирает, глядя на открывшийся вид. Потом осторожно накрывает ладонями мои груди. Смотрю, а в его глазах, в лице — блаженство.

Наклоняется и целует ложбинку между грудей, перебирает губами дорожку от нее к соску, слегка пробует его на зуб, отчего я подпрыгиваю. Очерчивает его по кругу языком. Переходит на второй сосок и зарывается лицом под грудь. Как будто больше ему от меня ничего и не надо. А я уже так готова...

Со стоном отрывается от меня и продолжает раздевать. Глаза шальные, лицо красное, как будто пьяное и счастливое. Платье из плотного бордового трикотажа стаскивает через ноги, заставляя переступать, и кидает в угол, как тряпку. Если бы он сейчас сказал, что любит, поверила бы.

Поглаживает талию, потом обхватывает ее большими ладонями; мне это очень, очень нравится — и точно так было во сне. У меня будто крылья вырастают. Одним движением приспускает колготки вместе с трусиками и целует пупок. Опускается на колени, тянет колготки книзу, гладит мои бедра, проводит руками по икрам. Руки, везде его руки!.

И все же он словно бы медлит. Вдруг останавливается:

- Ты ни о чем не хочешь меня спросить?

- Нет. Я доверяю тебе, - шепчу.

Максим поет «Я не знаю, как рассказать, что что это лучшая ночь...»

Туфли сброшены, колготки стянуты и лежат живописной композицией на полу. Упрямые трусики, не пожелавшие соскользнуть в одно касание, двумя тряпочками падают рядом. Мне чуть-чуть страшновато. Расстегиваю заколку на волосах (пока ее не сломали) и распускаю волосы; больше на мне ничего нет, честное слово.

Из кед он вылез сам, носков нет. Сейчас одна его рука очень сильно занята моей грудью, а вторая — лобком. Что он творит?! Что?! Где его палец? Перехватываю его руку, но мне вдруг делается хорошо так, что внутри себя я вся взлетаю, как на качелях.

Теперь вцепляюсь в него, чтобы устоять на ногах. Кусаю свои губы. Целую его плечи. Меня просто распирает. Я уже очень его хочу, сейчас сама наброшусь.

— Мой любимый, — зову я, — давай тебя разденем!

Количества рук для всего, что он одновременно хочет, ему явно не хватает, поэтому брюки с упирающегося члена стаскиваю я. Чуть наклоняюсь, спуская штанины к коленям, ниже сделать это мне не дают его вездесущие руки.

— Ну, погоди хоть секундочку! — упрашиваю. — А то упаду.

Зацепляю большим пальцем ноги пояс его брюк, спускаю до пола и слегка пинаю Игоря, чтобы переступил. Радуюсь; снято. На нем остаются только боксеры.

Смотрю на то, что открылось, что я еще не видела. Огромные ступни, мощные бедра, как у солиста балета; растительность на ногах светлее, чем, например, на голове. Я впечатлена и этим тоже. Все, что вижу ниже трусов, классное. Любуюсь в небольших перерывах между...

— Аах! — кажется, это я вскрикнула.

Похоже, кончила. Облокачиваюсь на Игоря; ноги подкашиваются. Закидываю руки ему на шею и додумываю мысль: с таким мужчиной, да одетым в белые шорты, прогуляться бы по приморской набережной, все равно где. И целоваться под каждым деревом. И подарить ему сыночка, или даже много деток, чтобы его гены передавались снова и снова...

Он отвлекается от моей вспухшей киски и шепчет на ушко, какая я красивая. Вздрагиваю; почему мне даже кажется сейчас, что он льстит? Комплексы у меня, точно.

— А ты-то какой! Ты редкий мужчина. Тебя, раз увидев, не забудешь. И ты это знаешь, мой любимый.

Улыбается плотоядно, жадно обнимает и целует, закрывая мне рот. Не любит комплиментов? Вытворяет губами такое, что кажется — сейчас съест; но как же это приятно! Отстраняюсь, тяжело дыша. Все, больше прелюдий я не хочу, и так вся соком изошла.

Последний предмет одежды — трусы-боксеры — аккуратно снимаю обеими руками и на минуту зависаю от увиденного, представив, что ЭТО должно будет поместиться во мне. Про редкого мужчину — это я точно попала не в бровь, а в глаз.

Все, мы оба голые. Игорь вдруг хватает пульт и жмет на него. Точно, дверь мы не закрыли. А свет и жалюзи? — пугаюсь. Но нет, с этим все нормально. Замечаю, что пульт размером и углом по отношению к горизонту сейчас очень напоминает «нижний профиль» своего хозяина.

Бросаюсь к нему на грудь. Подхватывает, прижимает к себе. Обнимаю крепко ногами, опираясь на его пятую конечность. Идет вместе со мной к кровати. Опускает. Заглядывает в глаза:

— Ты уверена?

Киваю головой. Я не захватчица, я всегда на вторых ролях. Что бы там ни придумала Эрика, я сделаю, раз уже взялась. А там будь, что будет. Такая моя судьба. Но сегодня Игорь мой. Пусть все будет так, как бывает между любящими мужчиной и женщиной, как должно быть. Я буду его любить ради него самого, и ради его ребенка.

Ставит меня на колени задом к себе, обхватывает бедра и осторожно натягивает меня. Это очень плотно и горячо. И остро, и глубоко. И приятно без презерватива. Пристраиваюсь, привыкая, выгибаюсь и пронзительно вскрикиваю раз за разом. Искры из глаз, и звездное небо, и мощный прибой — все увидела и многократно испытала. Теперь он снова гладит и мнет мои груди, как бы взвешивает в руках, перебирает пальцами соски. Они ему точно очень нравятся.

— Еще хочу, — шепчу заплетающимся языком.

— Ненасытная, — бормочет.

Переворачивает и накрывает меня собой. Чувствую себя раскатанным тестом, расплющенной котлеткой и даже немного отбивной. Сто килограмм тренированного тела, это как минимум, на мне никогда еще не лежали. И не двигались методично, как катапульта, пытаясь войти все дальше и дальше. А лучше забраться целиком.

— Обними меня ногами, — предлагает, хрипя.

Исполняю, сцепляя лодыжки у него на пояснице, и получаю его член в себя так глубоко, что даже глазам становится тесно в глазницах. У меня непроизвольно сводит подобием судороги все внутри, но судороги приятной. Еще раз, еще. Ноги сами расцепляются, обессиленные.

Ахаю, охаю и издаю другие звуки, которые бывают, наверное, перед смертью или же перед рождением. Или это он стонет, отдавая мне свое семя. Или это мы с ним стонем вместе.

Он на несколько мгновений замирает, наклонясь надо мной с закрытыми глазами. Смотрю в его удовлетворенное, чуть усталое и очень молодое лицо. Потом он падает рядом, тяжело дыша.

— Как ты? — спрашивает на быстром выдохе.

Я прижимаюсь к нему, мне не хочется сейчас говорить, не хочется ничего делать, только бы лежать рядом, испытывая бесконечное счастье. Я благодарно улыбаюсь ему в ответ и целую его кожу, чувствуя себя пушинкой или бабочкой, спустившейся ему на плечо. Я люблю его.