– А ты-то откуда это знаешь?

– Я ощутил это много веков назад в первом рейсе, когда перед Пробуждением на Тормансе, как до преобразования в планету-тюрьму называли Ассортир, работал в море на пределе возможного, так как выполнял работу за двоих из-за нехватки матросов. Наотрез пальцев отказавшись стоять «на ноже» – циркулярной пиле, отрезавшей рыбам головы, – вспомнил Ганеша, как мастер обработки навязывал ему более высокооплачиваемую работу палача и замолчал.

А потом, играючи, спросил:

– А как ещё можно заставить бесов повысить эффективность своего труда?

– Заставить их ценить время! – дошло до Талии. – Прости, длительность трудового процесса.

– Да, – улыбнулся он. – Всё гениальное просто. Вот для этого-то время и было создано мною наглядно. Как день и ночь, лето и зима.

– Чтобы бес всё наиболее важное успевал за день, а ещё более важное – за лето?

– Посвящая освободившееся от трудовой активности зимнее время подведению итогов. И обмену опытом долгими зимними вечерами. Теоретической подготовке.

– А как ещё можно сократить период эволюционирования?

– Работать ещё лучше и быстрее!

– Откуда ты знаешь?

– Из собственного опыта. Чем быстрее я работал тогда в рейсе, укладывая рыбу на ленте головой вперед для того чтобы облегчить работу палача, успевая ещё и подавать её из бункера, тем лучше у меня это получалось.

– А почему ты решил, что это как-то связано с мыслительными процессами?

– Потому что чем интенсивнее я работал, тем лучше у меня получалось писать моё Учение. В котором я и создавал свой проект «Время». И я меньше времени тратил для вхождения в «рабочее состояние». Ведь поначалу в голову лезут одни банальности. И только потом в ней появляются стоящие мысли, которые можно применить в творческом процессе. Что и позволило мне затем трансформировать планету.

– А когда ты успевал писать? Там ведь время только на то чтобы работать, спать и снова работать.

– Работая интенсивно, я начал раньше просыпаться, а потому и начал позже ложиться. А то и вовсе спать через раз, если удавалось как следует потрудится над книгой. Или над чтением книг других. А потом и вовсе перестал спать. Достаточно было посидеть несколько минут во время перерыва на чай, полу прикрыв глаза до эффекта «жалюзи» и наблюдая за тем бредом, что самопроизвольно возникал в голове, постоянно одергивая себя чтобы не ускользнуть в этот бред и не уснуть. И желание спать пропадало на несколько часов. А потом, приходя в каюту, я повторял эту процедурость. И начинал работать. Над собой.

– И что, спать не хотелось?

– Хотелось. Но только когда я начинал опираться спиной о спинку дивана в каюте или закрывал глаза. Тут же вовлекаясь в бред из слов и телодвижений возникающих как на экране бесов, что-то там мне показывающих и рассказывающих, заставляя меня адекватно им отвечать словами и поступками. Тем более что меня забавляло это «пограничное состояние» между сном и бодрствованием и я охотно наблюдал за ним сквозь жалюзи почти что сомкнутых век. И иногда я, наблюдая за оживающим в голове бредом, всё же ускользал в сон. Но так как я делал это сидя за столом, держа спину прямо, то и сон был не долгим. Один цикл сна – полтора часа. А то и – минут двадцать. И я чувствовал себя очень выспавшимся. И мог продолжить работу.

– А зачем ты держал спину прямо?

– Потому что иначе я сразу же превращался в кисель и тут же уплывал в сон. Но по-настоящему я просыпался, чувствуя абсолютную бодрость, лишь тогда, когда интенсивно двигал руками во время работы. Даже если перед этим всё же и давал телу как следует выспаться. И я понял, что настоящую бодрость дает вовсе не сон, а интенсивное движение конечностями. И чем более быстро я работал, тем больше у меня появлялось бодрости. Иногда я специально так быстро шевелил руками, так «разгонял» себя, что хотелось просто заорать!

– Заорать?

– Что я периодически и делал, вызывая у всех лишь понимающие усмешки. Ведь в море у каждого по-своему сносило крышу.

– Так что там можно было ни в чем себе не отказывать! – усмехнулась Талия.

– Главное, чтобы ты при этом продолжал работать. Лишь мастер обработки иногда прибегал, думая, что кому-то отрезало палец или защемило в шнеке ногу. И грозил кулаком.

– То есть ты повышал свой жизненный тонус, – заключила Талия. – Выходит, правда, что труд превратил обезьяну в беса?

– Теория эволюции всего лишь одна из ложных теорий, разработанных для проведения ложного понятия «Время» в жизнь. Ведь на самом деле именно физические нагрузки и доминирование именно физической – беленькой такой – энергии в теле и делают нас более примитивными, постепенно порождая и в уме соответствующее всем приматам мироощущение. Если не заниматься хотя бы пару часов в день интеллектуальными упражнениями для выработки в теле через нагрузки на мозг – голубоватой – энергии понимания. Тем самым сублимируя энергию от физических нагрузок, не позволяющих нам облениться, став лишь одним из стада «разумных животных».

– Как все наши ученые? – усмехнулась Талия. – А я-то думала, чего это они все такие толстые.

– Тем более что от кого на самом деле произошел Дарвин мы не знаем. Может быть, он только поделился с нами своим самонаблюдением. Вероятнее всего, это их семейная тайна, которую он подло раскрыл.

– Как известно, философия такова, каков сам философ.

– В силу того, что основой логики мышления является логика непосредственного бытия, анализируя произошедшие именно с ним события любой философ и вырабатывает «прокрустово ложе» именно своей логики, которую он затем и развивает в своей философии. При помощи которой он и пытается затащить всех и вся на свой разделочный стол.

– Видя очевидные – только ему – чужие недостатки, – улыбнулась Талия.

– Которые все они могут (и должны) использовать для своего саморазвития. Это часть их кармы – логики их непосредственного бытия, основы именно их мышления.

– Актуальной непосредственно для них.

– Их мета-язык, на котором они вынужденно (своим предыдущим в прошлых жизнях саморазвитием) не только общаются, но и взаимодействуют в этом мире. Улучшая, в итоге, либо же ухудшая каждое своё детство.

– Недо-понимая всех остальных.

– Что и является трамплином каждого к пониманию.

– Понять-таки всех и вся.

– Основой, создающей реактивную тягу к остальным, подстрекая разумно взаимодействовать с другими, с виду неотличимыми от тебя самого, постоянно натыкаясь на этот парадокс самообоснования, пытаясь разгадать (дешифровать) для себя логику их поступков. Которая, на первый взгляд, выглядит как предательство. Твоих интересов.

– Заставляя обижаться.

– А через это – и пытаться их понять. С самого детства. Слагая гимн своей картины мира. Так что если кто-то настаивает на истинности именно какой-то одной из теорий, приводя нам самые веские аргументы, буквально заставляя нас именно так и думать, то это говорит лишь о том, что данная теория актуальна именно для него. Но – не для всех остальных. Ощущающих своё духовное родство с другими теориями, актуальными именно для них. Теориями, творящими именно их жизнь по своему образу и подобию. Позволяющими каждому из нас духовно, а вслед за этим и физически совершенствоваться. Изменяя самого себя. Так сказать, на корню. Именно поэтому каждый из нас и пытается создать здесь свою философию жизни, которая полностью передавала бы на бумаге – и у нас в голове – именно наше мировоззрение. Находя своих подлинных приверженцев и поклонников своей теории из числа тех, история становления которых в качестве живого – уже – существа (в отличии от мертворожденных, которые только слушают других, ни о чём не думая) почти полностью совпадает с нашей. Именно поэтому-то знание любого беса основано на вере в его истинность. Не актуальную для других, с виду похожих – теперь – на него существ. Истина конкретна.

– И для каждого из нас она именно своя?

– Ровно до тех пор, пока мы не добредём по этой дороге до Абсолюта, спотыкаясь о теории других существ и запутываясь в силках совершенно ложных для нас всеохватывающих «мировых систем». Абсолют – именно та истина, которая актуальна для всех без исключения. Но убедится в этом мы сможем не раньше, чем это станет частью нашего истерического опыта.