-  Ай да Зямочка. Вот умница! - радостно отозвался Комаров. - И как это такая простая мысль мне самому раньше в голову не пришла?

-  По-моему, предложение Гудковича - отличный выход из создавшегося положения, - сказал Сомов. - Только давайте отложим ее осуществление до завтра.

Возражений не последовало, все так устали, что буквально валились с ног.

Наутро Курко приволок в палатку-мастерскую длинные чукотские нарты и вместе с Петровым принялся за ремонт: заменил сломанные колышки, тщательно связал медным проводом и сыромятными ремнями деревянные детали рамы, проверил и укрепил в гнездах каждый копыл. Для проверки на прочность нарты пару раз приподняли и бросили на пол.

Удовлетворенные результатами "технических испытаний", ремонтники выволокли нарты из палатки и перевернули их вверх полозьями. Затем Курко, вооружившись полотенцем и кастрюлей с водой, принялся за процедуру "войданья": намочит полотенце водой, проведет пару раз по полозу, а сорокаградусный мороз мгновенно превращает воду в лед. Он повторял эту операцию до тех пор, пока оба полоза не покрылись толстой, ровной ледяной пленкой. Теперь можно было отправляться на аэродром. Нарты легко скользили, оставляя на плотном снежном покрове две едва видимые дорожки.

Первая попытка водрузить самолетный нос на нарты кончилась неудачей. Даже лишенный плоскостей и хвоста, обледеневший фюзеляж оказался неимоверно тяжелым - примерно по тысячи килограммов на брата.

-  Сюда бы не нас, хлюпиков, а пяток штангистов-тяжеловесов, - посетовал Яковлев, утирая вспотевшее лицо.

Да, наверное, каждый из нас втайне пожалел, что ранее не прислушался к совету Амундсена. "Первое условие, чтобы стать полярным исследователем, - писал знаменитый полярник, - это здоровое, закаленное тело... Всем своим удачам я обязан, главным образом, тщательной тренировке моего тела, а также суровым годам ученья, предшествовавшим моему знакомству с действительностью полярной пустыни".

-  Постойте, ребята, - вдруг сказал Комаров, потирая ноющую поясницу. - Чего это мы зря корячимся? Давайте раскопаем снег под носом самолета и всунем туда нарты.

Сказано - сделано. Мы прокопали под носом фюзеляжа глубокую траншею и, подсунув под самолетное брюхо толстые доски, чуть приподняли его. Воспользовавшись моментом, Комаров быстро пропихнул парты в образовавшуюся щель.

Мы отпустили рычаги, и нос фюзеляжа опустился на нарты, жалобно заскрипевшие под его тяжестью. Заскрипели, но выдержали, не развалились.

-  Ну, полдела сделано, - прокомментировал Миляев, - как при изготовлении масла из говна. Мазать можно, а есть нельзя.

-  Ну, Николай Алексеевич, - укоризненно сказал Сомов, - вы и остряк. Только, думаю, мы и вторую половину дела одолеем.

После короткого перекура шестеро впряглись в собачьи постромки, а четверо стали у хвостовой части фюзеляжа.

-  Ну как, бурлаки, готовы? - спросил Сомов.

-  Готовы, хозяин, - откликнулся нестройный хор охрипших от мороза голосов.

-  Раз, два - взяли! - скомандовал Сомов.

Казалось, мышцы сейчас лопнут от напряжения. Но нарты стронулись с места и, ускоряя ход, заскользили по насту. За один присест мы преодолели метров тридцать и, обессиленные, повалились на снег. Второй рывок оказался еще более успешным. Теперь уже даже самые убежденные скептики перестали сомневаться в успехе нашего, казавшегося неосуществимым, предприятия.

Наконец, в последнем усилии мы протащили фюзеляж к центру лагеря и втолкнули зеленую дюралевую сигару в глубокий котлован, вырытый до самого льда по соседству с кают-компанией.

Рассевшись вокруг, мы с каким-то недоверчивым удивлением разглядывали убегающие в темноту две глубокие колеи, оставленные полозьями. Взявшись снова за лопаты, мы принялись забрасывать самолет снегом, пока усилившийся ветер, перешедший в пургу, не разогнал нас по палаткам. Но отдых был недолог. У радистов ветром повалило мачту, и Курбо прибежал за помощью. Едва передвигая ноги от усталости, мы поплелись к радиопалатке. Злосчастная мачта с оборванной растяжкой валялась на снегу. Растяжку заменили, Костя вручил все четыре своим помощникам, наказав натянуть и держать, как можно крепче, а сам вместе со Щетининым, осторожно приподняв длинный гнущийся ствол мачты, стал медленно приводить ее в вертикальное положение. И тут произошло несчастье. Курко поскользнулся, мачта вырвалась из рук и, звонко треснув, обломилась на самой середине. Ее тонкий конец, увенчанный сигнальным фонарем, воткнулся в снег и так и остался лежать, ибо на вторую попытку сил уже ни у кого не хватало.

-  Ну и черт с ней, - мрачно выругался Курко. - Обойдемся пока одной. Будет время - поставим. Спасибо, бояре, за помощь.

Благоустройство новой кают-компании затянулось до середины декабря. То надо было строить новые стеллажи для имущества и продуктов, чтобы их не замело пургой, то дополнительно утеплять палатки, то гидрологам потребовалась вторая лунка для проведения пятнадцатисуточной станции. Я, как все дилетанты, считал, что приготовить лунку - плевое дело. Просверли буром дырку во льду, засунь туда заряд аммонала побольше, зажги бикфордов шнур и через считанные минуты ба-бах - и лунка готова.

Действительно, если лед был относительно тонок - сантиметров 40-60, - его можно было продолбить даже пешней, и  исследуй  себе  океан  на  здоровье.  Однако  справиться   со льдом толщиной в три-четыре метра без помощи взрывчатки было просто невозможно, и приготовление лунки превращалось в долгую, изнурительную работу. С одной стороны, она должна была быть достаточно широка, чтобы в нее проходили любые гидрологические приборы. Но, с другой - не настолько широка, а чтобы после установки глубоководной гидрологической лебедки ее можно было накрыть палаткой, иначе вода в лунке немедленно бы замерзла и все труды пошли прахом.

Поэтому лунку сначала готовили с помощью мелких взрывов, а затем доводили до нужной кондиции пешнями вручную. После этого ледяной пол палатки настилали досками, расставляли "мебель": стойки для барометров и термометров, столик для записи результатов наблюдений, стул и газовую плитку - и лаборатория для океанографических исследований была готова.

Наконец-то руки дошли до кают-компании.

Фирма "Комаров и сыновья" (Гудкович и Дмитриев) потрудилась на славу: металлические стены грузовой кабины исчезли за брезентовыми полотнищами, полог из портяночного сукна, обшитого брезентом, перегородил кабину пополам, чтобы ее легче было отапливать. Появился длинный стол, за которым могли поместиться все обитатели лагеря одновременно. Комаров изготовил пару скамей, заменивших сиденья из банок с пятнадцатисуточным пайком.

Новый камбуз был великолепен. Под него мне отвели штурманскую рубку, и Комаров превратил его в "конфетку". Газовые плитки поставили на штурманский столик, а для баллона отвели место в пилотской кабине.

Для разделки продуктов Михаил сколотил удобный столик, под ним устроил несколько полок для посуды. На стенке появились крючки для развешивания половников и шумовок. После ужина, приготовив все необходимое для вахтенного, я зажег все четыре конфорки и устроился на высокой табуретке, специально изготовленной для меня Комаровым в знак благодарности за избавление от радикулита. Я наслаждался теплом, но какая-то неясная мысль не давала мне покоя. И вдруг меня словно осенило. Батюшки, ведь я сижу в том самом самолете, из которого два года назад прыгал вместе с Андреем Петровичем на Северный полюс. Тот самый Си-47 с бортовым номером 369. Ну и шуточки выкидывает судьба. И сразу нахлынули воспоминания.

Заканчивался второй месяц моею пребывания на льдине. В палатке было холодно, и я все раздумывал, вставать или не вставать. Шум, раздавшийся у входа, заставил меня открыть глаза. Кто-то топоча отряхивал снег, налипший к унтам. Через несколько мгновений откидная дверь в палатку приподнялась и внутрь ее просунулся сначала один рыжий меховой унт, за ним другой и наконец передо мной выросла знакомая, запорошенная снегом фигура Василия Канаки - аэролога экспедиции и моего первого пациента, которому я по ошибке всучил вместо бодрящих таблеток снотворные. Однако это недоразумение положило начало нашей крепкой дружбе, несмотря на значительную разницу в годах.