Задрожав, Дин-Сой с отвращением посмотрел на широкую ладонь, поглотившую его плечо. Темная кожа цвета крепкого горького шоколада отражала падающий отовсюду свет и блестела, становясь почти глянцевой. Она лоснилась и казалась жирной. Повеяло тугим запахом ладана, мускуса и сгоревших топливных элементов. Шоумен знал, что он, как и остальные храмовники официальных орденов, клонировались из ДНК земного банка данных и имели минимальные, но ключевые мутации, делавшие их физическую форму практически идеальной. И все они имели исключительные параметры. Идеальный геном. Перед ним стояли машины для убийства. Их было не разжалобить, не запугать и не обмануть. Сопротивляться было бесполезно.

Взгляд непроизвольно скользнул вверх — по выпирающим мышцам. Туда, где темнота блестящей кожи должна была скрыться за серостью казенной одежды. Но, прежде чем взор столкнулся с абсолютно непроницаемым взглядом крестоносца, он невольно остановился на бугристых шрамах у самой кромки ткани. Шрамы эти были ничем иным, как выжженным клеймом. Храмовники не делали татуировок. Принадлежность к Церкви они отмечали плавленной кожей. И у вставшего около двери бойца, и у того, что силой усадил Дин-Соя в кресло, и у главаря, занявшего хозяйское место была одна и та же отметина — длинный меч с гардой в виде креста, заключенный в замкнутый круг. Лезвие меча выходило за пределы круга, пробивая сталью нижнюю дугу. Осколки стали разлетались вокруг эмблемы, показывая, что ткань Преданной прочнее любого металла. Майфа передернуло. Он хорошо изучал культуру погибшей Земли. В былые времена клеймо ставилось разве что на породистых лошадей, рабов, воров да проституток.

Желто-зеленый взгляд с неподвижными зрачками и кажущимися слишком светлыми белками глаз остановился на испуганном лице шоумена. Константин Ивлев снова кивнул. Подчиненный тут же убрал с плеча Майфа ладонь и отвернулся. Сложил руки за спиной и, будто включив ждущий режим, затих.

— Мы присылали вам письмо. Вы поняли суть наших требований?

— Да.

— И что?

— А ничего.

— Церковь... — спокойно, даже как-то лениво начал Ивлев, — ...всегда поддерживала власть, если власть поддерживала Церковь, — Наша история не так коротка, как некоторые думают. Что значит время пребывания на Марсе по сравнению с тысячами лет на Земле? — Храмовник пристально вглядывался в напряженное лицо Дин-Соя, который явно не хотел идти на контакт, — Когда Земля создала ОМК, Церковь ее поддержала. Когда начались реформы положительных мутаций, Церковь отнеслась к этому толерантно. Она и сама не заметила, как из регулирующего органа превратилась в придаток. Атавизм. И пропустила грань, где могла еще что-то изменить. А сейчас отношения Церкви и власти совсем иные. Не то, что на Земле. Да и власть оставляет желать лучшего. Считаю, это исключительно наша ошибка.

Казалось, Дин-Сой совсем не слушал. Он отвернулся, пытаясь вглядываться в темноту окон. Иногда бросал взгляды на спящего Лиллафа, завернутого в дорогой кусок ткани. И, кажется, пытался разглядеть, дышит он или нет. Нарочито-праздное созерцание нарушил звук энергетической активации. Шоумен вздрогнул.

— Оружие?

— Просто хочу напомнить, что это не светская беседа, — кивнул Ивлев, — Пожалуйста, будьте внимательней.

— А то что? Достанете еще одну пушку?

— Нет, почему? Одной вполне достаточно. Вы не такая сложная цель.

По непроницаемому выражению лица крестоносца Майф не мог прочесть, шутит тот или говорит серьезно. К горлу подкатил ком. Тугая слюна стянула рот. Развернувшись всем телом к собеседнику, шоумен нарочито беспечно вскинул унизанные кольцами пальцы вверх.

— Тогда можете не ходить вокруг да около, — поежился в кресле Дин-Сой, пытаясь принять удобную позу, — В конце концов, быстрей начнем, быстрей закончим.

— Такой настрой мне нравится гораздо больше, — одобрительно кивнул Ивлев.

— В регулирующих сферах Азари дает вам почти безграничные полномочия, — с нарочитым безразличием пожал плечами Дин-Сой, — У храмовников нет причин быть недовольными.

— Разве можно быть довольным, находясь в оккупации?

— Умение уживаться друг с другом трудно назвать оккупацией.

— Вы большой оптимист, господин Дин-Сой. Пришельцы уничтожают этот мир, а вы даже и не замечаете.

— И как же они это делают, позвольте спросить?

— Превращают людей в животных.

— Кому-кому, а не вам их обвинять, — как-то нервно усмехнулся Дин-Сой, — Кто убил тысячи на площади Гершель? Вовсе не пришельцы. Вынесли им приговор крестоносцы. И вы еще смеете говорить что животные — они.

— Мы вынуждены работать с Азари, иначе развалится все.

— Кто «мы»? — холодно спросил Дин-Сой. — Фанатики, врывающиеся в чужое жилище?

— Мы — равновесие этого мира. Его иммунитет. Он — защитная реакция организма, — нахмурился Ивлев, — С заразой нужно бороться.

— Я в курсе, что такое иммунитет.

— Тогда вы должны знать, что чем слабее иммунитет, тем быстрее гибель организма, — спокойно произнес Константин, — Структура общества отличается не сильно. Вожделенная свобода, которой кичится Марс — ложная цель. Это лишь веселая дорога в гроб.

— Вот тут вы ошибаетесь, — внутри Дин-Соя начало возрастать возмущение, —Это применимо к физиологии человека. Не к жизни в целом.

— А мне так не кажется. Многое из того, что этот мир считает эталоном свободы мы отвергаем. Это — наш иммунитет.

Нервно подскочив с кресла, но все же не решившись покинуть его окончательно, Дин-Сой возмущенно выдохнул. Казалось, страх, что вселяли в него нежданные гости, куда-то мгновенно улетучился. На его место пришло раздражение, граничащее с нескрываемой ненавистью.

— Я не берусь судить, что в этом мире зараза, а что нет. И тем более решать кому жить, а кому умирать.— сжал губы Дин Сой, — И уж точно не вам это делать!

Наступила мгновенная тишина. Темнокожие бойцы не двинулись с места. Только тот, что стоял у двери сдвинул зрачки на белых белках и уставился на Дин-Соя. От этого становилось не по себе. Ивлев подпер подбородок рукой и прошелся указательным пальцем по губам. Казалось, сказанные слова попали в самую точку.

— Не нам, — после долгой паузы ответил крестоносец, — но больше некому.

Ломота в теле давала о себе знать все больше и больше. Теплота спальни пробралась к костям, появилась слабость. Внезапно недомогание свалилось слишком не вовремя. Необходимость перебить чувство дикой усталости, смешенное с болью в суставах, заставило Майфа встать, подойти к камину и взять небольшую бутылку с семью черными лепестками на этикетке. Вылив светящуюся зеленоватую жидкость в небольшой стаканчик с такой же черной полосой посередине, мужчина на секунду задумался.

— Желаете Арбеста? — Дин-сой откупорил бутылку и замер в нерешительности.

— Не пью.

— Тогда, может, сигаретку?

— Не курю.

— А я, пожалуй...

Выпив залпом шот не просто бодрящей, а истинно пронзающей естество жидкости, мужчина довольно выдохнул. Рядом с бутылкой стояла объемная фотография улыбающейся Виктресс. Девушка весело подмигивала. Блеск ее черных глаз казался слишком живым. Мельчайшее движение век, мышц лица, изгиб улыбки — все это было до боли знакомо и близко сердцу. Майф и не мог припомнить, сколько провел часов, просматривая их совместные записи. Странно, что при жизни он не обращал на это особого внимания. Взгляд машинально скользнул на пустое пространство рядом с ускользающим воспоминанием. На секунду мужчина недовольно сдвинул брови. На пустом месте должна была находиться небольшая машинка коллекционного издания, которую Виктресс ему подарила на четырнадцатилетие. Будучи еще совсем сопливым мальчишкой, он мечтал о такой с самого детства. Красный корпус, внешние антигравитоторные стабилизаторы, зеркала — много больших зеркал, стремительные линии, при нажатии на которые вырывалось виртуальное, но очень реалистичное пламя из округлых выхлопов. «Младшему от Вики с любовью», — гласила надпись на гладком лиловом пузе машинки. Майф уже давно купил такую в натуральную величину, но маленькую копию, подаренную Виктресс, он всегда хранил на верхней каминной полке, не разрешая никому к ней прикасаться. Об этом знал даже Лиллаф и никогда не нарушал строгих правил.