Недаром Дионисий упоминает это "разнообразие перемен", благодаря которому красота продолжает оставаться "вечно новой". Примечательно, что "красивый" склад речи основан не на разнообразии как переходе от "лучшего к худшему" или, наоборот, от "худшего к лучшему", а на "разнообразии однородного", ибо "при неизменном повторении надоедает и всяческая красота" (§129).
3. Подобающее
Эстетическая категория "уместности", или "подобающего" (prepon), важная для классической эстетики, тоже не оставлена Дионисием без внимания, хотя он признается, что глубокое рассмотрение данного вопроса "требует многих рассуждений" (§135). Дионисий, не вдаваясь в эти рассуждения, приводит замечательный пример из излюбленного им Гомера, рассказ Одиссея о мучениях Сизифа в загробном мире. Соединение слов здесь (Od. XI 593-596) так уместно, что перед глазами встает и "тяжесть камня, и труд, с каким его отрывают от земли", и сам Сизиф, "напрягающий члены и восходящий на гору, и еле взымаемая глыба" (§140). Оказывается, что "медлительность действия" достигается односложными и двусложными словами, разделенными большими промежутками. "Сопротивление, тяжесть и трудность" достигаются долгими слогами, "твердо упирающимися и прочно сидящими", "непрерывность напряжения" передается через "шероховатые сочетания букв", а "вздутые мышцы" и "сопротивление камня" через "толщу ритма" (§141). И все это, восклицает Дионисий, создалось не "случайной игрой природы", а "старанием искусства воспроизвести события" (там же). Совершенство произведения, таким образом, зависит от искусства уместного сочетания слов.
Идеи Дионисия, как видим, носят явный отпечаток эллинистической рецепции классики. Его субъективно-сенсуалистский подход к художественной форме аналогичен его эмпирическому опытному подходу, учитывающему соответствие определенной ситуации или момента действительности этосу, или нраву человека, который в свою очередь влияет на человеческие страсти и создает тот или иной способ убеждения, а значит, тот или иной тип речи. Дионисий, таким образом, использует классическое учение о страстях, этосе и формах убеждения, которое было блестяще разработано Аристотелем в "Риторике" (II, 1-17).
4. Три художественных стиля
Дионисий с большой убежденностью утверждает также знаменитое учение о трех типах соединения слов (§146), или, можно сказать, о трех стилях. Это учение - одно из основных в эллинистически-римском эстетическом сознании{352} и в дальнейшей своей трансформации усвоенного Новой Европой эпохи классицизма. Примечательно, что Дионисий употребляет здесь термин "характер" (character, §148), передаваемый на новые языки как стиль. Уже в самом греческом слове "характер" выделяется нечто неповторимое, как бы означенное глубокой бороздой, чертой или царапинкой (ср. греч. Charasso - "царапаю", "провожу черту"). В разных видах речи, следовательно, есть присущая только им одним черта, создающая то, что мы называем стилем. У Дионисия это строгий стиль (aystera, §148), изящный (glaphyra, §170) и средний (coine, §186).
Обратим внимание на то, что строгий стиль буквально означает "острый", "едкий", и, совершенно естественно, он "суров" (trachys), то есть буквально "шероховатый", "шершавый". Он содержит в себе нечто "большое", "широкое", "длинное", "пышное", "грозное", "свободное" и значительное. Именно так писали Эмпедокл, Пиндар, Эсхил, Фукидид. Строгий стиль напоминает, по словам Дионисия, кладку стен, когда на основание из отборных камней кладут камни "неправильной формы, неотесанные, даже и необработанные" (§148). В этом стиле видна "не театральная лощеная красота, а древняя и строгая", и понять такой стиль может только тот человек, у которого есть "хоть какое-то чувство слова". "Расчет" и "искусство", а не "случай" лежат в основе строгого стиля (§155) и слога "сильного, крепкого, полного достоинства", достигающего "величайшей гармонии" (§154).
"Изящному стилю" (glaphyros), буквально "гладкому", "полированному", "выпуклому" присуща "цветущая свежесть", или "цветистая пестрота" (autheros), "гладкость" (leia), "мягкость" (malaca), "девичество" (parthenopa), "изнеженность" (trypheros), "благозвучие" (eyphrona). Он-то и создает "поэтическую" и "мелическую" прелесть (charis) Гесиода, Сафо, Еврипида, Исократа. "Гладкое" соединение похоже на "хорошо вытканные ткани или картины, где светлое оттенено темным". При гладком сочетании все слова "благозвучны, гладки, мягки и нежны". Слоги "шероховатые и неприятные" ему "противны", а всего "смелого и рискованного" оно "остерегается" (§171). В рассуждении Дионисия о том, как "гладкое" соединение "любит употреблять особые слова", "желает", чтобы они "подчинялись" и "подтачивались", чтобы "члены их сплетали общую ткань" (§171-172), чувствуется живое, заинтересованное отношение ритора к слову и слогу, тоже дышащим жизнью и обладающим огромной эстетической силой.
Дионисий выразительно подчеркивает речь Исократа, собранную "в лад" и "расцвеченную в тон", где "каждое слово не сидит на видном месте, не шагает широким шагом", но все в "непрерывном движении, стремлении, течении", где все скрепы этой речи замечательны "плавностью, мягкостью, легкостью" (§184) и где господствуют "соразмерность членов", "закругленность периодов", "ясность", "выписанность и упорядоченность", достигаемые "точной мерой" (§185).
Средний стиль (coine), собственно говоря, буквально "общедоступный" и даже "снисходительный", "родной" каждому, "простой". Он предназначен для "общего блага". Это - стиль Гомера, Стесихора и Алкея, Геродота, Софокла, Демокрита, Демосфена, Платона, Аристотеля.
Средний стиль важен уже по одному тому, что "середина есть добродетель и в жизни, и в действиях, и в искусстве", как говорит Дионисий, ссылаясь на авторитет Аристотеля (§186). И опять-таки "вершиной и образцом" этого стиля является Гомер, за которым следует Стесихор и Алкей. Кроме указанных выше писателей и философов, "не найти других, кто лучше умел бы смешивать слова", пользуясь средним стилем (§187). Он же, по твердому убеждению Дионисия, стоит "немалого труда и усердия", которыми, как иронически замечает автор, пренебрегали эпикурейцы, следовавшие тезису своего учителя о том, что "писание не стоит труда". Дионисий квалифицирует этот афоризм как "оправдание великой лени и невежества" (§188-189), как бы напоминая еще раз об огромном значении сознательного искусства человека, создающего науку о сочетании слов, в противовес случайностям стихийной и неразумной природы.
Меткость характеристик у Дионисия удивительная. Каждое слово, определяющее стиль, чрезвычайно емкое и, как мы видим, прямо физически ощутимо передает основную тенденцию в художественном своеобразии упомянутых авторов. Действительно, Эсхил архаичен, грозен и зрел, а Сафо цветет свежестью и девической мягкостью, в то время как Гомер всем родной, доступный и, уж конечно, предназначен для общего блага.
Характеристика стилей, данная Дионисием, поистине блестяща как образец античного, а точнее, эллинистически-римского чувства формы. Форму можно пощупать и "обстучать" со всех сторон, как это предлагают сделать с изучаемыми идеями и бытием участники диалогов Платона ("Филеб" 55 с; "Теэтет" 179 d). Правда, яркость и ясность мысли Дионисия развиваются отнюдь не логически, вне сферы строго научного анализа и дифференциации эстетических категорий. Однако Дионисий не философ и не логик, а все его эстетические оценки обязаны своим существованием непосредственно интуитивному освоению действительности всеми чувствами, среди которых осязание, зрение и слух занимают почетное место.
