Я стою, замерев от ужаса, а Алан, Алан бледнеет, словно меняясь со мной местами.

Нож вонзается в мое плечо. - Красивый шрамик выйдет, правда? – улыбается эта сволочь.

Я стискиваю зубы, чтобы подавить вскрик, и прикусываю нечаянно щеку.

Вкус крови отрезвляет меня.

Боль, прежде резвящаяся в том месте, отступает на задний план.

Сейчас… Сейчас.

Надо действовать!

И я неожиданно, едва нож отдаляется от меня, бью его локтем в живот, и вырываюсь, одновременно оттаптывая ноги.

И в тот же миг Алан кидает кинжал, вытянув его из рукава. Сталь рассекает воздух, отсверкивая ледяным инеем, несясь вперед.

Бросаюсь прочь, но убийца хватает меня за рукав и тащит к себе, шатаясь.

Кинжал Алана торчит в его животе.

Ткань трещит.

Алан бросается ко мне, и подхватывает, не давая утянуть меня в пропасть…

Никогда не даст, даже если я сама захочу броситься туда.

Убийца падает вниз…

Мы стояли на крыше, обнявшись, и смотрели, как его тело летит с десятиэтажки все ниже и ниже.

И лежит на земле изломанной, бумажной куклой.

Вот, что бывает с теми, кто творит зло другим.

Закон отражения, закон тени, закон бытия.

В этом или другом мире.

А я плачу, уткнувшись лицом в плечо Алана, в холодную ткань куртки, вдыхая его родной запах, несущий в себе защиту и спокойствие.

И я не стесняюсь своих слез.

Я чувствую себя виноватой в том, что не спасла врага

И мы одни. Здесь

А небо летит над нами, блистая голубизной, обрамленное облаками.

Внезапно Алан осторожно освобождается от моих рук. И отшатывается от меня.

Почему? Я ищу в его лице причины, по которым ему могло бы быть противно мое общество, и не могу найти их.

Мне нужно отблагодарить его как-то, и я шепчу сиплым от недавнего плача голосом:

- Если бы не ты, я была бы…

- Тс-с-с,- успокаивает он меня,- все будет хорошо… с тобой ничего никогда не случится и не могло бы случится. А теперь давай пойдем отсюда, пока народ не набежал,- говорит он со мной ласково, как с маленькой.

Я выпрямляю плечи и смотрю на него сердито. Мне не пять лет! Я уже злюсь на себя за минуту слабости.

- Идем,- я хватаю его и иду сквозь миры. Они осыпаются у моих ног, как лепестки цветов, они вспыхивают и гаснут, как зарницы, обжигают, как мороз, и опаляют как дыхание страсти.

Мелькают, как картинки в калейдоскопе.

Высокий берег моря, усеянный камнями, светлая дорога, прячущаяся в тумане и солнечные луга.

Я останавливаюсь среди полей… Свет рушится на меня каскадом, я падаю в траву и блаженно вытягиваюсь. Прищуриваюсь, созерцая белейшие, нежнейшие цветы дикой яблони, водопадом струящиеся по веткам.

- И зачем ты нас сюда занесла? – интересуется Алан, по-прежнему стоя.

- А тебе здесь не нравится? – улыбаюсь я,- такая благодать!

- Твою рану нужно обработать, - говорит Алан.

Я киваю.

Боль пожирает мою руку, медленно заглатывая ее от ногтей до плеча, подобно крокодилу. Если раньше я могла игнорировать ее исключительно силой воли, то теперь она безумным коктейлем струится по жилам, заставляя меня дрожать.

Алан говорит, садясь рядом со мной:

- Может, перенесешь нас к себе?

Я качаю головой.

- Почему?

- Не знаю,- и это правда. Я немного не в себе после всего этого. Меня ж не каждый день убивают, точней пытаются. Теперь почти каждый! Из меня едва не вырывается глухое рыдание. И честно говоря, я была настолько в шоке, что даже не смогла с первого раза представить себе свой дом. В моей голове был вопиющий кавардак.

- Ты когда-нибудь убивал? - спрашиваю я его.- О боже, какой ужас! – меня трясет.

- Мери, неужели ты хотела бы умереть вместо этого придурка,- предельно серьезно говорит мне Алан.

Я обнимаю себя руками и качаю головой.

- Он сам виноват,- подводит итог Алан,- не расстраивайся,- нежно и ласково,- лучше, иди сюда,- когда я подхожу, он снимает с меня куртку, всю в крови, и отрывает рукав моей блузки.

И при этом выговаривает:

- Нечего было геройствовать, соваться туда одной! - я вижу по его глазам, что он в ярости, но сдерживает ее. Пока. За стеной, что он распростер над своими чувствами, пылает ледяное, бушующее бешенство…

Меня сотрясает дрожь, идущая от сердца.

Теперь мы стоим друг напротив друга.

- Я…я правда не хотела,- бормочу я, пряча от него взгляд.

Он молчит в ответ. Мрачно. Страшно. Отчуждающе.

Ах, так!

Я вскидываю голову и дерзко возражаю:

- Я должна разбираться со своими проблемами. Сама!

Никогда я не буду марионеткой, покорной чьей-то воле. Следующей слепо за своим кукловодом-хозяином. Повинующейся безгласно.

За свободу нужно сражаться!

Даже с теми, кого любишь, если они хотят отобрать ее у тебя.

Только какими способами, чтобы не потерять их? Навсегда.

- Я и не мешаю тебе в этом,- терпеливо проговорил Алан, и (о чудо!) лицо его дрогнуло и изменилось. Тень понимания. Сочувствие вытеснило злость, как будто он телепатически прочитал мои мысли.

- Тогда ладно,- я махнула рукой,- разрешаю тебе спасать меня, изредка!

- Приколистка,- Алан вновь берет меня за руку, чтобы приступить к осмотру моей раны. Я только вздыхаю, созерцая грязно – персиковый лоскут, заляпанный ржавыми пятнами, который еще недавно был моей любимой кофточкой.

Кровь медленно течет вниз по руке алыми ручейками. Вокруг раны она запеклась багровым цветком.

Трепет. Его касания похожи на поцелуи.

Он отрывает кусок от своей рубашки. Ткань рвется с глухим звуком. И перевязывает рану.

Я пытаюсь не смотреть в его глаза, но мне не выбраться из этой ловушки. Я словно голодная пчела, увязнувшая в меду. На дне его глаз пляшут медовые блики, сплетаются на зеленеющем ковре золотистые лучи.

- Давай,- говорит он и выжидательно смотрит на меня.

И вот мы стоим в моей комнате. Я сразу же падаю на диван. Переход на этот раз, наверное, из-за потери крови и стресса, занял неизмеримое количество сил.

- Вставай,- велит он строго.

- Не-е-е,- тяну я, мне хочется лежать так вечность

Он рывком хватает меня за здоровую руку, поднимает и тащит в ванную. Я еле бреду вслед за ним.

Сажусь на край ванны.

- Где у тебя бинты? – трясет меня Алан за плечи.

Я смотрю на него мутным взглядом. Между нами словно стекло.

- В шкафчике на кухне,- шепчу я сипло,- около плиты.

Он возвращается, становится рядом со мной на колени, несмотря на холодный и жесткий кафельный пол.

Включает воду. Она льется, звеня как серебряный колокольчик.

«Я доверяю ему» - эта мысль внезапно пронзает меня, когда я смотрю на мое тонкое запястье, лежащее в его мягких ладонях.

Он вытирает засохшую кровь с моего плеча.

Нежность затопляет меня, выходит из берегов, словно река.

И тут заходит мой брат.

- И что вы тут делаете? – спрашивает он подозрительно, с оттенком тревоги.

- Раны врачуем… - отвечаю я медленно, балансируя на краю ванны, и едва не падая от слабости.

- Эй, пусти, дай я,- Лешка, отталкивает Алана, оттесняет его. Леша моет руки и начинает очищать рану.

Он заканчивает процедуру. И делает это более грубо, хотя может так и надо? Я совсем ничего не смыслю в медицине, и по биологии я брала четверку только упорством и списыванием. Попеременно.

Я шиплю от боли.

Поднимаю глаза, автоматически ища Алана, и не вижу его. Легкая печаль обнимает мое сердце, ватным облаком. Я поворачиваю голову к стене.

Алан возвращается. Он что-то несет. Что-то завернутое в бумагу. Это оказывается тюбиком с мазью.

- Эй, ты собираешься мазать ее этой дрянью? – Лешка возмущается.

- Это универсальная вещь,- глаза Алана похожи на иглы, и лишь это выдает его неприязнь. Но он понимает, что если они поругаются, то это добром не кончится, и поэтому молчит. Он гораздо лучше, чем я, умеет притворяться.

- «Эта дрянь»,- едко говорит Алан,- разработана нашими лучшими учеными. Пройдет до черта времени, пока рана заживет сама, а с этим лекарством самое меньшее три дня.