— Ого, ты и так умеешь, — удивился я.
— А то, — улыбнулся он и стряхнул кусочки грязи со штанины. Так она стала выглядеть гораздо лучше. А вот ботинки парень уже очистил. — Наговорился со своей цыганкой?
— Угу, — кивнул я и залез в телегу, потревожив Мартына. Тот всхрапнул, вскинул голову и вытер повисшую на бороде нитку слюны.
— Едем? — прогудел мужик, глянув на Рыжика.
— Едем, — кивнул он, тоже забрался в телегу и спросил у меня: — А куда она делась-то? Померла, и ты её снова закопал? Было бы славно.
— Ушла. И не спрашивай куда. Я сам не знаю. Она только сказала, что больше никто её не увидит.
— Может, она как старая кошка? Они же када смерть чуют, так непойми куда уходят помирать, — предположил Кондратьев, отчего-то снова фонтанируя жизнерадостным настроением. Чего это он?
Я подозрительно глянул на него и втянул воздух. Да, так и есть. От него шёл свежий аромат алкоголя.
— Ты где уже опохмелиться успел? С собой что-то имел?
— Нет, создал. Вот, гляди, — он достал из кармана фляжку и потряс ею передо мной. Внутри что-то тихонько заплескалось. — Росу собрал с травы и превратил её в сильно разведённый спирт. На вкус — мерзость! Но на опохмел сойдёт. Мартын подтвердит, что мерзость. Да?
— Как есть мерзость, — пробурчал мужик и тряхнул вожжами. — Но-о-о! Шевели копытами, пока на живодёрню не сослал!
Лошадь, словно испугавшись угроз Мартына, резво поскакала по раскисшей дороге, отчего встречный ветерок чуть не смахнул с моей головы шляпу. Еле успел её придержать рукой.
— Так мы ещё на пару лекций в университет успеем! — оценил темп Кондратьев, вцепившийся руками в скрипящий борт телеги. — Мартын, ежели шибко быстро домчишь, то жди от меня премию!
Тот снова кивнул. А я пожаловался, мрачно глядя на перепачканные брюки:
— Меня в таком удручающем виде в университет не пустят…
— Вытягивай ноги. Сейчас хозяин жидкостей продемонстрирует свою подлинную силу, — не без самоиронии произнёс Кондратьев и весело захохотал.
Я послушался Рыжика. И этот мистер Пропер принялся с большим успехом бороться с пятнами грязи на моих брюках. Конечно, в идеальный вид он их не привёл, но вскоре они стали выглядеть вполне презентабельно. И за это я отблагодарил его широкий улыбкой и словами, сказанными в шутку:
— Может, тебе проклясть кого-нибудь надо?
— Обойдусь, — отмахнулся он и поглядел вперёд. — Уже предместья показались. Скоро и город. Как доедем до оживлённых улиц, так сразу сменим транспорт, а то нас студенты засмеют, ежели мы, два достойных сударя, явимся в университет на телеге. Вот умора-то будет! Прославимся на весь белый свет.
— Ага, — бледно усмехнулся я, представив эту картину. Однако моя усмешка быстро пропала, стоило мне вспомнить слова цыганки. Они огнём горели в моём сознании, не давая сосредоточиться на чём-то другом.
Но уже когда мы с Кондратьевым пересели в карету извозчика, меня немного попустило. Появилась внутренняя убеждённость в том, что я ещё поборюсь. Так просто не сдамся. А в борьбе оно и помирать как-то легче, нежели забившись в угол и удобрив штаны огромной кучей.
На моих губах расцвела отчаянно-бесшабашная улыбка. И именно с ней на лице я выбрался из кареты, а потом вместе с Рыжиком быстрым шагом двинулся к университету и влился в поток студентов, спешащих на первое занятие.
Возле расписания Кондратьев напомнил мне о походе к архиепископу. Мне, если честно, уже не хотелось к нему идти, однако я не стал отменять эту затею, раз уж обещал Рыжику, что мы пойдём к Серафиму. На этом мы и разошлись в разные стороны.
Я поднялся по железной лестнице на второй этаж, нашёл нужную аудиторию и вошёл внутрь. Ядвига была на месте, как и Варвара, но они опять сидели порознь. Морозов же снова не пришёл. А вот его сутулый прислужник с широкой кривозубой улыбкой махал мне рукой. Подойти? Нет уж, пусть сам подходит.
Я уселся на лавку в другой части аудитории, но буквально через пару десятков секунд ко мне подошёл Аркадий Борисович и дружелюбно произнёс:
— Д-доброе утро, с-сударь. Я вам м-махал рукой, но вы не з-заметили. А у меня к в-вам дело, точнее, я в-выступаю в роли посланника… посланника м-мира. Вот, это в-вам.
Сутулый протянул мне белый конверт, а я его взял и не без опаски вскрыл. Внутри покоился сложенный вдвое лист бумаги с коротким текстом, написанным размашистым подчерком, словно его торопливо выводил человек, находящийся в изрядном припадке. Мне не составило труда прочитать эти строки, после чего я даже слегка удивился, не увидев на бумаге следов от слёз ярости.
— Аркадий Борисович, не изволите ли передать сударю Морозову, что я великодушно принимаю его извинения?
— Всенепременно п-передам. Хорошего вам д-дня, сударь.
Сутулый удалился, а я сунул в карман листок с извинениями. Пусть останется на память или послужит доказательством, а то мало ли что…
Внезапно сидящий по соседству студент вежливо и с улыбкой в голосе произнёс:
— Никита Алексеевич, простите, что вмешиваюсь, но меня прямо-таки разбирает любопытство. Я не нарочно услышал ваш разговор с этим сударем и сделал вывод, что вас лишили уже второй дуэли…
— Верно. Лишили. А вы хотите предложить мне третью дуэль? — приподнял я бровь, а потом со смешком добавил, заметив бледность, появившуюся на щеках любопытного парня: — Не принимайте близко к сердцу, сударь. Это я так изволю шутить.
— Смешно-о, право слово, — промычал неизвестный и более со мной не разговаривал.
И он даже не смотрел в мою сторону на всём протяжении лекции. Ну и шут с ним. А вот Ядвига порой поглядывала на меня, причём весьма задумчиво, словно прикидывала: поговорить со мной или нет. Но после окончания лекции она ко мне так и не подошла. И даже после следующего занятия полька так и не соизволила поговорить со мной, хотя явно страстно желала этого. А я не стал делать первый шаг. Наступил на горло своему любопытству и с гордо поднятой головой покинул университет.
На улице к этому моменту распогодилось. Светило солнце, пропал туман, а на подсохших улицах осталось заметно меньше луж. В иной раз я бы прогулялся, наслаждаясь, возможно, последним чудесным деньком, но сейчас мне было не до праздных прогулок.
Я поймал таксомотор, и тот шустро отвёз меня на площадь Восстания магов. До встречи с Кондратьевым оставалось ещё несколько часов, так что я решил провести их с пользой. Плотно пообедал в трактире, а в своих апартаментах потренировал магические способности и приказал служанке подготовить к выходу в свет мою одежду. Она справилась на пять с плюсом, поэтому, когда стрелки часов показали шесть часов вечера, я вышел из доходного дома при полном параде. На меня даже пару раз восхищённо посмотрели дамы, проходящие мимо. Мне сразу же ещё меньше захотелось умирать.
Кондратьев, как и планировалось, обнаружился около каменных магов, навсегда застывших в схватке. Он тоже вырядился так, словно собрался свататься минимум к графине. Где он только взял деньги на все эти шмотки? На голове цилиндр, на ногах лакированные штиблеты, а на плечах изысканный фрак с красным кушаком, обхватывающим талию. Парень нетерпеливо прохаживался, постукивая о брусчатку тросточкой с серебряным набалдашником. И весь его вид говорил, что он птица высокого полёта.
— Тебя не узнать! — непритворно изумился я, подойдя к Рыжику. — Ты снял одежду с герцога?
— Хорошая идея. Жаль, она не пришла мне в голову, — усмехнулся он и следом добавил: — Пришлось брать вещи напрокат. Весьма полезная услуга, когда у тебя в кармане ветер гуляет. Не будем же попусту сотрясать воздух. Прошу в нашу скромную колесницу, Никита.
Кондратьев указал на роскошную карету с резьбой и серебряными украшениями. Мне даже не пришлось открывать дверцу. Её для меня распахнул спрыгнувший с козел расторопный малый в ливрее. Сервис, однако!
Я уселся на мягкое сиденье, а напротив меня плюхнулся Рыжик, подмигнул и тихонько проговорил:
— Плату за карету — пополам. А то возница заломил за неё четыре цены против обычной. Настоящий рвач.
