— Вы тут можете и газету почитать, и журнал, и побеседовать культурно, и борода ваша будет в порядке, и прическа. А Рюхалка — стыд и срам! Словно леший! Пять лет, уверяем вас, не подстригался, — говорили они. — И чем к себе людей-то приманивает? Спиртными напитками. Фи!

У Рюхалки кроме спиртных напитков имелась и другая приманка: некий Виктор Сергеевич. Это был человек лет тридцати, с длинным красным носом и огромными залысинами, одетый в старинный заплатанный казакин с вытертым бархатным воротником. Виктор Сергеевич каждый день с гитарой под мышкой являлся в пивную ровно в семь часов вечера, скромно усаживался в самый темный угол. Он брал с тарелки кусок ржаного хлеба, мазал горчицей и аппетитно ел маленькими кусочками.

Однако такой скудный ужин продолжался недолго. Кто-нибудь из постоянных посетителей кричал:

— Эй, Виктор Сергеич! Как вам не стыдно? Чего вы прячетесь? Угоститесь за мой счет кружечкой пивка… и валяйте!

Виктор Сергеевич поднимался со своего места, смиренно подходил к столику, с поклоном выпивал кружку и, сделав несколько пробных аккордов, начинал петь хриплым, но очень приятным и довольно задушевным голосом.

Сначала он пел различные сентиментальные вещи, затем, приняв изрядную дозу спиртного, а ему после каждого исполненного номера что-нибудь да подносили, переходил на кабацкие романсы. В конце концов, основательно нахлебавшись дарового угощения, Виктор Сергеевич пускался вприсядку, выкрикивая при этом бессмысленные куплеты:

После перепляса он обычно сваливался под первый попавшийся стол и засыпал. Когда же Рюхалка собирался запирать свое заведение на ночь, Виктора Сергеевича вместе с гитарой выпроваживали за дверь.

Помню, кто-то на нашей улице рассказывал, что перед семнадцатым годом Виктор Сергеевич учился в духовной семинарии, но с последнего курса был позорно изгнан за «неумеренное винопитие». С тех пор бывший семинарист шатался по всяким притонам, пока не пристроился возле Рюхалки.

Вот куда звал Леня Диковских выступить агитбригаду «Синяя блуза», и понятно, почему Юрия Михеевича и остальных студийцев удивило Ленино предложение. Но Леня был не из тех, которые сразу же сдаются.

— Вникайте и не перебивайте, — строго повторил он. — Кто в основном торчит у Рюхалки? Рабочая братва. Я знаю, что туда и кое-кто из подростков заглядывает. А мы, выходит, ничего сделать не можем, вернее, не хотим! Так или не так? Перевернуть все с ног на башку — во как нужно! Командовать на Малаховской улице должны комсомольцы, а не Рюхалка!

— В пивной шпана с ножиками! — пискнула маленькая комсомолка Римма Хапугина.

— Шпана? — переспросил с усмешкой Леня. — С ножиками? Давайте, товарищи, не пугайте меня. Неужели комсомольцы спасуют перед какой-то шпаной?

Он выпрямился во весь рост. Зеленая гимнастерка с открытым широким воротом, юнгштурмовка — комсомольская форма, перетянутая черным ремнем с портупеей, — облегала его мощную фигуру. Квадратным Лениным плечам мог бы позавидовать любой цирковой борец. А Лениным кулакам? Этим кулакам завидовали мы, мальчишки, а окрестные хулиганы их боялись.

— Леня, вы правы, — раздался вдруг восторженный голос Юрия Михеевича. — Да-да, правы! И комсомол, и Студия революционного спектакля обязаны с поднятым забралом ринуться в наступление против Рюхалки и всей компании зеленого змия. Получается, друзья, мы еще плохо работаем, если пролетарский класс посещает не только наш клуб, но и Рюхалку. Нужно активнее клеймить тех, кто считает, что выпить и закусить в пивнушке — самый высокий идеал жизни. Докажем обратное — сделаем клуб центром разумного отдыха всего района!

— Докажем! — задорно выкрикнула Римма Хапугина и зааплодировала. За ней дружно зааплодировали и остальные синеблузники.

— Что докажем? — покосился на Римму Леня. — Ты думаешь, я не знаю, как тебя и других девчат Сорокин учит песенкам Виктора Сергеевича.

— Ребята! Один раз лишь было… Комсомольским словом ручаюсь! — стал оправдываться голубоглазый токарь Сорокин.

— Ладно, верю! — ответил Сорокину Леня и, поправив привычным жестом портупею, радостно пробасил: — Значит, товарищи, договорились: давайте подготовим для пивной специальную программу. Во как нужно!

И в ближайшую на фабрике получку, когда заведение Рюхалки шумело и гудело, там появилась агитбригада «Синяя блуза».

— Граждане и гражданки! — двинулся навстречу сам хозяин. — Я, конечно, прошу извинения, но вы не сюды попали.

— Именно «сюды»! — передразнил Рюхалку Леня. — Концерт решили здесь дать. Располагайтесь, товарищи. — Он повернулся к синеблузникам.

Рюхалка оторопел и растерянно заморгал белесыми ресницами, а наши артисты стали быстро расставлять легкие ситцевые ширмочки, на которых по ходу представления вывешивались таблички с обозначением места действия. А действие могло быть и в Африке, и в молодежном рабочем общежитии, и в Лиге наций, и в фабричном цехе, и на бульваре, и в церкви — в общем, где угодно. Участники агитбригады ловко изображали и попов, и прогульщиков, и белогвардейских эмигрантов, и английских капиталистов. Правда, делалось все это очень условно: оказался, например, вместо кепки на голове цилиндр, склеенный из черного картона, а в правом глазу монокль из проволоки — значит, перед зрителями уже не актер-синеблузник, а лорд Чемберлен — министр иностранных дел Великобритании…

Хотя младшим членам Студии революционного спектакля Юрий Михеевич и Леня запретили не только идти на концерт в пивную, но даже не разрешили помочь нести реквизит, мы с Глебом, однако, решили тайно через открытые окна просмотреть все выступления старших товарищей. Мы и раньше таким примерно образом «посещали» гастроли Виктора Сергеевича, пока нас однажды не накрыл за этим делом случайно проходивший мимо Николай Михайлович. Нагоняй нам был страшный.

Но мы не могли в день дебюта «бросить в беде коллег» (так, наверно, сказал бы Юрий Михеевич) и поэтому, забыв все запреты, нагоняи, положили под окна Рюхалкиного заведения камни и, встав на них, следили за ходом событий с самого начала.

А события, кажется, собирались принимать характер не особенно-то мирный. На помощь Рюхалке подскочил франтоватый парень — по прозвищу Старый больной человек. Только на старого, да еще и на больного, верзила никак не походил.

Презрительно сплюнув сквозь зубы, Старый больной человек зашипел на Леню:

— Ты знаешь, кто я, а я знаю, кто ты. Знаешь, что предлагаю? Мирно, знаешь, предлагаю, договоримся… Сей момент Виктор Сергеевич обещал, знаешь, спеть «Мичмана Джонса». Романс мировой! Слыхал? Не слыхал? Знаешь, послушай, а после проваливай со своим шалманом. Тут тебе не клуб! Я, знаешь, вам в клубе не мешаю, тут, в пивной, вы мне не мешайте. Понял? Договор, знаешь, по-джентльменски скрепим кружкой пива и разойдемся, как в море корабли…

Леня ничего не отвечал и лишь улыбался, но в разговор вмешался почувствовавший поддержку своих клиентов Рюхалка.

— Золотая голова у тебя, Старый больной человек! — запел он елейным голоском. — Правильно баешь! Зачем «красному купцу» Рюхову чужие артисты, когда «красного купца» Рюхова сам Виктор Сергеевич обслуживает.

— Гнать посторонних! — раздался чей-то пропитый баритон.

Но тут из-за широкой спины Лени выскочил разъяренный Юрий Михеевич и, затопав ногами, закричал:

— Это что за хамство! К вам пришла в гости агитбригада из Студии революционного спектакля, а вы? Где мы находимся: в лесу дремучем или в цивилизованном городе? Да я у вас сейчас все бутылки и кружки перебью, если кто-нибудь хоть одно еще слово вымолвит против… А вы, Старый больной человек, — так, кажется, ваше имя, отчество и фамилия — кашне шелковое изволили на шею повязать… и неужели думаете, что культура заключается в модном кашне? А хотите ли, Старый больной человек, знать о строительстве социализма или это вам ненадобно? Ответьте мне, как бороться с пережитками мещанства? А интересует ли вас, Старый больной человек, вопрос о настоящей дружбе? Молчите. Не знаете? Почему же вы гоните агитбригаду?