-  Пойдем, Саня, к машине, - сказал Комаров, - надо бы из снега вызволить. Там такой сугроб навалило, что мне одному не справиться.

За ними ушли Сомов с Никитиным разбираться со своим гидрологическим хозяйством, а я отправился на склад, за продуктами. Притащив на камбуз все необходимое, я, то и дело опасливо поглядывая на восьмиметровую громаду вала, нависшего над фюзеляжем, заполнил бак снегом, водрузил его на плитку и принялся наводить порядок в кают-компании. Работа шла споро. Под ударами пешни толстый слой льда, покрывавшего пол, вскоре превратился в груду зеленых осколков. Покончив с ледяным "паркетом", я принялся палкой выколачивать брезент полога, очищая его от инея. Кают-компания заполнилась снежной пылью. Она набивалась в рот, в уши, лезла за воротник и, мгновенно тая, превращалась в холодные струйки, стекавшие по спине. Наконец, работа была благополучно завершена, и я уселся на скамью, распрямив занемевшую поясницу.

-  Теперь, пожалуй, можно и чайком побаловаться, - сказал я вслух и, отодвинув бак, поставил на газ чайник. Хлопнула дверца, и между полотнищами полога просунулась заиндевелая физиономия Гудковича.

-  Шел по улице малютка, посинел и весь дрожал, - продекламировал он осипшим голосом. - Может, Виталий, обогреешь сироту?

-  Как не обогреть? А вот и чайник крышкой сигнал подает. Присаживайся за стол, я сам с тобой с удовольствием почаевничаю.

-  Может, теперь пойдем поглядим на лагерь? - предложил я, допивая вторую кружку.

-  Я не против, - сказал Зяма, натягивая куртку. Метрах в десяти от самолета путь нам преградила трещина шириной метра в полтора. Ее полупрозрачные, зеленоватые стены разошлись под углом 45°, образовав глубокий овраг, по дну которого журча извивались ручейки черной воды. Оглядевшись, мы обнаружили неподалеку валявшийся трап. Перекинув его через трещину, мы ползком перебрались по обледеневшим доскам на противоположный берег. Пройдя несколько шагов, мы оказались у подножия вала. Огромные глыбы нагромоздились друг на друга на восьмиметровую высоту. Взобраться по ним на гребень вала было делом весьма рискованным. Ноги то застревали между льдинами, то цеплялись за их зазубренные края, скользили по отполированной поверхности. Иногда глыба, казавшаяся устойчивой, вдруг уходила из-под ног, и мы с прыткостью горных козлов прыгали на другую, рискуя сломать шею. Наконец мы добрались до гребня вала. Открывшаяся панорама лагеря повергла нас в уныние. С трех сторон его окружали огромные ледяные валы. За каждым из них виднелись, словно застывшие волны морского прибоя, еще несколько, разделенные между собой неширокими проходами, забитыми ледяным крошевом, присыпанным снегом. В полукилометре от нас на западе чернело широкое разводье. Наша паковая льдина, одиннадцать месяцев служившая нам надежным пристанищем, превратилась в мозаику из различной формы и размеров обломков. Она напоминала кусок стекла, по которому ударили молотком.

Во всех направлениях разбегались извилистые трещины, уже подернутые молодым ледком. На белом фоне свежевыпавшего снега чернели купола палаток с обвалившейся снежной обкладкой и разрушенными снеговыми тамбурами. На месте актинометрической площадки возвышалась пирамида торосов. Всюду валялись ящики, баллоны, какие-то свертки, брошенные при поспешном бегстве.

-  Последний день Помпеи, - мрачно изрек Зяма. - Да, накрылся наш лагерь.

-  Ладно, старик, не печалься. Бог не выдаст - свинья не съест, - сказал я и, вытащив из-за пазухи трубку, выпустил клуб голубоватого дыма. - Не весь же океан переторосило. Может, где-нибудь остался кусок приличного льда.

Сильный порыв ветра едва не сбросил нас вниз, напомнив, что пора возвращаться. Мы застегнули куртки и стали осторожно сползать вниз. Добравшись до подножия, промерзшие до костей, мы рысью пустились к радиостанции, откуда доносилась веселая трель ожившего движка.

-  Здорово, бояре, - приветствовал нас Костя. - Где вас носило?

-  Путешествовали на вершину вала, - ответствовал я.

-  Ну и как? Очень хреново?

-  Да куда уж хреновее, - отозвался Зяма, - все вокруг перемололо. Живого места нет. А у вас, Константин Митрофанович, может, есть новости поприятнее?

Новостей оказался целый ворох. Пришли радиограммы со Шмидта, из Тикси, из Ленинграда. Москва сообщила, что готовится группа самолетов для проведения спасательной операции. Судя по тону радиограмм все крайне обеспокоены свалившимися на нас бедами.

-  Конечно, самолеты - это хорошо, - сказал Курко, - только вот сесть им будет некуда. Да и не очень-то нужно нас спасать. Теперь, думаю, сами управимся. А ты, Зяма, как считаешь?

-  Конечно, управимся, - уверенно сказал Гудкович. - Пока год не продрейфуем, никуда не уйдем. Вот только льдину понадежней найдем, и тогда все само собой образуется.

Топот ног и громкие голоса у входа прервали нашу беседу. Мы выглянули наружу. У палатки, отряхивая снег, столпились наши поисковики. Судя по улыбкам и веселым голосам, им удалось обнаружить подходящую льдину для нового лагеря. И действительно, километрах в двух от старого лагеря они наткнулись на вполне приличный островок размером километр на километр, совершенно не тронутый подвижками. Правда, путь к нему преграждали несколько трещин и четыре невысокие гряды торосов. Но это никого не смущало. Главное - есть новое пристанище!

-  Михал Михалыч, - сказал я обрадованно, - давайте все в кают-компанию.

Обед уже готов, и горячих щей похлебать никто не откажется. Когда все отогрелись, приняли по чарке спирта, принялись обсуждать наши перспективы.

-  Льдинку мы нашли неплохую, - сказал Никитин, затягиваясь папиросой, - но покорячиться нам придется. Боюсь, что без автомобиля нам не управиться. Теперь слово за Комаровым.

-  За мной дело не станет, - сказал Комаров, раздвигая полог. - Мы с Саней разгребли сугроб, и я осмотрел двигатель. Полный порядок. Теперь только отогрею его, и все будет тип-топ. Можно даже на Северный полюс махнуть.

-  Что ж, Михаил Семенович, надеюсь, вы нас не подведете, - сказал Сомов.

Однако большинство отнеслось к оптимистическому заявлению Комарова несколько настороженно, зная его самоуверенность. У каждого в глубине души шевелился червячок сомнения: а вдруг какая-нибудь деталь полетит, а вдруг разогреть не удастся, а вдруг? Как-никак а газик почти четыре месяца провел в сугробе, как медведь в берлоге. Однако автомобиль автомобилем, но для него надо будет проложить двухкилометровую дорогу на новую льдину через трещины и торосы. Но мы так поднаторели в разного рода такелажно-строительных делах, что предстоящий сизифов труд никого не смущает.

Полные радужных надежд, все разбрелись по палаткам. Лагерь погрузился в непривычную тишину, нарушаемую лишь посвистыванием ветра в торосах да легким покряхтыванием льда. Небо очистилось от туч, и молодая, словно отполированная луна залила окрестности желтым призрачным светом.

16 февраля.

Снова всю ночь гул торошений не дает нам уснуть. То в одном конце поля, то в другом раздается хруст ломающихся льдин. Трещину у палатки радистов исторосило и вывороченные льдины стали частоколом. Трап сбросило в трещину и придавило льдом. Единственная радость - посветлело. А при дневном свете все воспринимаешь спокойнее. Вроде бы теперь знаешь, куда бежать, если начнется очередное наступление льдов. Трое суток подряд мы работаем почти без отдыха. Прикурнем, забежим перекусить, хлебнем кружку чаю и снова за дело. Нас не оставляет опасение, что все повторится, и мы не успеем спасти остатки нашего добра.

В первую очередь на соседнюю льдину перетащили запасы продовольствия, баллоны с газом и оставшуюся пару бочек с бензином, без которого наша радиосвязь с Землей могла оборваться. Запасные радиопередатчики не внушают радистам доверия. Слишком долго пролежали они в холоде и вполне могли выйти из строя.

-  Как, Константин Митрофанович, - поинтересовался Сомов, - бензина для движка нам хватит?