– Совсем из глубинки приехала, трудно ей будет в городе, – подумал Сергей Михайлович, который уже знал, что дама приехала из небольшой деревни в Смоленской области.

Он прошлись до машины Сергея, и он довез барыню до дома. Расставались они обоюдно довольные и договорились о новой встрече.

Проводив Мишу с управляющим и нотариусом в Дорогобуж, я осталась стоять во дворе и задумалась настолько, что не заметила, как меня окружили крестьяне деревни и дворня усадьбы. Перед их отъездом я только сказала Мише, чтобы он сказал управляющему – распорядиться, чтобы меня потом отвезли домой. Управляющий после разговора с Мишей громко и грубо крикнул кому-то: "Слыхали, холопы, чтобы барыню домой доставили как следует!" и с этим залез в возок.

А люди так же стояли молча, готовые принять любое известие. Наконец, я пришла в себя и увидела их всех. Ожидание явно читалось на их лицах, и я не смогла их не оповестить на их родном языке, который вдруг всплыл у меня сам собою:

– Даведаецеся ці Вы мяне? Я была калісьці тут гаспадыняй. Калі ўсё складзецца ўдала, я зноў стану вашай барыняй. Прымеце таму, людзі добрыя?[11]

На это мне отозвался такой гул голосов, плача, радостных воскликов, что я не выдержала и сама чуть не заплакала – напряжение от оформления сделки покинуло меня и я смогла немного расслабится.

Вдруг вперед всех из толпы вышел старик, который опирался на руку молодого парня, очень на него похожего. Старик поклонился мне в пояс, с трудом разогнулся и одышливо произнес:

– З вяртаннем, Ваша благароддзе, матухна Наталля Аляксееўна, вядома, многія з Вас даведаліся. А вось Вы пазнаеце мяне?[12]

Я с удивлением вгляделась в старика и узнала в нем дедового старого доверенного слугу, Луку, бывшего его денщика, который и спас его после ранения – перевязал, отвез к лекарю, ухаживал за ним, как за малым ребенком. Дед хотел дать ему вольную, но тот отказался со словами: "Куда же я от вас, Ваше благородие?" Так он и остался в доме, помогая деду меня воспитывать.

Тут от удивления я вновь перешла на русский язык, который старик хорошо понимал:

– Дядюшка Лукаш? – а я звала его именно так. – Ты ли это?

– Я, я барыня, рад, что дожил до Вашего возвращения! Вижу, что все у Вас хорошо, раз смогли вернуть себе свое имение. А это внук мой, Лукашик, помощник мой. Но что же мы во дворе стоим, вот Ваш дом, теперь Вы в нем хозяйка! – старик также перешел на русский язык, который перенял от моего деда.

И мы все вместе зашли вновь в мой старый новый дом. Стол еще стоял накрытый, и я пригласила старика присесть к нему, видя, что тому тяжело стоять. Дядюшка Лукаш поклонился и сел с достоинством. Его внук остался стоять. Я стала расспрашивать его:

– Ты же знаешь, дядюшка Лукаш, что не по своей воли я рассталась со своим родным домом и продала имение и деревню.

– Знаем, все знаем, матушка барыня, и про мужа Вашего покойного, Царство ему небесного и прощения за все грехи, и про всю жизнь Вашу тоже до нас слухи доходили.

– Ну, расскажите, а как Вы тут жили? До меня тоже только отдельные вести доходили, все-таки больше десяти лет прошло, как я от сюда уехала.

– Ну что ж, сказать, барыня-матушка, плохо мы тут жили. Хозяина своего и не видели почти, а всеми делами управляющий занимался. Только он больше внимания заводику уделял да вино пил, а остальное его и не волновало – только денег требовал все больше да лютовал знатно, когда что не по нему было. Дед Ваш, Георгий Иванович, Царство ему небесное, за все годы и не наказывал никого, а этот аспид и руки мог распустить, и на конюшню драть отправить!

– Ничего, дядюшка Лукаш, кончилось его время. Тебя я хотела управляющим сделать.

– Нет, матушка-барыня, стар я стал для управляющего, есть кто и помоложе. Вот внучок мой – Лукашик – его возьмите, толковый будет помощник, а я уж за ним пригляжу.

Парень с достоинством мне поклонился. Я посмотрела на него – он держался спокойно, выглядел опрятно, лицо его было умным и располагало к себе.

– Ну что же, посмотрим, как себя покажет. А старостой кто сейчас в деревне?

– Староста тоже управляющего друг, Иванка, помните ли такого?

– Иванка? Так он самый драчливый да скандальный парень был по деревне! И за девушками первый бегал, хоть и не любили его! Неужели поумнел да за дело взялся?

– Как бы ни так, барыня, таким и остался, еще и хуже, он и был у управляющего в главных слугах, он и людей наказывал! Сколько из-за него слез наши бабы да девки пролили, скольким он жизнь испортил! И не рассказать!

– А где же он сейчас?

– Да как узнал, что деревню продают, так и исчез, даже следов не оставил! Все хозяйство свое бросил, а сам пропал – как в воду канул! Видно, чуял, что отольются ему наши слезы.

– Так надо в розыск на него подать! А то беглым будет числиться!

– Бог его рассудит – сильно далеко ему зимой и не убежать!

– Ну ладно, о старосте еще поговорим. Ты лучше вот скажи – что с имением, вижу, что и тут мало порядку.

– Ну про дом Вам лучше Явдоха расскажет, ключница наша.

Тут вперед вышла старушка, в которой я с трудом узнала мою любимицу – хозяйку нашей усадьбы. Именно она нередко прятала меня маленькую в своих широких юбках, когда дед сердился на меня, именно она ласкала меня и вместе с Настасьей нянчила и баловала, именно она отказалась уехать вместе со мной, объяснив, что не может бросить родную усадьбу. Она тоже бросилась ко мне со слезами радости на глазах:

– Матухна-заступніца Маці Божая, сподобила мяне зноў убачыць Вас, ваша благароддзе Наталля Аляксееўна![13]

– Аўдоцця, Авдотьюшка, якая я табе высакароднасць, памятаю, як ты мяне яшчэ паненкай Натальюшка называла! А я цябе зусім маленькая цётачкай Дотей клікала! Памятаеш?[14]

– Як забыцца, матухна Наталля Аляксееўна! Ужо і не спадзяваліся мы з Вамі зноў пабачыцца! І ніхто і не ведаў, хто наша маёмасьць ды вёсачку купіць! Ужо да самага дрэннага падрыхтаваліся, хоць і так худа жылі![15]

Я вновь перешла на привычный мне язык, зная, что и Авдотья его понимает. Все дворовые хорошо владели и своим, и великорусским языком.

– Ладно, Авдотьюшка, теперь все позади! Я вот что вам скажу. Я пока не знаю, здесь я буду жить, или в Васино останусь – там моя крестница живет, родная моя душа, да и переболела она серьезно недавно – не могу пока я её без пригляда оставить. Да и оформить все надо окончательно, все бумаги как следует в порядок привести. Поэтому пока я Вас оставлю, но дня через два вновь приеду. Надо за это время усадьбу отмыть да в порядок привести. Ты уж тут сама распорядись, если что надо будет, пока Лукашику говори, мы потом все обсудим. Старосту сами деревенские пусть выберут, хозяйство Иванкино пока не трогайте, да приглядывайте – вдруг и он сам объявится.

С этими словами я вновь вышла на улицу и тоже самое повторила крестьянам. Они одобрительно загудели:

– Не хвалюйцеся, матухна – барыня. Цяпер мы ў надзейных руках. Дзядулю вашага, яго высакароднасць, Георгія Іванавіча толькі добрым словам і ўспаміналі, цяпер на Вас уся наша надзея засталася![16]

На этих словах я вновь подошла к Лукашику, чтобы ехать домой. Но тому и приказывать ничего не пришлось – он и сам все сообразил. Через несколько минут к крыльцу дома подъехал старый наш возок, который служил еще моему деду. Но выглядел он чистым, ухоженным, чувствовалось, что за ним хорошо следили. Управлял им ладный молодой парень, который поклонился мне в пояс и произнес по-русски:

– Демидом меня зовут, Ваше благородие – барыня! За лошадками я тут приглядывал, конюхом служил. Надеюсь, не прогоните с места!