— Трактор получили? — переспросил ошарашенный Попелюха. — Как, ты сказал, его называют? «Фердзон»? Это, наверно, на чужом языке. «Ферд» — по-нашему «лошадь», а «зон» что значит? Это на чужом языке…

— Не «фердзон», а «фордзон», — поправил его Илья. — Это американское название.

— Все равно лучше его называть «фердзон», — отозвался Попелюха, — ведь он тащит, как лошадь… — Обращаясь к Илье, он спросил: — Ты сам видел этот трактор?

— Конечно, я видел его, — ответил Илья. — Его и называют «стальной конь».

— Его надо назвать не стальной, а золотой конь, — начал острить Попелюха, — кормить его не надо, подгонять кнутом тоже не нужно, а тащит он, говорят, за тридцать, а то за все пятьдесят лошадей… Был бы у нас хоть один такой трактор, мы бы горы перевернули…

— Увидите, будет у нас не один, а много тракторов, — сказал Илья, — надо только научиться работать, как в коммуне. Дед Никитич мне кое-что пояснил… Я уже знаю, как надо пахать, когда и как надо сеять, какие семена нужны и сколько. Еще о многом-многом он мне рассказал и обещал нам помочь…

— Надо будет подойти туда, — отозвался Иона. — Если там действительно так, то я, можно сказать, там свояк… Почему председатель сельсовета ничего не говорил о коммунарах-буденновцах?.. Мы же, можно сказать, соседи… Я хочу поговорить с бывшим командиром; может быть, он меня даже знает и мы с ним друзья-приятели… и он нам чем-нибудь поможет… Если в коммуне свой трактор, то что им стоит вспахать нам пару десятинок…

— Дед Никитич обещал приехать к нам, — продолжал Илья. — Как только я объяснил, где мы поселились, он сразу сказал, что это бывшая земля помещика Люстиха. Он даже знает, что в домике, в котором мы живем, останавливались на отдых пастухи помещичьих отар. Когда он услышал, что я расспрашиваю людей, как обрабатывать эту землю, что лучше всего сеять на ней, он мне сказал: «Приходи ко мне домой, я помогу тебе разобраться». Хозяйка его меня очень хорошо приняла, накормила, приготовила ночлег. Дед всю ночь со мной беседовал, отвечал на все мои вопросы, рассказал о разных происшествиях, совершившихся тут, в крымских степях. Рассказывал он со всеми подробностями, как в свое время поведал ему его отец, который слышал об этом из уст своего деда.

Одно из таких сказаний особенно запомнилось Илье.

С незапамятных времен в таврических степях жили люди. В поте лица обрабатывали землю и кормились тем, что дарила им матушка-земля. Летом тут нещадно палило солнце и, когда не было дождей, сжигало все дотла, и часто людям угрожала голодная смерть. Они молились всевышнему, чтобы сжалился над ними, напоил их поля, чтобы хлеб уродил и был корм для скота. Но бог был неумолим, не внимал их мольбам, и посевы часто выгорали. Однажды летом, когда хлеба начали наливаться, пошел дождь, он очень обрадовал людей. Дождь не переставая лил день и ночь, затопил поля, и люди начали просить бога сжалиться над ними и остановить дождь. Но ливень лил и лил, пока не погибли хлеба и скот, и люди в отчаянии начали разбегаться кто куда. Степь превратилась в пустыню. Ветры оплакивали матушку-землю, оставшуюся на вечные времена безлюдной и одичалой. Только один мудрый человек, понимавший тайны земли, не ушел отсюда. Пока лили дожди, он собирал воду, сберег ее, и, когда снова наступила засуха, эта вода спасла ему жизнь, и он, как и раньше, самозабвенно и преданно трудился на земле, которая его кормила.

Закончив этот сказ, дед Никитич просил передать людям, которые поселяются на древних землях крымских степей, чтобы они берегли и ценили каждую каплю воды, ибо вода здесь основа основ и без нее нет жизни.

Строительство поселка для коллектива «Красный извозчик» не прекращалось до поздней осени. Наступившие раньше обычного холода застали переселенцев врасплох. Не закончены были постройки домов, амбара и хлева, да и колодец пока не был вырыт. Жить в неотапливаемой времянке стало невыносимо трудно, поэтому Иона Штепер предложил вернуться домой, к семьям, с тем, чтобы ранней весной приехать сюда опять и продолжить начатое.

— Разве можно бросить все на произвол судьбы? — возразил Авраам. — К весне тут всё растащат, и нам заново придется строить. Я думаю, что нужно поднатужиться и закончить несколько домов и хлев. Авось и погода скоро изменится, и мы сможем продолжить работу.

Однако извозчиков тянуло домой, к семьям. После долгих споров решили все же закончить один дом и хлев, оставить здесь на зиму Шлему Попелюху и Сендера Клафтера, которые нанялись на зиму батраками в близлежащую немецкую колонию к гроссбауэру[8] с тем, чтобы они присматривали за добром коллектива.

…Чем ближе подходил поезд к родным местам, тем больше ощущалась зима. В окне вагона теперь уже чередовались окутанные глубокими сугробами леса и поля, сливаясь в ослепительно белые дали. Тут и там виднелись крестьяне на санях, которые прокладывали колею между двумя затерявшимися в снегах деревушками. В родные края поезд прибыл на третий день пути, когда уже стемнело. Весть о возвращении извозчиков быстро облетела город. Всем хотелось знать новости от переселенцев, и люди отовсюду стекались в их дома. Особенно многолюдно было у Мегудиных. Сюда пришли извозчики, которые еще не решились записаться в переселенческий коллектив, назвавший себя «Красный извозчик», кустари-одиночки — сапожники и портные, мелкие торговцы и деклассированные элементы, стремившиеся приобщиться к продуктивному труду. Хоть и трудно было им тронуться с насиженных мест, но далекая степь, «земелька» манила их, манила надежда на лучшую жизнь, но и пугала. И как только Авраам Мегудин появился, его обступили, засыпали вопросами:

— Расскажите, реб Авраам, чем пахнет эта земелька? Стоящее ли это дело? Может ли нас кормить?

— Кто будет работать — будет сыт… — ответил Авраам. — Земля любит трудовые руки… Манна небесная нигде не сыплется на голову. Пока что там голая степь. Небо и земля — больше ничего там нет.

— Кто ищет легкую жизнь, — вмешался Илья, — там он ее не найдет…

— Зачем пугаешь людей? — упрекнул отец Илью. — Кто желает переселиться на землю, понимает, что едет туда не в бирюльки играть…

— Верно, верно, реб Авраам, — угодливым тоном отозвался Арон Каминер — бывший зажиточный торговец, который стал прикидываться бедняком и изо всех сил старался пролезть в коллектив и поселиться на земле. — Волков в степи нет, а с людьми всегда можно поладить.

Арон Каминер из кожи лез вон, старался задобрить Авраама, чтобы тот простил ему попытку за бесценок купить у Зельды вещи, которые она хотела продать. Готов был объясниться, попросить прощения, но передумал: может, это забылось, зачем напоминать…

«Лучше внести деньги в коллектив для приобретения хозяйства», — решил Арон Каминер и даже закинул пару словечек об этом, как ввалились две женщины — одна высокая, худая, с турецкой шалью на голове, а другая низенькая, черноглазая, с огрубевшим смуглым лицом.

Едва переступив порог, высокая пискливым голосом воскликнула:

— Где мой?! Почему не приехал? Не случилось ли с ним что-нибудь, а вы от меня скрываете?

Низенькая женщина вторила ей:

— Почему мой не приехал? Что случилось?

— Успокойтесь, ничего не случилось, оба живы и здоровы, — ответил Авраам.

Но высокая не переставала кричать:

— Почему же он не приехал со всеми, если ничего не случилось? Или он забыл, что оставил здесь жену и детишек?

— Они остались работать в соседнем селе у хозяина, — объяснил Авраам.

— Убейте меня, но я не поверю, чтобы мой Сендер не захотел со всеми приехать домой! — кричала низенькая женщина.

— Не заговаривайте нам зубы, — не унималась жена Попелюхи. — Может быть, вы их уговорили, чтобы они остались в степи?

— А они, дураки, послушались, — добавила жена Сендера.

Женщины кричали, шумели. Авраам еле успокоил их, и, как только они ушли, разговор о степи возобновился.

Усталый с дороги, Авраам лег спать поздно, но, едва начало светать, был уже на ногах. Поспешил в конюшню, а там уже возился Мишка.