Один из первых исследователей событий в Гренобле и его округе в 1814 г. доктор медицины Албан Гра сильно преувеличил численность войск Хардегга: «...тотчас же после сдачи Лиона австрийская армия в 20 000 под командованием генерала Хардегга направилась на Гренобль». Но, предвидя это движение, генерал Маршан послал бригаду Кюбьера занять Вуарон[758].

Как писал Ксавье Ру, испытывая давление противника со стороны Тур-дю-Пен и понимая необходимость думать о путях отступления в Гренобль, генерал Маршан в таких условиях 27 марта принял решение оставить Шамбери и направить свои войска в Вуарон[759]. Хардегг, в свою очередь, в этот же день продолжал продвигаться в направлении на Пон-де-Бовуазен, а оттуда на Лез Ешель, и занял Лез-Абре. Из Лез-Абре после полудня 27 марта был выдвинут на 5 км в сторону Ширена отряд майора графа Гаттербурга (Gatterburg), который с двумя ротами пехоты и эскадроном венгерских гусар занял Монферра[760]. Тем самым перекрывалась дорога на Гренобль через Ширен и Вуарон и создавалась угроза флангу отступавшему из Шамбери на Гренобль Маршану.

28 марта дивизия И. Хардегга заняла Монферра, а отряд Гаттербурга в 8 км к югу - Ширен. Но здесь его атаковали выступившие из Вуарона французы и заставили оставить Ширен[761]. Дивизия И. Хардегга была уже сильно ослаблена: выделенные из нее многочисленные отряды действовали на различных направлениях. Тем не менее 29 марта он всеми своими силами атаковал Ширен и отбросил его защитников на Вуарон. Пытались атаковать с ходу и Вуарон, но неудачно: Хардегг вернулся в Ширен. Защищавший Вуарон полковник Кюбьер[762] только ночью оставил свою позицию и отступил к берегам Изера в Вореп. Узнав об отступлении французов, Хардегг 30 марта занял Вуарон. Кюбьер укреплялся в Ворепе, а И. Хардегг установил свою генеральную квартиру в Муаране[763].

Кюбьер даже сделал с одним батальоном ночную вылазку из Ворепа против австрийцев, заставив И. Хардегга в спешке отступить. Но это был временный успех, достигнутый благодаря неожиданности атаки. Хардегг намеревался атаковать Вореп, население города, ожидая штурма, вооружалось[764], но тут Наследный принц Гессен-Гомбургский принял решение для усиления частей принца Кобургского перебросить со своего левого фланга дивизию И. Хардегга на правый берег Роны[765].

2 апреля к четырем часам пополудни Вореп все-таки был с боем взят частями генерала Маршана[766]. Австрийцы грозили разграблением города и поджогами, но после вмешательства городских нотаблей их командир удовлетворился реквизициями денег и провианта. Уже был намечен штурм Гренобля, когда утром 11 апреля получили известие о сдаче Парижа и низложении императора[767].

Что касается казачьих полков, то после занятия Лиона они действовали по дороге на Гренобль и на берегах Изера, вместе с австрийцами преследуя противника вдоль берега Роны до Валанса.

Упоминаемый выше Блондо в своей диссертации предположил, что казаков держали при австрийских частях для устрашения местного населения и никакого активного участия в сватках с противником во время интервенции в регионе Рона - Альпы они не принимали[768]. Блондо не уточняет, каких именно «активных военных действий» он ожидал бы от казаков. Приведем мнение другого исследователя, которое должно было бы быть известно Блондо. В отношении истории оккупации Фореза[769] П. Шамбон пишет, что кавалерия играла тогда решающую роль в авангарде австрийской армии, придерживаясь тактики, инициированной Бубной еще в январе 1814 г.: имея артиллерии по минимуму, кавалерийские бригады отличались ловкостью и быстротой. Французы концентрировались в городах, предоставляя кавалерии практически свободу перемещений: кавалерийские отряды глубоко проникали за линии обороны французских войск, сея панику среди населения[770].

Блондо пытается сравнить, какое впечатление произвели и какую память оставили о себе у местного населения австрийцы и казаки. В казаках удивляло все: их одежды, их привычки, их быт, столь отличные от повседневности австрийских или немецких солдат. Казаки ели жареную рыбу, приготовленные на углях овощи, что контрастировало с теми многочисленными «мясными капризами», запрашиваемыми другими контингентами союзников[771]. Удивляли алкогольные предпочтения казаков - водка и крепкие ликеры, в то время как солдаты других армий пили водку, только когда не было вина[772].

Еще задолго до Блондо Ж. Ренье, который проанализировал сохранившиеся народные легенды и предания о временах оккупации, изучил архивы, периодику и мемуары, пришел к выводу, что «в 1814 г. австрийцы имели лучшую репутацию, чем пруссаки или казаки»[773]. Блондо приходит к аналогичному выводу: это казаки больше, нежели австрийцы и другие немцы, «сеяли страх и совершали насилия в деревнях»[774].

При этом австрийцы имели репутацию обжор. У французов вызывали недоумение и даже негодование объемы потребляемых оккупантами продуктов. В 6 км к северу от Бург-ан-Бресса расположена коммуна Вирья, с населением в 1814 г. примерно 2300 человек, о событиях 1814 г. на сайте по истории этой коммуны - лишь одна строчка: «В 1814 г. регион был разграблен австрийскими войсками»[775]. Но в фольклоре брессанцев есть песенка «Австрийцы в Вирье». В песенке высмеиваются австрийцы - «настоящие гурманы», которые больше похожи на обыкновенных обжор: они готовы съесть все, даже сырые яйца, даже кожаный фартук. Судя по песенке, помимо обжорства австрийцы запомнились еще как воры. Когда они первый раз появились в Вирье, они украли все, что могли, включая старые ботинки и ночной колпак[776]...

Некоторые историки старались и стараются представить оккупацию юго-восточных департаментов Франции австрийцами как некую «джентельменскую оккупацию»; как писал Д. Мишель: «...в 1814 г. оккупация здесь была мимолетной, ее можно рассматривать как военный парад австрийцев, которые вели себя как “хорошие враги”»[777]. Другие же исследователи, как Ж. Круайе, скептически смотрят на попытки, пересказав несколько исторических анекдотов, представить оккупацию как период спокойный, тихий и даже относительно приятный. Ж. Круайе, напротив, склонен акцентировать притеснения местного населения: картина оккупации не была идеалистична[778].

Видимо, надо признать, что реакция жителей юго-восточных департаментов Франции на появление оккупантов не была единодушной: по-разному реагируют в разных населенных пунктах, военные и гражданские испытывают различные чувства. Для кого-то приход союзников означал «освобождение», а для кого-то - «оккупацию», для одних он был концом «великой эпохи», а для других - избавлением от страха быть убитыми или покалеченными.