Лишь только Леня появился у нас в отряде, он сразу же предложил:

— Давайте, товарищи, сменим название звеньев? Всерьез рекомендую. На каждой пионерской базе есть и «Красные орлы» и «Красные охотники». К чему обязывают эти названия? Молчите? Предлагаю иное: «Красные летчики» или, скажем, «Мотористы». Как?

Ленино предложение понравилось. Мое звено стало звеном «Красных летчиков», и мы за неделю оформили в клубе целый стенд, посвященный русской авиации. В середине стенда прикрепили портрет знаменитого военлета — уральца Алексея Ширинкина, награжденного за боевые подвиги двумя орденами Красного Знамени.

Авиационное название к чему-то обязывало, поэтому лучше других «летчики» распространили лотерейные билеты Авиахима. В день выдачи зарплаты мы встали с билетами у фабричных ворот. И дело пошло…

А «мотористы» начали готовить к дню десятилетней годовщины Октября модель крейсера «Аврора». Леня добился от Юрия Михеевича особого разрешения работать в мастерской, где создавались декорации для Студии революционного спектакля. Звено же самых младших пионеров нашего отряда — звено «Красных следопытов» — получило задание собирать книги, газетные и журнальные статьи о разведчиках.

— Летом тронемся в поход, — авторитетно заверил их Леня, — а в походе красные разведчики во как нужны! Читайте о красных разведчиках побольше, перенимайте их опыт…

С Леней Диковских мы были знакомы еще по Студии революционного спектакля. Все его считали правой рукой Юрия Михеевича, да и сам Юрий Михеевич именовал Леню не иначе как «будущим режиссером-ассистентом». Ленин громадный рост, раскатистый бас, взлохмаченные черные волосы, картинные жесты так и просились на сцену. В пьесе «Любовь Яровая» Юрий Михеевич поручил ему одну из центральных ролей — поручика Михаила Ярового.

— Я прекрасно, Леня, чувствую, — извиняющимся тоном сказал режиссер, — что вам, конечно, хотелось бы сыграть комиссара Романа Кошкина или матроса Швандю, но искусство требует жертв. Только вы один в коллективе сумеете раскрыть образ белогвардейского офицера. С таланта много взыскивается. Да кроме всего прочего моя помощь не последнее дело. Потрудимся вместе к десятилетию Октября!..

Полтора года назад в наш город приезжала агитбригада московского театра «Синяя блуза». Концерты ее прошли с большим успехом.

Леня после гастролей синеблузников не мог успокоиться. Наконец у него созрел план, и он явился к Юрию Михеевичу.

— Товарищ Походников! Давайте и мы при Студии, революционного спектакля создадим бригаду «Синей блузы». Во как нужно!

Юрий Михеевич, ничего сначала не сказав, закурил (Леня смиренно стоял и ждал ответа), подымил минут пять и только тогда произнес:

— Согласен!

Ленину инициативу поддержала и фабричная комсомольская ячейка. Профсоюзный комитет отпустил немного денег, на которые Леня и Юрий Михеевич купили в магазине Церабкоопа[10] синего сатина. Из этого сатина девчата-комсомолки сшили для участников агитбригады единую форму — блузы. Репертуар сочиняли коллективно, всей студией, потом, правда, Леня кое-что подправил и добавил, а Юрий Михеевич, наоборот, сократил.

— Краткость — сестра таланта, — авторитетно пояснил он.

Первое выступление наших синеблузников началось в клубе, зал был переполнен. Вступительную песню заставили ребят повторить на бис. И трижды звучали в тот вечер простые, но запоминающиеся слова:

Затем Леня прочитал стихотворение своего любимого поэта Владимира Маяковского «О дряни».

Бас Лени, обличая мещанские замашки, гневно звучал под сводами старинного особняка Савинковых, и Юрий Михеевич, сидевший рядом со мной в последнем ряду (премьеры старый актер смотрел всегда из зрительного зала), взволнованно закашлял в платочек с голубыми каемочками и чуть слышно прошептал:

— Сам Федор Иванович Шаляпин позавидовал бы этому голосу…

Как-то Леня после одного особенно успешного выступления, хитро прищурив глаза, предложил:

— Давайте, товарищи, заглянем с концертом в пивную Рюхалки?

— Леня! Что это? Надругательство над святым искусством! Или мы все ослышались? — изумленно воскликнул Юрий Михеевич.

— Нет! Нет! — спокойно заверил Леня. — Никто не ослышался, и я над искусством не надругался. Внимайте и не перебивайте…

Анкиндин Васильевич Рюхов, или Рюхалка, как его обычно называли, был владельцем большой пивной «Венеция», расположенной на Малаховской улице, недалеко от нашей фабрики. Пивная эта пользовалась дурной известностью. Кое-кто из рабочих в день получки, не обращая внимания на просьбы и слезы жен, любил посидеть там до поздней ночи и пропить во славу заплывшего жиром Рюхалки чуть ли не всю зарплату. Не раз общественность фабрики требовала прикрыть скандальное заведение, но сделать ничего не могла, и довольный, сияющий Рюхалка заявлял своим постоянным клиентам:

— Красный купец Рюхов налоги исправно платит? Платит! Чего от красного купца нужно? Меня прикончить — значит все пивнушки прикончить. А этакий-с закончик пока не вышел. Чего на красного купца Рюхова нападать? Я ведь к себе на аркане не тяну. Хочешь — будь гостем, соверши милость! Не хочешь — дело личное.

О Рюхалке ходили слухи, что он охотно скупает краденое, правда, явных доказательств ни у кого не имелось. Но Глеб и я в его темные дела твердо верили. Больно уж ласково обращался «красный купец» с различными мелкими воришками, которых хорошо знали жители наших и соседних кварталов.

Мы именовали Рюхалку «сов. бур.» — советский буржуй. Так же его дразнили и все окрестные мальчишки. Когда Рюхалка слышал это слово, он выходил из себя и разражался самой отборной руганью. А если обидчик попадался ему в руки, то доставалось бедняге, как сидоровой козе.

Но и мы не сдавались! Одним из наших методов борьбы с Рюхалкой был такой способ. В «Венецию» «красный купец» обычно приходил утром и наводил там порядок. После ночных гуляний в пивной оказывались перевернутые столы и стулья, валялись разбитые бутылки и стаканы. И когда он в конце уборки начинал торопливо подметать грязный пол, что-то мурлыча себе под нос, мы захлопывали снаружи входную дверь и подпирали ее крепкой палкой. В этот момент Рюхалка нас в окна видеть не мог, так как, орудуя веником, низко наклонялся к полу.

Услышав предательский скрип двери, «красный купец», зная уже, в чем дело, словно африканский хищник, кидался к ней. Но всегда опаздывал. Яростно стучал он по перекладинам веником, кулаками и ногами, пока первые посетители не освобождали его из заточения. Выскочив на улицу, взлохмаченный «сов. бур.» с бранью бегал около пивной минут десять, а мы давились от смеха, спрятавшись напротив, в парикмахерской братьев Оскотских. Братья Оскотские — Абрам, Юдик и Зямка, — «севильские цирюльники», как их почетно именовали в городе, поддерживали нас в борьбе с Рюхалкой, ибо искренне верили, что свободное время люди должны проводить не в кабаках и трактирах, а в парикмахерских.