Придя домой, Илья Абрамович показал телефонограмму жене.

— Значит, снова расстаемся? — огорченно сказала она.

— Выходит, что так.

— А куда ты потом поедешь? Тебе еще не сказали?

— Нет. Знаю только, что вызывают в распоряжение ЦК.

— Опять, наверное, пошлют тебя в какую-нибудь глушь…

— Что ж. Я коммунист. Куда пошлют — туда и поеду. В ЦК лучше знают, где я нужен.

— Ну, что поделаешь… Зайду сейчас к Клаве. Предупрежу, что завтра утром задержусь дома. Тебя еще собрать в дорогу надо…

На рассвете Мегудин отправился в МТС. Звонить в райком было еще рано. По привычке он осмотрел технику, заглянул в помещение, где стояли трактора и грузовые машины, зашел в ремонтную мастерскую. Там было чисто и уютно. Только на одном верстаке кто-то забыл положить на место инструмент, да железная стружка валялась у верстака. Он хотел записать об этом в блокноте, но вспомнил, что «летучки» сегодня не будет. «А сделать замечание молодому слесарю, который работает на этом верстаке, обязательно надо», — решил он.

Подойдя к дверям своего кабинета, Мегудин услышал телефонный звонок. Он подбежал к аппарату и схватил трубку.

— Доброе утро, Абрамыч! — услыхал он знакомый сиплый голос секретаря райкома. — Телефонограмму получил? Собираешься в дорогу? Не задерживайся. Не забывай, что должен прибыть в обком точно в назначенное время. Дела сдавай Василию Кубанову, он уже прошел у тебя хорошую школу, и я уверен, что вполне справится со всем.

— Вполне справится, — подтвердил Мегудин. — Технику он знает, а если будут затруднения, то механики помогут.

— Главное, расскажи ему, как организовать работу во время сева.

— Он все знает.

— Ну и хорошо. Ну, сдавай дела. Через час приеду попрощаться.

Едва Мегудин успел положить трубку, как в кабинет ворвался ошарашенный Василий:

— Уезжаешь от нас? Как же так, ни с того ни с сего?

— Получил телефонограмму… Сегодня же надо выехать, — отрывисто ответил Мегудин.

— Как же так?.. — не унимался Василий.

— Дела сдам тебе, будешь директором МТС.

— Разве я справлюсь?

— Справишься, вполне справишься. Трактора почти все отремонтированы, техника в исправности, трактористы обучены, что тебе еще нужно?.. Времени достаточно, сумеешь подготовиться. Главное — дисциплина, не упускать ничего…

— Да, но я не думал… Не ожидал…

— Думать некогда, скоро приедет секретарь райкома попрощаться. Он велел до его приезда сдать тебе дела. Ну, так принимай. Все как будто на виду.

— Хоть бы еще на денек задержался. Надо поговорить, как мне работать…

— Лишней минуты нет. В десять утра я должен быть в обкоме.

— Наверное, на большие дела тебя зовут, раз так срочно требуют, — отозвался Василий. — Нам ты здорово помог; значит, где-то еще нужна твоя помощь. Всю жизнь будем помнить тебя, дорогой наш Абрамыч! — Василий подошел к Мегудину, обнял его. Ему многое хотелось сказать на прощанье, но не находил нужных слов. — Абрамыч, не забывай нас, пиши, может быть, твоя помощь еще потребуется, посоветоваться с тобой надо будет… — с тревогой в голосе говорил Василий.

— Не забуду, как я могу забыть вас… — Мегудин был растроган. — Ну, принимай дела.

— Что там принимать?.. Все на месте, считай, что принял…

— Когда я принимал у тебя дела, ты ходил на костылях. И я был больным. На работе мы оба выздоровели, — отозвался Мегудин. — А сейчас у нас настоящая МТС. Руководи и добивайся с людьми новых успехов!

Мегудин с Кубановым вышли во двор. Не успели обойти всю территорию МТС, как приехал секретарь райкома. Поздоровавшись, Роман Вячеславович обнял Мегудина:

— Ну, так расстаемся мы с тобой, Абрамыч… Сам понимаешь, как ты нам нужен, как нам будет трудно без тебя, особенно теперь, в канун сева. Но Центральный Комитет нашей партии знает лучше нас, кто и где сейчас нужнее. Поэтому приходится мириться с твоим отъездом. — Он взглянул на часы и добавил: — Хотелось бы с тобой еще побыть, но тебе пора выезжать.

Беседуя, они направились к машине, которая уже стояла возле конторы МТС. Здесь собрались рабочие МТС, они пришли проводить Мегудина. Среди них Илья Абрамович увидел солдаток, стариков. Когда он впервые пришел сюда, они были измученные, сгорбленные от бед войны, обрушившихся на них. Теперь они стояли бодрые, уверенные, каждого из них он благодарил за честный труд, за мужество и стойкость. Рядом с ними стояли парни и девушки, пришедшие в МТС со школьной скамьи. Вспомнил, какими они были, когда впервые пришли в МТС: бледные, истощенные, одетые кто во что — парни в старых отцовых пиджаках, ватниках, девушки в материнских обносках, в бутсах, стоптанных сапогах. На его глазах они повзрослели, возмужали. Он прощался с ними, как с родными детьми, которым помог сделать первые шаги в жизни.

От имени коммунистов, рабочих, колхозников района теплые слова прощания сказал Роман Вячеславович.

…Нигде не задерживаясь, Мегудин заехал домой, захватил вещи в дорогу, с теплотой и нежностью попрощался с Лизой, детьми, Клавой и Авдотьей Прохоровной. Провожая его, они махали руками вслед отъезжающей машине и выкрикивали: «Счастливого пути! Пишите!»

Получив в обкоме документ, удостоверяющий, что его отзывают в распоряжение ЦК ВКП(б), Мегудин в тот же день уехал в Москву.

Война еще была в полном разгаре, но на улицах столицы ключом била жизнь. Метро доставило его на Старую площадь, откуда он легко добрался до здания ЦК. Там ему сообщили, что завтра утром в десять ноль-ноль он должен явиться на инструктивное совещание.

«Значит, меня вызвали для выполнения какого-то важного задания», — подумал он.

Мегудин не торопясь шел в гостиницу, где ему предоставили номер. По дороге его обогнал человек в офицерской шинели без погон и, внимательно посмотрев на него, неуверенно спросил:

— Вы, кажется, товарищ Мегудин?

Илье Абрамовичу лицо человека показалось знакомым, но где он его видел, припомнить никак не мог.

— Я — Карасик, — представился тот, — работал в Курмане в райкоме партии, мы встречались на районных заседаниях и совещаниях и у вас в МТС.

— Карасик! Припоминаю. Вы, кажется, у нас недолго работали.

— Да, меня в другой район перебросили.

Они разговорились, посыпались бесконечные расспросы о судьбах общих знакомых.

— Вы тоже приехали на совещание в ЦК? — спросил Карасик. — Откуда вас вызвали сюда?

— Из Сибири.

— А меня отозвали с фронта, — ответил Карасик.

— Когда вы попали на фронт?

— На фронт я попал, можно сказать, прямо из ямы, — вздохнув, сказал Карасик.

— Из ямы? Из какой ямы?

— В которую людей живыми закапывали…

Только теперь Мегудин понял, почему сразу не узнал Карасика. Прежде они виделись редко, и все же в его памяти сохранились знакомые черты лица Карасика, а теперь его узнать было очень трудно. Потускнели живые, с блеском глаза, на лице появились глубокие морщины, виски поседели, осанистая фигура ссутулилась.

— Меня оставили для выполнения особого задания. Первым делом надо было выявить людей, которые остались в переселенческих поселках, чтобы спасти от неминуемой гибели. И сразу же, как только я появился в Курмане, меня выследил матерый фашистский наймит. Я не успел оглянуться, как он и еще один верзила скрутили мне руки и повели в гестапо.

— Так ты никого не успел увидеть в Курмане? И кто же это тебя выследил? — спросил Мегудин.

— Никого не успел увидеть. Очевидно, эти ищейки за мной следили. Одного из них я узнал. Он работал у тебя в МТС…

— В Курманской МТС?! Кто же это? Как его фамилия, не помнишь? — насторожился Мегудин.

— Кажется, он работал у вас механиком, я его запомнил, когда бывал в МТС.

— Как его фамилия? Не Бютнер ли?

— Да, да, Бютнер, точно, Бютнер… Так его называли.

Мегудин побледнел, глаза его стали суровыми.

— Пауль Бютнер? — повторил он с гневом в голосе. — Откуда он взялся, этот злодей окаянный? Мы его так искали… Он скрылся, чтобы сохранить свою волчью душу, а почуяв кровь, явился, зверюга…