25 марта Пире достались остатки военного магазина союзников и госпиталь, в котором находилось 500 раненых солдат союзников и 12 французских. Союзники оставили присматривать за ранеными 12 своих медиков. Пире приказал относиться к ним с уважением. К мэрам Бурбон-ле-Бэна и Нефшато были отправлены гонцы с известием о приближении к Шомону самого императора Франции и приказом организовать массовое сопротивление интервентам по примеру того, что имело место в Вогезах. По Шомону ходил слух, что Александр I убит, от того-то якобы союзные офицеры последние двое суток были столь печальны. Другие, правда, уверяли, что русский император жив, но ему ядром оторвало обе ноги. По случаю прибытия войск императора Франции город вечером был иллюминирован. Пире рапортовал: «...нас встречали как освободителей». Между тем запасы овса в военном магазине союзников оказались очень не велики, хотя с мукой дело обстояло несколько лучше. Пире приказал произвести в соседних коммунах соответствующие реквизиции, но, несмотря на всей усилия, фуража для его кавалерии катастрофически не хватало[1615].

Дарденн не жаловался на сей раз на реквизиции. Он писал, что утром 25 марта горожане и крестьяне из соседних деревень собрались в очередной раз на городском валу поглазеть, как противник эвакуировался из Шомона в сторону Лангра, их сердца переполняли нетерпеливое ожидание и радость. Несмотря на постоянные жалобы французов на тяжесть реквизиций и на обнищание населения до крайности, когда 25 марта в город вошли французские войска, и провиант, и водка для них нашлись. Дарденн писал об этом как о само собой разумеющемся; он специально оговорился, что дождь не стал помехой для шомонцев, чтобы отпраздновать вступление 25 марта в город французских войск[1616]. Стинакер, а вслед за ним и авторы коллективной монографии «Шомон под сапогом» обратили внимание на этот диссонанс между декларациями обнищания и угощениями соотечественников, впрочем, вполне объяснимый и понятный: «За здоровье французов!»[1617].

28 марта французские войска вновь оставили Шомон, в город вновь вошли казаки. Дарденн писал 28 марта: «К полудню город охватил большой страх. Отряд казаков, двигаясь из Лангра, зашел и в наш город. При их приближении толпа выстроилась вдоль дороги, чтобы наблюдать их прибытие: среди толпы было много детей в военных костюмах, в касках, с патронными сумками из бумаги и деревянными саблями. <...> Некоторые из этих грабителей, без сомнения, думая, что то была пародия на русские или австрийские войска, направили на них опущенные пики, пугая. Толпа детей бросилась через поля врассыпную. Вслед за детьми испугались и взрослые, разбегаясь с криками, кто куда. Поспешил ретироваться и я. Один казак пустился по моим следам, потрясая пикой, в которой было 6 футов длины. Я остановился, как бы позволяя ему проехать. Он был уродлив, как дьявол, и в лохмотьях, как нищий. Он меня спросил на плохом жаргоне[1618], который я больше уловил, чем понял, оста лись ли французские солдаты в Шомоне. После моего отрицательного ответа он пустился галопом по улице, подражая примерно двадцати своим товарищам, которые также пустили своих лошадей с большой скоростью»[1619].

Тяга к зрелищам и любопытство оказались сильнее страха. Французы не только провожали, но и встречали войска союзников. Городские валы играли роль скамеек в амфитеатре, а дорога к городским воротам - роль сцены. Самым же экзотическим и в то же время опасным, а оттого особенно притягательным, зрелищем были, безусловно, казаки.

Описания казаков занимают в повествовании Дарденна весьма значительное место: где-то он просто упоминает это олицетворение варваров, где-то подробно описывает их внешний вид, вооружение, лошадей, похороны, священников и т. д.

Описанию вюртембержцев, которые первыми из союзников вошли в Шомон, Дарденн не уделяет внимания. Другое дело - казаки, появившиеся в городе в большом количестве с переездом сюда Александра I[1620]. Помимо казаков из личного конвоя императора России и из конвоя главной квартиры генерала от инфантерии М.Б. Барклая де Толли Дарденн мог видеть казаков, находившихся при генерал-интенданте всех действующих армий генерал-майоре Е.Ф. Канкрине (3-й Черниговский казачий полк Внутреннего ополчения по состоянию на 29 октября 1813 г. в числе 114 чел. под командованием капитана С.С. Шапошникова-Сахнова). Кроме того, под началом генерального полицмейстера всех действующих армий генерал-лейтенанта Ф.Ф. Эртеля находился 2-й полтавский казачий полк в 369 чел. (по состоянию на 29 октября 1813 г.)[1621], 2-й и 11-й башкирские полки - «на военных дорогах»[1622].

29 января Александр I появился в Шомоне, 30 января Дарденн подготовил письмо, в котором детально описал прибывших в город казаков. Он акцентирует их внешний вид: физические параметры, грубую одежду и т. п. Дарденн обращается к своему другу: «Вообразите себе людей достаточно посредственного внешнего вида, среднего роста, с бородой, как у козла, и некрасивых, как обезьяны»[1623]. Их одежда - свободное платье, напоминающее сутану священника. Некоторые из них носят высокие цилиндрические шапки, некоторые - круглые и плоские, наподобие наших овернцев; «некоторые одеты в овчинные полушубки, предохраняющие их от холода, некоторые же <...> носят на своих плечах широкий плащ из шкуры медведя. <...> в целом они были весьма оборваны»[1624]. «Все они верхом или на повозках, их лошади мне показались сильными и скороходными, так же как тощими и нескладными <...> седло высокое и позволяет хорошо обозревать со спины лошади: сюда казаки обычно и утаскивают свою добычу. <...> Они не пользуются шпорами, а понукают лошадей с помощью своего рода бича: вооружены они саблями или пиками длиной от 8 до 10 шагов, с которыми, как говорят, управляются с необычайной ловкостью. Они совершенно не имеют униформы, одежда их различных цветов, часто рваная или латаная. Казаки - настоящие канальи России. И это завоеватели Франции! До какой степени деградации мы докатились!»[1625]

Эта «оборванность», эти «медвежьи шкуры» способствовали формированию в сознании читателя «варварского облика» казаков, которые временами представлялись профессору больше зверьми, чем людьми или, в лучшем случае, «полулюдьми-полуживотными», «канальями, от природы склонными к воровству»[1626].

Обитают казаки «по праву завоевания, - писал профессор, - в районе Азовского моря, на берегах античного Танаиса». Видимо, Дарденн действительно прочел кое-что в библиотеке колледжа о казаках, он старается продемонстрировать некоторую осведомленность: «Есть казаки, которые называются регулярными, они сведены в полки и менее гнусны, чем те, о которых я вам говорил, хотя принадлежат одной нации: они хоть немного соблюдают воинскую дисциплину, в то время как первые к ней совершенно неспособны и большие воры по своему призванию: склонность к грабежу - в их природе, и, когда они не могут больше грабить врага, они грабят своих офицеров и друг друга»[1627]. Дарденн описывает страсть казаков к грабежам как черту национального характера. Просто регулярные казаки более дисциплинированны, а вот у нерегулярных казаков эта страсть проявляется спонтанно и перманентно. В городе они еще сдерживают себя, опасаясь шпицрутенов, а в деревнях же ведут себя нагло и разнузданно: «...только и рассказывают об их вызывающих сожаление опустошениях и разбоях»[1628].