Однако все эти сопоставления, как и многие другие, которые тут были бы возможны, свидетельствуют только о большой образованности Горация и об его принадлежности к общему эллинистически-римскому типу мировоззрения и отношения к искусству{334}. Это нисколько не говорит против его самостоятельности, против его своеобразия, того мягкого, но в то же время броского стиля мысли и языка, который поистине можно назвать только горацианским.
При определении источников "Поэтики" Горация нужно твердо помнить одно обстоятельство, которое большей частью упускается из виду многочисленными исследователями, занимавшимися этими источниками. Дело в том, - и это мы выставили как одну из характерных черт всей эллинистически-римской эстетики, - что в сравнении с эстетикой периода классики вся эллинистически-римская эстетика отличается чрезвычайно дифференцированным подходом и к самому искусству, и к его объективным основам, и к его субъективным переживаниям. Эта дифференциация часто доходит до огромной пестроты, разбросанности и видимой несогласованности. На самом деле, однако, здесь кроется свой собственный эстетический стиль, сохраняющий свое единство, несмотря на пестроту содержания. Поэтому, сколько бы источников для Горация мы ни находили в предшествующей ему античной литературе, это ни в каком случае не должно заслонять для нас весьма существенное единство самого стиля его "Поэтики". Иначе ведь можно из-за множества позаимствований Горация утерять все своеобразие его стиля и свести этот последний на множество разнообразных его источников, разбросанных по разным столетиям и часто не имеющих никакого отношения друг к другу. Это единство стиля "Поэтики" Горация не так легко формулировать, но мы к этому должны всячески стремиться. Стиль "Поэтики" Горация - это, вообще говоря, не что иное, как стиль всей эллинистически-римской эстетики, которая удивительным образом всегда умела совмещать красочное, пестрое, а иной раз даже и противоречивое разнообразие с отчетливо ощутимым нами единством подхода к искусству и жизни. Если мы это будем хорошо помнить, то никакое изыскание из отдельных заимствований Горация предыдущей античной литературы ни в какой мере не будет опасным для науки, а, наоборот, только желательным для нее.
4. Некоторые эстетические категории в поэзии Горация в связи с особенностями его творчества
Характеристика Горация будет неполной, если мы не установим ряд специфических черт непосредственно в сфере его эстетического освоения мира, объективной предметности и человеческих отношений, не ограничиваясь трактатом о поэтическом искусстве, а, наоборот, привлекая более широкие материалы{335} из Горация.
Начнем с самой нейтральной категории "формы", выражающей некую совокупность признаков предмета, при помощи которых он приобретает свою неповторимость и которыми отличается от всех других предметов.
У Горация "форма" (forma), как это свойственно вообще латинскому языку, относится к человеческому телу, но определяемому не как субстанция, а как ее оболочка, ее облик. Гораций полагает, что плохо, когда в художественном произведении "ни нога, ни голова не будут отвечать единому облику" (formae, De art. poet. 9). Эта "форма" может быть "хорошей" в физическом смысле, и такой человек, обладающий ею, именуется "прекрасным по облику", formosus (Sat. I 3, 125), причем обычно это мужская красота (I 6, 31).
Прекрасным (pulcher) человек может быть не от рождения, а благодаря каким-то приобретенным качествам и ухищрениям (Carm. IV, 4, 65; Epist. I 18, 33). Но "прекрасным" может быть не человеческий облик (forma), а состояние его духа, испытывающее благоволение судьбы или богов (Epist. II 1, 107), или сами высшие силы, благостные для человека (Epist. I 16, 60; Sat. II 3, 95).
"Прекрасный" (pulcher) имеет иной раз у Горация полурелигиозный, полуморальный смысл чего-то похвального, приличного, достойного (Epist. I 2, 3. 30). Но "прекрасный" означает и совершенство в своей законченности, как, например, стихи (Epist. I 19, 45; II 1, 72; Sat. I 10, 6; De art. poet. 99).
Прекрасным человеком с оттенком "соразмерности" и "хорошей устроенности" (concinnus) именуется тот, кто умело приспосабливается к обстоятельствам, находясь с ними в определенной гармонии (Sat. 1 3, 50). Человек, лишенный такой согласованности, - уже inconcinnus (Epist. I 17, 29; 18, 6). Как видим, здесь мыслится представление о некоей гармонии общения между людьми, хотя такая же гармоническая слаженность (concinnus, что вообще очень редко в латинском языке, но у Горация чрезвычайно выразительно) относится к речи, в которой смешиваются слова разных языков, отчего эта речь уподобляется смеси фалернского и хиосского вина (Sat. I 10, 23).
Речь "изящная" (lepidus) отличается от "грубой" (inurbanus - De art. poet. 273) и стихов "грубо" (crasse), "неизящно" (inlepide) сложенных (Epist. II 1, 77).
Нам кажется особенно примечательным, однако, тот факт, что Гораций, который чувствовал классически-целостную красоту художественного произведения, выраженную в равновесии его частей, в единстве, в пропорциях, гармонии внутреннего и внешнего в стихе, ритме, оказывается достаточно скупым на похвалу красоте человеческой, и, более того, он замечает, скорее, несовершенство человека и его отношений, нечто дурное, и даже постыдное. Можно предположить, что здесь сказался пафос Горация - моралиста, обличителя низменных нравов и мелких человеческих страстишек. Во всяком случае, эстетическая категория "безобразного" и его модификаций выражена у Горация гораздо более дифференцированно, чем "прекрасное".
Здесь мы уже встречали такие термины, как inconcinnus, inlepide еще с очень малым уровнем отрицательного качества. Однако самые многочисленные - негативные эстетические категории у Горация: "дурной", "низкий" (pravus), "позорный" (turpis), "отвратительный" (foedus).
"Дурной" (pravus) относится у Горация к тем предметам и существам, которым недостает чего-то правильного, "прямого" (Sat. I 3, 48; II 7, 71; 2, 55; De art. poet. 36 - о "кривом носе", Epist. I 1, 104 - о ногтях; Epist. II 1, 266 - О стихах).
Это отсутствие прямоты может характеризовать и моральные поступки (Sat. II 2, 52; 3, 244 о римской изнеженной молодежи); совершенно очевиден этот моральный оттенок в таких выражениях Горация, как "низкая страсть" (prava cupido Carm. III 24, 52), или "низкое притязание" (prava ambitio I 6, 51). Pravum может означать противоположное "добру", "зло" (Sat. II 7, 7; 3, 87; De art. poet. 88), или "злостный характер" (Sat I 4, 79), связанный с заблуждениями человеческого ума.
Turpis может означать физическое безобразие, уродство или грубые животные формы (Sat. I 3, 100 - о первых людях; 2, 102 - о женской ноге, Epod. V 19 - о жабе). Но turpis - это не только физическое уродство, оно может выражать чувства отвращения от физического (Sat. I 3, 39 - о наросте на лице) или нравственного безобразия (I 2, 85 - открытом безобразии куртизанки), от безобразия, производимого неестественной дисгармоничностью (De art. poet. 3 - женщина с рыбьим хвостом). "Безобразными" могут быть старость (Carm. I 31, 19), "худоба" (III 27, 53), "человеческое стадо" (I 37, 9); "грязным" (turpis) - покрывало кровати (Epist. I 5, 22). Оттенок морального неприятия человеческого характера также выражен словом turpis (Epist. I, 3, 22; 16, 45; II 1, 65). Более того, Гораций подчеркивает социальное значение этого термина, когда говорит о "позорных" оковах рабства (Sat. II 7, 91) или "унизительном", "низком" рабстве любви (I 4, 111; Epist. I 2, 25), о "низком" человеке в противовес "честному" (Sat. I 6, 63), "низких" рабах (Sat. II 7, 55), "низменном" любовнике (Carm. I 33, 9), "низменном" римлянине, женившемся на варварке (III 5, 6), "turpis" означает горечь неудачника, провалившегося на выборах (Epist, I 1, 43), бесчестие вследствие аморального поступка (Carm. III 27, 39), постыдное действие (например, хор древней комедии De art. poet. 284).
