«План выполняется вяло, перелома нет, все принятые меры пока что никаких результатов не дали… Хлеба, видимо, на самом деле в колхозах нет», — подумал он.

Прошел час-другой, а представителя обкома все не было.

«Где же он? — думал Мегудин. — Может, с кем-то уехал по колхозам… Что же делать? Ждать его весь день у меня нет возможности, а уехать тоже нельзя».

Прочитав письма, прибывшие с утренней почтой, Мегудин хотел отдать секретарше некоторые распоряжения и в окно увидел Дублина с каким-то человеком. Они стояли у крыльца райкома и о чем-то увлеченно беседовали. Вглядываясь в лицо человека, Мегудин узнал Карасика.

С тех пор как они встретились в Москве перед отправкой в освобождающиеся районы Крыма, он с Карасиком несколько раз встречался на совещаниях в области, но поговорить с ним обстоятельно ему не удавалось. Мегудин знал, что Карасик работает в одном из сельских райкомов.

«Неужели это и есть тот самый представитель обкома, которого мы ждем? Наверное, это все-таки он, раз этот жук Дублин напевает ему что-то», — подумал Илья Абрамович.

Долго еще Дублин беседовал с Карасиком. Когда они наконец расстались, Карасик вошел в райком.

— Кого вижу? — радостно воскликнул Мегудин, увидев Карасика на пороге своего кабинета. — Какими судьбами?! В Курмане так и не дождался тебя… Хорошо, что хоть сюда пожаловал… Ты откуда сейчас?

— Из области. Меня из райкома отозвали в обком работать.

— Кем работаешь?

— Инструктором.

— Значит, по делу к нам приехал?

— Да, по делу, — подтвердил Карасик. — А ты давно здесь?

— Раз в обкоме работаешь, должен знать, что меня из Курмана перевели сюда.

— Слыхать-то слыхал, но я ведь в обкоме мало сижу, все разъезжаю по районам.

— По районам разъезжаешь, а в Курмане ни разу не был.

— Не пришлось, очень хотелось мне там побывать, посмотреть на свою могилу, из которой живым выполз, и навестить своего спасителя, если он жив.

— Спасителя твоего я, кажется, знаю.

— Неужели? А говорили, что он погиб. Откуда ты его знаешь? Я не знаю ни его имени, ни фамилии, и о себе я ему ничего не говорил. На прощанье только сказал: «Если живы будем, встретимся». Потом я его видел в партизанском отряде, но не успел с ним поговорить. Слыхал, что во время выполнения задания он погиб…

— Еремчука знаешь?

— Да. Он жив?

— Жив, он в Курмане… Он мне подтвердил, что этот старик, Иван Никитич, был в партизанском отряде и спас одного человека, которого фашисты закопали живым в яме. Сам Иван Никитич тоже об этом рассказывал.

— Наверное, он и есть! — с волнением воскликнул Карасик. — Жизнью своей я ему обязан. Мне хотелось бы поклониться своему спасителю, до гроба его не забуду.

— Когда он появился в Курмане, женщины хотели его растерзать как бывшего полицая, — сказал Мегудин. — У фашистов он был полицаем, в отряде разведчиком, а мне — вторым отцом. Многому научил: привил любовь к земле, научил премудростям обработки земли в безводных крымских степях.

Только теперь Карасик понял, кого Дублин имел в виду, когда в письме в обком обвинял Мегудина, что тот якобы якшался с враждебными элементами. Хоть это было главным обвинением из тех, в которых Карасик должен тут разобраться, но факт свидетельствовал о том, что Дублин либо пользовался мутными источниками и был введен в заблуждение, либо преднамеренно клевещет на Мегудина.

— Как ты сработался с составом бюро райкома? — словно невзначай спросил Карасик.

Не подозревая, какую цель преследует Карасик, задавая этот вопрос, Мегудин ответил осторожно:

— Пока еще трудно сказать. Я недостаточно изучил людей. Надеюсь, что в работе выявятся качества и способности каждого из них, но уже имеются разногласия кое с кем.

— А с кем персонально? И в чем суть разногласий?

— Я заметил, что ты уже беседовал с Дублиным, и он, наверное, тебя информировал обо всем…

— Мне известно о ваших спорах. Я хочу основательно разобраться, в чем тут дело… Я знаю, что в обкоме очень надеялись на то, что ты наведешь должный порядок в районе. И вдруг… — Карасик запнулся.

Как дать понять Мегудину, что в обкоме крайне недовольны положением дел в районе, и в частности тем, что он не сумел сплотить районные партийные организации для выполнения плана хлебозаготовок.

Опережая мысли Карасика, Мегудин сказал:

— Все наши силы были направлены на то, чтобы укрепить колхозы и выполнить все народнохозяйственные планы… Для этой цели был мобилизован весь партийный актив. Послали коммунистов в колхозы, чтобы на месте оказать им помощь. А Дублин все время саботирует эти мероприятия, беспрерывно ездит в область, неизвестно к кому и зачем… Он считает, что его функция — давать директивы и требовать их выполнения. Чтобы отличиться, он выдвинул встречный план хлебосдачи, в то время как основной еще не выполнили, ибо хлеба в большинстве колхозов нет.

Мегудин говорил взволнованно, страстно, с душой, пытливо заглядывая в глаза Карасика — понимает ли тот его?

Карасик слушал внимательно, хитровато улыбаясь, потом спросил:

— А ты уверен, что в некоторых колхозах не утаивают хлеб, не стараются поменьше продать государству и побольше себе оставить?

— Возможно, — согласился Мегудин. — Но это проверить трудно, потому что я не знаю, каков в действительности был урожай в колхозах. Меня же тут не было. Но то, что некоторые председатели колхозов не хотят отдавать свои семенные фонды, заботясь о будущем урожае, — трудно их осудить за это.

— Возможно, — заметил Карасик, — но порой это только отговорка, чтобы не продавать хлеб государству.

Слова Карасика покоробили Мегудина, но он спокойно сказал:

— Знаешь что, давай поедем в район, поговоришь с председателями, с народом и сам удостоверишься, какое там положение.

— Хорошо, давай, — согласился Карасик.

Прочитав выводы обследования по материалам Дублина, Самарин вызвал Карасика и с недоверием спросил:

— Вы, значит, отвергаете обвинения против Мегудина?

— Да, отвергаю как клеветнические измышления.

— Вы в этом уверены?

— Уверен, абсолютно уверен. Я Мегудина знаю как честного человека и отменного работника, он пользовался в районе, где мы работали, непререкаемым авторитетом директора передовой МТС. Но Дублин почему-то пристрастен к нему… Вот вам пример: Дублин пишет, что Мегудин якшался с бывшим полицаем, а этот «полицай» оказался партизанским разведчиком…

— Насчет этого мы разберемся… Это не главное. Главное обвинение — срыв хлебозаготовок, а здесь действиям Мегудина вы в своих выводах не дали политической оценки.

— Я был в колхозах района, много занимался данным вопросом, беседовал с председателями колхозов, с колхозниками. Хлеба в районе действительно нет, — настаивал Карасик.

— Как — хлеба нет?! — вспылил Самарин. — Почему же они выдвинули встречный план? Они даже основного плана до сих пор не выполнили.

— Встречный план затеял Дублин…

— Не затеял, а проявил инициативу, — перебил его Самарин, — а колхозники дружно подхватили эту инициативу. Почему же Мегудин тормозит осуществление патриотического порыва масс?!

— Мне об этом неизвестно. Как я выяснил, Дублин объявил встречный план с карьеристскими целями… Он очень мало бывал в колхозах и не знает истинного положения дел.

— Как — не знает?! — раздраженно воскликнул Самарин. — Ведь он передает нам все сводки. Не может такого быть, чтобы председатель райисполкома не бывал в колхозах и не знал, что там делается.

Зазвонил телефон. Кто-то, видимо, сообщил Самарину нечто приятное. Лицо его засияло, глаза заблестели. Положив трубку, он снова стал суровым и продолжал:

— Передайте от моего имени телефонограмму Мегудину, что мы предлагаем ему в течение пяти дней закончить выполнение плана хлебозаготовок и явиться в обком.

…Снова были отправлены уполномоченные по колхозам. Заметно увеличился поток хлеба, но план так и не удалось выполнить.

На пятый день, как было указано в телефонограмме, Мегудин явился в обком.