Возможно, дисциплина ослабла после отъезда Александра I из Лангра, а возможно, поддерживать дисциплину в отдаленных от начальства пунктах было сложнее. Но Минере уверял, что коммуны Перансе-ле-Вьё-Мулен и Нуадан-ле-Рошё, находившиеся в 5-6 км к востоку от Лангра, были разграблены некоторыми из «банд казаков»[1449]. Крестьяне из этих коммун попросили помощи в соседних деревнях и через несколько часов образовали внушительную вооруженную толпу. Когда она прибыла в разграбленные казаками деревни, тех там уже не было, но в этот момент показался русский обоз, направлявшийся к Перансе-ле-Вьё-Мулену и Нуадан-ле-Рошё. Крестьяне же, полагая, что идут очередные грабители, набросились на них и убили 15 человек, а остальных обратили в бегство в Лангр. Это событие отмечено Минере как «Убийство русских обозных под Нуаданом». Стинакер пересказывает этот случай, обозначив его как «Атака одного русского отряда крестьянами у Вьё-Мулена». Он подкрепляет сноской на Минере сведения из писем П. Дардена о росте крестьянского сопротивления: «...жители многих деревень прятались в лесах и не боялись нападать на изолированные отряды или конвои», хотя это и вызывало опасность репрессий[1450].

Вскоре из Лангра во Вьё-Мулен прискакал эскадрон австрийских егерей с приказом арестовать всех виновных в нападении на обозных, кого найдут. В итоге «несколько стариков» были отправлены в Лангр. Между тем русские согласились, чтобы суд над ними был осуществлен по французским законам и в присутствии французского комиссара. После нескольких недель разбирательств этих крестьян освободили[1451].

После отступления французов в Лангр перестали поступать французские газеты, население жило в информационной изоляции. Единственные новости - пленные французы, которые стали прибывать после сражений при Бар-сюр-Обе, Бриенне, Ла-Ротьере. Среди прочих здесь оказался и представитель знаменитого рода, давшего Франции много видных маршалов, генералов и пэров, граф Эммануэль де Косе Бриссак. Циркулировали многочисленные слухи: 29 января откуда-то стало известно, что якобы Платов был уже под Орлеаном (но то был отряд под командованием А.Н. Сеславина); 20 февраля об этом снова говорили. Как-то в город прибыла некая «мадам Платова» (Mme Platow), которая квартировала в доме у сборщика налогов г-на Бертона, где и разрешилась бременем[1452]. Делеке де Шанже в своих мемуарах также упомянул, как у него останавливался генеральный интендант русской армии и будущий министр финансов России Е.Ф. Канкрин: «человек по своим манерам очень простой, но умный», даром, что немец[1453].

Когда стало известно о неудаче союзников под Ножаном и Монтро, это вызвало не радость, а лишь новые опасения: повсюду мы видим людей, пишет Делеке де Шанже, которые предвидят отступление союзнических войск и, как следствие, новые несчастия для города[1454]. Чувства патриотизма (там, где они были) и самосохранения вступили в противоречие: никто не хотел видеть в городе отступающих голодных и злых солдат союзников. Ожидали несчастий еще больших, чем при первом их появлении. 26 февраля вокруг Шанже[1455] разбили бивуаки части Барклая де Толля и Милорадовича: запасы продовольствия были израсходованы за два дня. 2 марта русская кавалерия квартировала в Шарме: сгорела местная мельница... «Горожане старались вечерами не отходить далеко от дома из опасения быть принятыми патрульными солдатами за разведчиков. <...> Только к середине марта ситуация в городе стала относительно комфортной и допускала вечерние променады»[1456].

П. Жакюино рассказывает еще одну историю с супругой одного из адъютантов Александра I генерал-лейтенанта графа К.О. Ламберта, которая прибыла из Шомона в Лангр в момент временного отступления союзников. Будучи беременной, она привезла с собой из Шомона акушерку. После родов акушерка была отблагодарена 30 дукатами, ей выделили экипаж для возвращения домой. Но в Шомон из Лангра она не вернулась. Муж ее начал розыски и обнаружил, что две русские служанки, видя щедрость своей хозяйки по отношению к акушерке, коварно убили ее по дороге домой, дукаты забрали себе, а тело сбросили в Марну. Преступницы в кандалах были отправлены в Россию для наказания[1457].

25 марта в Лангре становится известно, что Шомон занят французским авангардом генерала И.-М.-Г. Пирэ. Союзники же распускали слух, что Наполеон разбит под Арси-сюр-Обом, и это только один небольшой отряд его армии вошел в Шомон. Но одновременно с такими успокоительными заверениями гарнизон союзников, состоящий тогда из двух батальонов ландвера[1458], заблокировался в городе, закрыв ворота и ужесточив пропускной режим: 27 и 28 марта потребовалось специальное разрешение, чтобы похоронить на кладбище за пределами города капитана Шарля де Ливе, который лечился здесь от тифа, да так и не вылечился[1459].

Между тем «в конце марта деревни в округе Лангра начали восставать. Жители Ла Карта и Прессини[1460] укрылись в лесах, откуда выходили на дорогу и грабили экипажи, принадлежавшие императору Францу[1461]. И не надо полагать, что другие экипажи они не грабили...

Впрочем, уже 29 марта стало известно, что французы Шомон оставили, ситуация стала проясняться: звезда Наполеона померкла. 7 апреля вечером стало официально известно о капитуляции Парижа, 6 июня опубликовали условия мира, а 15 июня в Лангр вернулись французские войска - 23-й полк пехоты. Никаких проблем у них с австрийским гарнизоном не было. Комендантом Лангра был назначен барон Бише де Шалансе, Берто вернули функции супрефекта. Последние иностранные солдаты, в том числе русский майор барон Болен со своим адъютантом, покинули Лангр 26 июня 1814 г.: 165 дней оккупации закончились[1462].

В 230 км к западу от Парижа, на реке Марна, расположился административный центр департамента Верхняя Марна Шомон, который в последние годы наполеоновской Империи насчитывал около 6000 жителей. В ходе кампании 1814 года город находился на периферии юго-восточного театра военных действий, каких-либо разрушений не испытал, но был оккупирован, и за месяцы оккупации шомонцы увидят много чего интересного и испытают массу эмоций. Они будут, в частности, лицезреть на улицах своего города и знаменитых казаков, и суверенов России, Австрии и Пруссии, которые пробудут здесь с небольшими перерывами с 29 января по 14 марта[1463]. Шомону довелось стать местом подписания одного из главных дипломатических документов эпохи - «Шомонского трактата». Трактат этот прославил город больше, чем его защитники. Историкам наполеоновских войн хорошо известен пассаж мэтра французской историографии Анри Уссэ, в котором тот жалуется на покорность и инертность духа французов в 1814 г. и в качестве примера среди прочих городов упоминает Шомон, сдавшийся только одному вюртембергскому офицеру![1464]

Еще более прославили город с точки зрения мемуаристики кампании 1814 года письма одного из его жителей - Пьера Дарденна (1768-1857). Выходец из скромной семьи ремесленников и торговцев Тулузы, он стал священником, затем главным редактором умеренно якобинской газеты в том же городе, потом профессором в центральной школе в Арьеже. В 1811 г. Дарденн был назначен в Шомон, где через 45 лет и умрет. В местном колледже он занимался математикой, физическими и естественными науками. С 1815 г. работал библиотекарем. Республиканец Дарденн в серии писем (64 письма) своему старому приятелю фармацевту, проживавшему на юго-востоке Франции в Арьеже, описал оккупацию Шомона начиная с 19 января по 21 апреля 1814 г., день за днем, почти час за часом[1465].