— Шипицин? Правильно я запомнил фамилию? — спросил он, войдя в освещённый несколькими лампами глухой зал, могущий похвастаться мишенями, манекенами и матами, сваленными в углу.
— Шипицин, сударь, — подтвердил я, скользнув взглядом по своим однокурсникам, любопытно таращащим глаза в ожидании того, что придумает для меня преподаватель.
— Так вот, студент Шипицин, ежели вы за пять секунд разрушите вон тот манекен, то можете больше не ходить на мои занятия. Я поставлю вам зачёт. А ежели вы не сумеете уничтожить манекен, то будьте добры взять свои слова назад о вашей исключительности и слушать меня очень и очень внимательно, как и другие студенты.
— Идёт, — усмехнулся я, мгновенно ухнул в транс и швырнул в деревянного человечка проклятие. Оно чёрным туманом пролетело пару-тройку метров и вошло в грудь манекена, после чего тот вдруг треснул и развалился пополам. — Всё? Зачёт у меня в кармане?
Преподаватель ответил не сразу. Он, как и студенты, округлил зенки и шокировано смотрел на половинку манекена, лежащую на полу, а потом покашлял в кулак и сипло произнёс:
— Да, сударь, зачёт вы заслужили. Вам и вправду не стоит посещать мои занятия, раз вы способны на такое. А напомните, какая у вас ступень?
— Официально вторая, — усмехнулся я и добавил, глянув на замерших студентов: — Всего доброго, судари и сударыни.
Народ попрощался со мной. А преподаватель уже в спину мне бросил, когда я был у порога:
— Что значит официально? Что вы имеете в виду?
Мне не пришлось оборачиваться и отвечать, поскольку студенты зашептали:
— Господин преподаватель, да это же незаконнорождённый сын графа Врангеля. У него настоящая ступень то ли четвёртая, то ли пятая. А в документах значится вторая. Потому-то официальная и есть вторая.
Я усмехнулся и потопал по пустому коридору, слыша разговоры, вылетающие из-за неприкрытой двери десятого зала:
— Дык ступень-то ладно, но как он так шустро в транс ухнул? Ему потребовалась всего секунда или две.
— Так может граф нанял ему лучших учителей, дабы они его обучили вхождению в транс?
— А-а-а, тогда всё становится ясно.
— Молодый люди! — громыхнул преподаватель. — Попрошу соблюдать тишину! Мне ещё остальным группам нужно прочитать инструкцию…
Дальше я уже не слышал, что он там говорил, поскольку отошёл на приличное расстояние и стал подниматься по лестнице.
Итак, что мне теперь делать? Выходит, что сегодня у меня больше нет занятий. Подождать Ядвигу и вместе с ней пойти к Сафронову? Или в одиночку навестить его? Второй вариант мне понравился больше, тем более что он способен превратиться в первый, поскольку Сафронов вполне может сейчас вести лекцию, а значит, мне удастся с ним поговорить только после оной, когда уже и полька освободится.
Придя к такой мысли, я пошёл по безлюдному первому этажу, слыша доносящиеся из-за дверей голоса преподавателей. А когда добрался до кабинета Сафронова, то деликатно постучал костяшками пальцев по косяку.
— Входите, — долетел до меня знакомый голос.
Я открыл дверь и проник в кабинет Анатоля Ивановича Сафронова. Мужчина, сгорбившись, восседал за рабочим столом и, привычно прищурив один глаз, держал во рту курительную трубку. Табачный дым сизыми струйками расползался по кабинету, лаская шкаф, стулья, книги и ту самую софу, на которой когда-то бок о бок сидели я, Варвара, Ядвига и Кондратьев.
— А-а-а, это вы, сударь Шипицин, рад вас видеть, — искренне проговорил мужчина и изобразил желтозубую улыбку, разрезавшую осунувшееся лицо с мутными глазами. — С чем пожаловали?
— Моё почтение. Я присяду?
— Конечно, конечно, — заторможенным жестом указал он на стул, стоящий напротив стола.
Кажись, Анатоль Иванович уже с самого раннего утра успел принять на грудь. Об этом говорила и хрустальная рюмка, прикорнувший около влажного колечка на столе. И это колечко удивительным образом походило на след от донышка бутылки. Бьюсь об заклад, что перед тем, как я открыл дверь, Сафронов убрал бутылку со стола и поставил её на пол или закрыл и спрятал в выдвижном ящичке стола. А вот о рюмке он забыл.
— Благодарю, — произнёс я, присел на стул и втянул ноздрями идущий от мужчины характерный запах алкоголя. Да, он точно пьёт прямо на рабочем месте.
— Всегда пожалуйста, — невесело усмехнулся Сафронов, пожевал губы и проговорил: — Так с чем вы всё-таки пришли, сударь? Ежели оповестить меня о той беде, что стряслась с Кондратьевым, так я уже знаю. И вот, что я думаю по этому поводу. Хороший он был парень, да только окружение сгубило его! Он натура увлечённая. С головой бросился отстаивать новые идеи. И невдомёк ему было, что кровь порождает ещё большую кровь. Я так дознавателю и сказал. Говорю, сошлите его в Сибирь, не расстреливайте. Он же не со зла… э-э-э… натворил столько зла. Да только кто меня слушать будешь? Расстреляют его, как пить дать, расстреляют. Эх-х-х… Давайте, сударь, выпьем, что ли, дабы полицейские начальники всё-таки проявили к нему снисхождение.
После моего кивка Анатоль Иванович открыл ящик стола, достал початую бутыль водки, поставил на стол ещё одну рюмку и присовокупил к ней тарелку с уже нарезанной кружками кровяной колбаской.
Он налил водку в рюмки, поднял свою и выдохнул:
— Ну, стало быть, за то, чтобы Кондратьева не приговорили к высшей мере наказания.
— Ух-х, — содрогнулся я, когда опорожнил рюмку и отправил в рот кусочек колбасы. — Серьёзная выпивка. А что же, Анатоль Иванович, теперь будет с вашим клубом любителей всего мистического? По-моему, как-то так он назывался.
— Клуб придётся закрыть, — мрачно проронил мужчина, столкнув брови над переносицей. — Кондратьев в тюрьме. А судари Морозов и Аркадий Борисович, да и сударыня Толкницкая, давеча заявили, что охладели к моей затее и клуб покидают. Вот такие дела. Да и мне, ежели говорить откровенно, нынче не до руководства клубом.
— У вас появилась какая-то другая идея? — заинтересовался я, наблюдая за тем, как Сафронов снова налил в рюмки водку.
— Нет, идей никаких нет, но… — Анатоль Иванович заговорщицки мне подмигнул и прошептал: — Появилось кое-что интереснее, гораздо интереснее. Со мной связался сам граф Чернов и попросил меня о помощи. Граф Чернов. Меня.
— Граф Чернов? — вопросительно заломил я бровь. — Никогда не слышал о нём.
— Да вы что?! — ахнул мужчина и аж отпрянул, едва не сверзившись с кресла. — Это же сильнейший мастер смерти во всей Империи!
— Да я, если честно, даже не знаю, кто такие мастера смерти.
— О-о-о! Этот пробел нужно срочно устранить, но сперва выпьем, — протараторил Сафронов, цапнул рюмку и одним махом опустошил её. — А теперь, сударь, слушайте. Мастера смерти — это маги, способные работать с энергией самой Смерти. Они видят призраков и даже могут говорить с ними, подчинять себе. Это редчайший дар! И все мастера смерти так или иначе служат Империи. Они точно псы рыщут по Империи, выискивая существ смерти, коих требуется упокоить. И вот ученик графа Чернова вроде как напал на след зловредного призрака. Он отыскал его тут недалече, в Чернолесье, буквально в нескольких часах пути от Петрограда. Да только что-то стряслось с учеником его сиятельства. Сгинул он, вроде как, бесследно, а там, где отыскалась его кровь, знаки какие-то на деревьях были изображены. И вот граф обратился ко мне за помощью — мол, Анатоль Иванович, подсоби, погляди на знаки и дай своё заключение, вы же много чего на своём веку видали, авось встречались вам такие символы.
— Любопытно, — искренне протянул я, задумчиво хмуря лоб.
Чем дольше живу в этом мире, тем больше понимаю, что даже Никитос знал о нём далеко не всё. Оказывается, существуют мастера смерти. И их, видать, совсем немного, поскольку ни в одном университете не обучают владению подобной магии. А учатся же они, кажется, друг у друга, раз у Чернова имелся ученик. Это какая-то отдельная закрытая каста среди магов. И вот бы мне поговорить с кем-нибудь из них, раз за моей спиной стоит Смерть. Может, тот же граф Чернов что-нибудь мне посоветует, ежели я подберу нужные слова?
