— Вероника, ты как? — знакомый голос звучит мягко и трепетно, как никогда ранее.

Машинально подрываюсь с кресла и утыкаюсь лбом в широкую грудь мужчины. Обхватываю его руками, будто спасительный круг. В горле ком, и дышать нечем. Но он тут, рядом. Со мной.

Волков обнимает в ответ, крепче прижимая меня к своему телу. Тёплая рука гладит меня по голове.

— Скажи мне, милая, почему тебя так часто пытаются изнасиловать? — звенит в ушах.

Я молчу. Лишь сильнее зажмуриваю глаза и сжимаю дрожащими пальцами ткань его пиджака.

— Ну что ты, испугалась? — Степан Ефимович берёт мои плечи и требовательно отодвигает меня.

Смотрит в глаза с болью и сожалением.

— Всё уже позади, Вероника. Успокаивайся, — гипнотизирует взглядом.

Я нервно всхлипываю, подбородок до сих пор безбожно дрожит, а рассудок окутан страхом.

— Милая, девочка моя, — мужчина осторожно сжимает моё лицо в своих руках и покрывает его хаотичными поцелуями.

Я скучала по нему. Как же сильно я скучала! Тонула в этой тоске, сердце тисками сжималось, скулило, а я терпела. Просыпалась по ночам от очередного сна с его участием и рыдала, одёргивала себя от спонтанного желания набрать его номер и рассказать о том, что жить без него не хочу. Держала себя в руках, выжимала из души всю любовь, как влагу из мокрой тряпки. Только ничего у меня не получилось.

Я по-прежнему его люблю.

— Я очень хочу, чтобы ты была моей, — Волков шепчет мне прямо в губы, прикрыв глаза.

Ему эти слова удаются с трудом, с натяжкой.

Степан Ефимович обнимает меня за талию, вздрагивает.

Изучающе проводит ладонями по округлому небольшому животику.

— Что это? — хмурит густые брови.

Я молчу. Он не должен был узнать о беременности. А я вот так… вот так глупо попалась.

— Вероника, ты что… беременна? — выдыхает.

Перед глазами мельтешат цветные пятна, кроваво-красные, яркие. Ноги становятся ватными и я, не выдержав напряжение, кажется теряю сознание.

…

— Как ты посмела скрыть от меня беременность! — мужчина громко орёт, и, кажется, его голос слышит весь дом.

Я молчу. Лишь поджимаю губы, даже взгляд на него не поднимаю. Лежу на белой простыне не двигаясь, застыла взглядом на капельнице, которая ритмично посылает лекарство мне в вену.

— Вероника, ты вообще в своём уме? — Волков хватается за голову и начинает быстро ходить по комнате.

— Степан Ефимович, нужно дать девушке отдохнуть, — женщина в белом халате заглядывает в мои стеклянные глаза и сочувствующе вздыхает.

— Такой наглости я ещё не видел! Обречь наследника многомиллиардной корпорации на жизнь в невыносимых условиях! Чем ты думала, Ника? — Волков останавливается и стучит кулаком по стене.

Женщина — доктор вздрагивает. Поставив руки в бока, прожигает миллионера суровым взглядом:

— Если вы продолжите орать, то можете потерять своего наследника! Я сказала, девушке нужен покой. Вы специально её морально разрушаете? Провоцируете выкидыш?

— Что? — Степан Ефимович, наконец, меняет гнев на милость. — Нет, конечно, нет! Мне нужен мой ребёнок!

— Тогда покиньте комнату! Думайте о своём ребёнке, — доктор указывает на дверь.

— Это мой ребёнок, а не его, — хрипло выдаю я, пытаясь приподняться в постели.

— Твой? — Степан Ефимович заводится с новой силой. — Ты не имеешь на него никаких прав, Канарейкина! Ты должна была сразу сказать мне, что беременна! Сразу!

— Степан Ефимович, — вновь вмешивается доктор. — Вероника мать этого ребёнка. Она как раз и имеет на него все права, а вот ваше отцовство нужно ещё доказать.

Волков кривится от её слов, глаза его гневно сужаются, осматривая моё тело и, махнув рукой, он выходит прочь.

Я нервно всхлипываю и обнимаю свой животик.

— Вероника, вам не о чем беспокоиться. С ребёнком всё хорошо. Поспите, я прослежу, чтобы Степан Ефимович больше вас не потревожил, — успокаивает меня доктор, а я устало закрываю глаза.

— Я хочу увидеть маму, — выговарию тихо, одними губами.

— Мы решим этот вопрос, отдыхайте, — женщина выходит из моей спальни.

Я вновь оказалась в доме Волкова, в своей комнате, ставшей уже родной. Степан Ефимович вызвал знакомых врачей, как только я грохнулась в обморок в ресторане. И, по его приказу, меня привезли сюда. Даже УЗИ мне сделали прямо тут!

Волков в бешенстве и говорит ужасные вещи. В голове бегущей строкой всплывает: ты не имеешь на этого ребёнка никаких прав.

Если миллионер захочет, чтобы Максимка рос с ним, без моего участия в их жизни, то по щелчку пальцев сможет это устроить. Моё существование тогда потеряет всякий смысл.

Мой мальчик — моё продолжение. И я буду бороться за него до последнего.

Словно в бреду я провожу значительное время. Кажется, засыпаю. Снова открываю уставшие глаза, нежно глажу животик и вновь проваливаюсь в сон.

— Вероника, милая моя, — холодная ладонь на моей горячей коже чувствуется болью.

— Мама, — шепчу, не открывая глаз.

— Вероника, что он с тобой сделал?

— Всё хорошо, — наконец решаюсь посмотреть на родительницу.

Она сидит рядом на краешке моей кровати, оглядывает капельницу, длинную трубку и катетер в моей руке.

— Знаешь, милая, ты наверное будешь на меня злиться, — мама вскидывает голову, чтобы убрать с лица выбившуюся прядь волос. — Я прочитала то письмо, которое Волков тебе написал. Помнишь, ты его выкинула в мусорное ведро? Так вот я достала! И сберегла! И не зря!

Я шумно вздыхаю.

— Вот! — тянет мне смятую бумагу. — Обязательно прочти!

— Ладно, — морщусь. — Положи на стол.

Задушевные беседы с мамой приводят меня в состояние покоя. И, когда она уходит, я ещё долго лежу, глядя в потолок.

Поворачиваю голову и замечаю смятую бумагу. Его письмо. Сердце трусливо жмётся и пропускает удар. Выдыхаю, положив ладонь на лоб. Даже испарина выступила от волнения.

Прикусываю губу и моргаю, смотря на столик. Письмо лежит себе, так и манит. Станет ли мне лучше, если я его прочту? Что вообще Волков мог такого написать, чтоб мама сказала, что не зря сохранила этот паршивый кусок бумаги?

Не выдержав, приступаю вчитываться в неразборчивый почерк.

"Письмо на случай, если я струшу и не смогу сказать тебе в лицо, что чувствую на самом деле.

Когда я впервые услышал твой голос в ресторане, мне показалось, будто ангел поёт. Я наслаждался, заслушивался, и, видимо, уже тогда влюблялся. Решил посмотреть на тебя украдкой. Обычно мне не было дело до певичек, а тут не выдержал. Посмотрел. И убедился в том, что ангелы существуют в реальности. Ты — самая красивая женщина, которую я встречал на своём пути. Ты — мой идеал.

Нет, я не влюбился в тебя с первого взгляда, не думай. Тогда я решил, что хочу с тобой переспать. Одна ночь. Просто секс. Предлогом к тотальному соблазнению я использовал предложение стать моей личной помощницей. Знал, что спать за деньги ты не будешь, чувствовал это подкоркой.

Ты казалась прочитанной книгой каждый раз, когда я с тобой игрался. Покрывалась мурашками, забывала дышать, прикусывала губу и нервно сводила коленки. Я знал, что ты тоже меня хочешь.

На приёме у Орловых ты взяла меня за руку, украдкой, под столом, чтобы никто не видел. Чёрт, как же это было интимно! Знала, что я напряжён. И этот жест дал мне такую внутреннюю силу и веру, что всё будет хорошо, что я мельком подумал, будто ты, Вероника Канарейкина, послана мне небесами для счастья, умиротворения и спокойствия, а не для разового развлечения.

Но развлечение всё же состоялось. Я никогда в жизни не получал такого удовольствия, как с тобой. Чистый кайф, неподдельный. От запаха. От мурашек по коже. Крышу рвёт от тебя!

Я хотел продолжить нашу историю. Хотел разобраться с собственными чувствами. Мне внушили, что я люблю Эвелину, и я верил. Верил, что любовь — пресная, безвкусная, неинтересная. А с тобой на меня обрушился такой спектр эмоций, что я просто ахринел! И это не разовая акция. В штанах становилось тесно от одной мысли о тебе, а когда я тебя видел, готов был волком выть.