А тут с треском лопнуло поле под тамбуром жилой палатки гидрологов, и черная змеистая трещина проползла рядом с яковлевской палаткой. За ней задышала и расползлась на два метра старая трещина, разорвавшая надвое их рабочий павильон. Угрожающе зашевелились и доселе молчавшие главные валы. Мы метались по льдине, словно муравьи, перетаскивая с места на место наше добро. Впрочем, какое из них действительно безопасное, предугадать было невозможно. Только к ночи страсти улеглись, и мы получили временную передышку. Ветер тоже утихомирился, а сорокапятиградусный мороз принялся наводить порядок на трещинах, сковывая их молодым льдом.

Едва рассвело, как Сомов, Никитин и Яковлев пошли обследовать лагерь. Он сейчас напоминает селение, затерянное в горах, с той только разницей, что горы в любую минуту могли прийти в движение. Зрелище разгрома, учиненного природой, было удручающим. Бесчисленные трещины избороздили льдину вдоль и поперек. Исследовав состояние буквально каждой из них, измерив высоту каждого вала торосов, высота которых достигала местами восьми метров, они пришли к неутешительному выводу: дальнейшее пребывание в старом лагере невозможно и надо как можно быстрее эвакуировать все имущество на соседнюю льдину, оказавшуюся целой и невредимой. Правда, она была чертовски мала, каких-нибудь сто пятьдесят на двести метров, но это все, что есть сегодня в нашем распоряжении. Некоторые упрямцы пытались отсрочить переезд. И не только потому, что перетаскивание нашего имущества требовало гигантских усилий. Уж больно жалко было покидать насиженное, ставшее родным домом наше старое обиталище. Однако Сомов был непреклонен. И эвакуация началась.

Поскольку все аварийные запасы, документы, важнейшая аппаратура уже покоились на соседней льдине, пора было заняться палатками. Это оказалось непростым делом. Утепленные толстыми снежными обкладками, сцементированными морозом, они буквально вросли в лед. Освободить их из снежно-ледяного плена потребовало немалых усилий. Смерзшийся снег с трудом поддавался ударам пешней и топоров. Первой на очереди была палатка радиостанции, и после двухчасовой работы она была водружена на нарты и перевезена на новое место. За ней последовала жилая палатка гидрологов. Но ледяной дот гляциологов  оказался  нам  не  под  силу.  Наша  "аэрологическая палатка" тоже обречена. Ее можно было бы извлечь из-под снега только с помощью экскаватора. Пришлось удовлетвориться двумя. Но и они, обледеневшие, насквозь промерзшие, оказались неподъемными. А ведь на очереди оставались тонны других грузов, метеобудка, катушки с тросом, гидрологические лебедки и множество разных необходимых вещей. Пожалуй, мы бы справились с этой задачей, пожелай остаться на соседней льдине. Но ведь предстоял переезд в новый лагерь. А сколько до него километров? Теперь все взоры с надеждой обращены на Комарова: удастся ли ему оживить свой автомобиль? Пока что газик стоит рядом с мастерской, до самых бортов засыпанный снегом. Но Миша уверяет, что ремонт полностью закончен и остается лишь запустить двигатель. И все же при взгляде на этот промороженный, заиндевевший агрегат в голову закрадывается крамольная мысль: удастся ли его оживить? Мы нерешительно топтались на месте, пока сердитый окрик Комарова не привел нас в чувство.

-  Ну что вы стоите, ворон ловите, - гаркнул он, - беритесь за лопаты и расчищайте сугроб!

Команда была исполнена незамедлительно, и вскоре машина уже стояла на ровной, утоптанной площадке неподалеку от мастерской.

Комаров прихрамывающей походкой обошел машину кругом, постукивая ногой по скатам, а затем, подняв крышку капота, засунул под него голову. Он долго копался в моторе, что-то подкручивая, подвинчивая, тихонько матюкаясь, а мы стояли рядом, полные надежды на чудо. Наконец Комар спрыгнул на снег, неторопливо вытер руки ветошью и, сказав: "Все в ажуре", обратился к Дмитриеву:

-  Давай, Санек, тащи аккумулятор.

Дмитриев нырнул под полог мастерской и, торжественно улыбаясь, вынес тяжелый аккумулятор, бережно завернутый в старое ватное одеяло. Распеленав сей источник электроэнергии, Комаров установил его на раму под капотом, тщательно зачистил наждачной бумагой свинцовые култышки электродов и, насадив на них клеммы, туго затянул барашки. Тем временем Ваня Петров уже намотал ветоши на длинный железный штырь, обмакнул его в банку с бензином и поднес спичку. Факел мгновенно вспыхнул, и дымные языки пламени осветили сосредоточенные лица окружающих. Комаров, став на колени, долго водил факелом по днищу машины, отогревая застывшие узлы. Я притащил два ведра горячей воды, залил ее в радиатор. Комаров проверил рейкой уровень бензина в баке и протиснулся на сиденье за баранку. Все замерли в ожидании. Но Комаров продолжал сидеть не двигаясь, словно не решаясь нажать стартер.

-  Ну давай, Семеныч, не томи, - первым не выдержал Дмитриев.

Комаров только отмахнулся, но вдруг решительно повернул ключ, торчавший в замке зажигания, и нажал педаль стартера. Уу-УУ-УУ - натужно, словно просыпаясь, заурчал стартер. Но двигатель не подавал признаков жизни. Комаров выждал несколько мгновений и вновь нажал педаль, и вдруг, это был незабываемый момент, двигатель рыкнул раз, другой и, чихая и фыркая, вдруг загудел, выстреливая облачка черного дыма из выхлопной трубы.

- Ура! - заорал Дмитриев, и все подхватили этот радостный крик. Комаров выжал сцепление, включил скорость, и газик рывком двинувшись с места, покатил по льдине, громко фукая еще не прогретым двигателем. Теперь нам не страшно никакое переселение.

Наша льдина, куда мы перебрались после "великого торошения", - лишь временное пристанище. Она слишком мала, и серьезный натиск льдов сомнет ее без особого труда. Поэтому Сомов отправил две группы на поиск чего-нибудь более подходящего. Правда, особых надежд никто не питал. После разгула стихий трудно было рассчитывать, что поблизости окажется хоть мало-мальски пригодная льдина. И все же нам повезло. Километрах в полутора к северо-западу группа Гудковича наткнулась на вполне приличное поле размером километр на километр. Но все же это было хорошее, почти без трещин поле пакового льда, а Яковлев с Петровым, изрядно попотев, установили, что толщина его превышает два метра. Льдину окружали старые, заметенные снегом торосы: значит, коллизии последних недель ее не коснулись. Но дорога к ней отнюдь не была усыпана розами. Заструги, трещины, торчащие из-под снега ропаки попадались на каждом шагу, а в довершение всего ее в трех местах перегородили невысокие гряды торосов. Но все эти "мелочи" нам теперь были не страшны. Вооружившись пешнями, топорами и лопатами, мы дружно принялись за прокладку автомобильной трассы. Впереди шли разведчики - Яковлев с Петровым со щупами в руках. За ними следовали строители. Колонну замыкал газик с Комаровым за баранкой. Они удалились уже метров на двести, когда лед в старом лагере вновь пришел в движение. Все загудело, затрещало, словно природа, опомнившись, решила возместить упущенное.

Я выпустил одну за другой три ракеты, подавая сигнал тревоги. Прямо на моих глазах трещина под миляевской палаткой расползлась метров на десять, а следом за ней треснул лед под палаткой-баней. Края трещины мгновенно разошлись, и "баня" повисла над глубоким обрывом, грозя свалиться при малейшем новом толчке. Подбежавшие Курко с Никитиным, ухватив ее за торчащие дуги, отволокли с трудом от края обрыва.

На следующий день, пользуясь наступившим затишьем, мы заторопились с переездом в новый лагерь. Одни ремонтируют дорогу, другие свозят на нартах грузы для газика. Работы всем хватает. Наконец загруженный "под завязку" автомобиль отправляется в свой первый рейс. Погода стоит ясная, безветренная, хотя синий столбик в спиртовом термометре не поднимается за отметку -45°С. Безоблачное небо кажется прозрачным и отливает опалово-розовым. Из-за торосов уже посверкивают первые лучи приближающегося солнца.