А еще спустя три года Северного полюса достигла советская атомная подводная лодка "Ленинский комсомол".

Подготовку к встрече Нового года начали 30 декабря. Кают-компанию мы, как хорошая хозяйка, тщательно прибрали, скололи лед, покрывавший пол, настелили оленьи шкуры, покрыв их сверху брезентом. Дмитриев, как и обещал, раскурочил все имеющиеся "Огоньки", вырезал из них портреты самых очаровательных девиц и развесил их по стенам. Над столом укрепили транспарант "С Новогодним приветом". Борьба за уют продолжалась весь день.

За обедом 31 декабря Никитин, обведя взглядом похорошевшую кают-компанию, сказал, вспомнив о своих обязанностях парторга станции:

-  Михаил Михалыч, а знаешь чего здесь не хватает? Стенной газеты.

-  Я думаю, Макар Макарыч, - это отличная идея. Только кто возьмется за ее осуществление? Может, вы, доктор?

-  А на кой нужна эта газета? - сказал Комаров пренебрежительно. - Я еще в армии насмотрелся на эти "боевые листки". Никакого в них проку не видел.

-  Ты это брось, Михал Семеныч, - рассердился Никитин, - занимайся своими железками, а с газетой мы сами разберемся. Так как, доктор, не возражаете, если мы тебя назначим редактором?

-  А чего ему возражать, - сказал Миляев. - Он у нас поэт. Ему и карты в руки.

-  Я согласен, - ответил я, памятуя свое богатое редакторское прошлое в школе и стенах академии. - Только рисовать я не умею.

-  Тогда принимайся за дело, - сказал Сомов. - А насчет рисунков, так ведь у нас Зяма отличный художник.

-  А я могу заметки напечатать, - сказал Саша Дмитриев.

-  Значит, заметано, - довольно сказал Никитин. - Берите у меня в палатке пару листов ватмана и прямо после обеда приступайте к работе. Времени-то до Нового года в обрез.

-  Мы готовы, - согласился я, - только вот название газете надо придумать.

-  Может назовем ее "На полюсе"? - предложил Никитин.

-  А не лучше ли "В сердце Арктики", - сказал Яковлев, - вроде бы звучнее.

Спор грозил затянуться. Наконец пришли к общему соглашению назвать газету "Во льдах".

Когда кают-компания опустела, мы собрались на первое редакционное совещание. Поскольку поиск авторов и выколачивание заметок дело неблагодарное, да и времени осталось немного, мы решили ограничиться единственной статьей - передовицей Сомова, а все оставшееся газетное пространство заполнить рисунками, изображающими новогодние сны. Никитину - возвращение из лунки "вертушки", Яковлеву - появление автоматического  бура  для  сверления  льда,  Комарову  -  оживший автомобиль, мне - скатерть-самобранку, Дмитриеву - полногрудых красавиц, Сомову - иглу для штопки льдины.

Зяма принялся набрасывать на бумаге рисунки, а я, закусив от усердия губу, занялся сочинением подписей. После короткого перерыва на ужин мы снова погрузились в работу. Мы старались вовсю, позабыв о времени. Две паяльные лампы гудели, сгоняя с полога последние разводы изморози, и она превращалась в толстые капли, сочно шлепавшиеся на наше детище, которое пришлось укрывать полотенцем. Было уже далеко за полночь, когда Зяма дорисовал последний "сон", а Саша допечатал одиннадцатое четверостишие, и мы принялись расклеивать их под рисунками.

-  Эй, ребята, - сказал Дмитриев, - а ведь здорово получается. Первая стенная газета на льду.

-  Какая уж там первая, Саня, - возразил Гудкович. - Их до нас уже было немало. И у Кэна в экспедиции на бриге "Эдванс" 100 лет назад вышла газета под названием "Ледяная блестка", и на "Фраме" у Нансена выпустили "Фрамсию". Кстати, редактором ее тоже был доктор.

-  И челюскинцы на льдине умудрились выпустить три номера стенной газеты "Не сдадимся", - добавил я. - Так что мы далеко не первые.

-  А жаль, - вздохнул Саша. - Но все-таки на Полюсе недоступности никто еще стенных газет не делал?

-  Точно не делал, - сказал Сомов, входя в кают-компанию. Он посмотрел на плоды нашего творчества и одобрительно похлопал Зяму по плечу. - Молодцы, ребята. Только очень уж вы заработались. Смотрите не проспите Новый год.

-  Не проспим, Михал Михалыч, - бодро ответил я. - Встречать-то мы будем его по московскому времени, в 12 часов дня.

Мы было собрались уходить, как дверь кают-компании хлопнула и из-за полога раздался крик Кости Курко:

-  Эй, бояре, бросайте к черту ваши дела да выходите поскорее. Такое сияние - обалдеть можно.

Уж если Костя, всегда сдержанно относившийся к арктическим красотам, пришел в восторг, значит, действительно происходит что-то необыкновенное. Мы, полуодетые, выскочили наружу. Небо пылало, перепоясанное гирляндами разноцветных огней. На юге-востоке с небес до верхушек торосов опустился полупрозрачный, переливавшийся розовыми, зелеными и золотистыми красками занавес. Его складки трепетали словно под порывами ветра. По небосводу катились яркие разноцветные волны, а в зените неистовствовал огненный смерч, то свиваясь в единый гигантский багровый клубок, то распадаясь на бесчисленные красные языки. Но это там, в космическом пространстве, а здесь, внизу, царила тишина. Ни треска льда, ни шорохов поземки, ни посвистов ветра. В этом было что-то нереальное.

Казалось, где-то в безднах космоса разразилась галактическая катастрофа и вот-вот этот бушующий ураган огня обрушится на землю и поглотит все.

А по небу все катились багровые тучи. Они убыстряли ход и, достигнув горизонта, словно наткнувшись на невидимый берег, бесшумно разлетались на мириады брызг.

Но вот краски стали меркнуть, исчез занавес, и лишь бледная зеленая дуга, окутанная прозрачным голубым газом, проступила на почерневшем небе. Вскоре и она исчезла. Из облака торжественно выплыла луна, озарив мертвенно-желтым светом бескрайние ледяные поля...

-  Ну и ну, - сказал Гудкович, переводя дыхание.

-  Вот уж сколько раз я бывал в Арктике, а такого не видел, - сказал Никитин.

-  Сказать честно, и я тоже, - согласился Курко.

-  Я тоже с таким мощным сиянием не встречался, - сказал Мил я ев, - но читал, что такое случалось даже в Европе.

-  А я думаю, что северное сияние потому и называется северным, что оно только в Арктике бывает.

-  Это оно называется так, а на самом деле его можно наблюдать даже в средних широтах, - сказал Миляев. - Сенека, такой, Саша, был римский философ, писал, что сияние, появившееся над Римом, было таким мощным, что император Тиберий, приняв его за пламя пожара, решил, что загорелась Остия, и послал туда на помощь своих легионеров.

-  Что там твой Сенека, - сказал Яковлев, - совсем недавно, в 1938 году, над Европой появилось красноватое зарево, переполошившее пожарных Англии, Австрии и Швейцарии.

Возбужденные спектаклем, показанным нам природой, мы готовы были обсуждать увиденное до рассвета, если бы Комаров не потребовал "кончать базарить" и расходиться по палаткам, не то проспим новогоднюю встречу.

Я влез в спальный мешок и попытался уснуть. Но впечатление от огненной феерии было, видимо, таким сильным, что я, закрыв глаза, погрузился в мир удивительных видений. Перед моим мысленным взором возникли, сменяя друг друга, картины, порожденные легендами и сказаниями северных народов, слышанные мною когда-то. Из туманной мути появились цепи горных хребтов с зазубренными вершинами, окутанными облаками. Красная точка на перевале превратилась в пылающий костер. Я увидел могучую фигуру индейца в уборе из орлиных перьев. В зубах он держал трубку с длинным тростниковым чубуком, разукрашенную зелеными листьями.

Я узнал его, великого Гитчи-Маниту - Владыку жизни верховного вождя всех индейских племен и его Поквану - трубку мира. Вот он приподнялся, подбросил в костер сухие ветви, и пламя, взметнувшееся кверху, разбросало по сторонам мириады разноцветных искр.

Они сплелись в причудливые узоры, сливаясь в трепещущий зеленый занавес. Но картина стала блекнуть. Ее сменила другая. Среди ночной темноты я увидел бесконечную цепочку людей в меховых одеждах, летевших меж звезд. А над ними парили огромные причудливые фигуры с факелами в руках. Это бессмертные боги освещали душам гренландских охотников и воинов путь в "страну, где занимается день", в озаренные солнцем края, вде по необозримой тундре бродят бесчисленные стада оленей, алеют ковры морошки среди зарослей карликовых ив. Это о ней рассказывал канадский эскимос заклинатель духов Ауа своему белому другу Кнуду Расмуссену: "Там хорошо живется, много радостей. Почти беспрерывно играют в мяч... А мяч тот - череп моржа. И когда мертвые играют на небе в мяч, нам кажется, что над землей полыхает северное сияние".