На центральной площади собралось около двадцати тысяч граждан. Выпотрошенный ночными погромами город получил небольшую передышку. К утру протестующих стало гораздо меньше. У некоторых закончились силы и те разошлись по домам, пыл других охладили прибывающие силы правопорядка. Самые стойкие, целеустремленные и азартные бунтовщики двинулись в сердце города. Туда, где находилась официальная администрация. Жители требовали выдачи мэра, чтобы совершить самосуд согласно собственным представлениям о справедливости.

Среди разношерстной, пестрой толпы встречались граждане, на первый взгляд, ничем между собой не связанные. Тут были и клерки, и таксисты, и аналитики, и инженеры, и официанты, и юристы, и проститутки, и учителя, и шахтеры, и рыбаки, и логисты, и наемники, и менеджеры различных сфер и даже представители такой редкой профессии, как наблюдатели сезонной миграции остр. Объединяло их всех одно стремление — снижение бешеных налогов на существование. К слову, не только для Теней. Пошлина в пользу элит Олимпа возмущала людей не меньше. Урезание Великой Матерью поборов на несколько процентов ни к чему не привело. Напряжение не спало, но зато пострадала государственная казна. Кроме всего прочего прибавилось еще и недовольство Высших. Ситуация приобретала критический характер.

«Достойную оплату детской любви!» — гласила надпись на одном из многочисленных гало-плакатов.

На куцем клочке свободного пространства пританцовывало несколько граждан. Облаченные в рабочую экипировку, они сверкали сетчатыми чулками и яркой обувью на поражающей воображение платформе.

— Наши дети не должны платить налоги! — скандировал худощавый мужчина в кожаной кепке, имея ввиду, видимо, повышенную налоговую ставку на детскую проститутцию.

«Этому миру нужен рестарт!» — гласила другая надпись, развернувшаяся совем недалеко от первой.

— Слава пенному пиву! — кричала группа молодых людей прямо под этим плакатом.

Периодически среди них слышались взрывы неудержимого хохота.

Потихоньку на площади формировались абсолютно разрозненные сообщества. Немногочисленные, с совершенно не связанными между собой требованиями. Иногда среди разношерстной толпы попадались настолько нелепые заявления, что происходящее смахивало на безумную насмешку.

— Нам не нужен червь у власти! — собравшиеся дружно скандировали начертанный черными неоновыми буквами плакат.

— Хватит терпеть гегемонию котов! — отчаянно завопил кто-то из толпы, не выдержав ужасающей жизненной несправедливости.

— Работа — удел отстойных! — кто-то тут же поддержал душевный порыв предыдущего оратора.

— Хороший храмовник — мертвый храмовник! — послышалось откуда-то издалека.

Среди всех этих абсурдных, абсолютно невыполнимых желаний нельзя было уловить хоть какой-либо связи. Митингующие, порой, требовали диаметрально противоположного. Единственное, что объединяло собравшуюся массу — всеобъемлющее, непреодолимое, глубокое чувство недовольства. Оно, словно ненасытный зверь, гонимый голодом и не способный успокоиться ни на секунду, желало выплеснуть свою злость на безвольной жертве. Вполне возможно, на роль жертвы подошел бы кто угодно. Вполне возможно, при нужном стечении обстоятельств, даже кое-кто из самих митингующих. Сейчас на площади царила только одна движущая сила— страсть к разрушению.

На этом этапе могло показаться, что создавшаяся стихийность так же спонтанна и естественна, как проливной дождь после затяжной грозы. Однако, зоркому глазу Азари открывались скрытые детали, меняющее все. Великая Мать замечала, что большинство на площади вовсе не горожане. Это были те, кто явился сюда специально для разжигания массовой истерии. Подавляющая доля коренных жителей уже давно спала в своих постелях, утомленные ночными погромами. Кроме того, глава государства прекрасно знала, что население само по себе неорганизованно. Жители города Гесперия не могли в одночасье, словно по щелчку пальца, высыпать на улицу. И тем более не могли создать яркий бренд, объединявший на первый взгляд разделенное общество. Его, словно рассыпающиеся полотно мелких бусин, сшивал между собой единый флаг. То тут, то там развивалось черное полотно, наискось перечеркнутое жирной белой линией — вот он, символ наступающей революции.

— Долой антибиотики! Скажем «нет» геноциду бактерий! — послышался последний возглас из динамиков, прежде чем все внезапно притихли.

Горячая фаза сошла на нет. Настал второй этап. Самый расчетливый и самый опасный.

Кажущая вялость пасмурного дня нависала напряженным затишьем. Периметр огромной площади оцепили стражи порядка, состоящие из храмовников и полиции быстрого реагирования. Остался только небольшой зазор в полметра между белыми туниками с красным крестом и темно-синей формой полицейских. Некоторые крестоносцы, вооруженные дубинками с нейрозамораживателем, двигались к центру площади. Мечей на поясах у них не было.

«Никакого травматичного оружия», — гласила утренняя директива начальства.

Закономерно опасаясь провокаций, правительство выполняло приказ Азари. Репутация убийц и тиранов на пике конфликта силовикам была ни к чему. Вокруг витало слишком много камер, и все они жаждали образа несчастного жителя, спасающегося от натиска террора со стороны стражей порядка.

Почти полностью покрывшийся бледно-желтой чешуей невысокий мужчина шипел на крестоносца. Увязавшись за ним, словно родной хвост, он пощелкивал заточенными зубами. Казалось, полное отсутствие какой-либо реакции со стороны храмовника его сильно раздражала. Тем не менее, Низший даже не пытался до него дотронуться. На этот раз страх пересиливал ненависть. Храмовник переглянулся с напарником — они выискивали совсем иное.

Городские часы на центральной башне монотонными, гулкими ударами отметили два часа дня. Стражи порядка, все как один, активировали лицевую часть экзоскелетов. Плотные фильтрующие маски закрыли сосредоточенные, напряженные лица. Второй этап вступила в активную фазу.

Около сотни человек, плотно сливавшихся с основной массой, начали процесс стимулирования толпы. Небольшие капсулы, что волшебным образов материализовались из-под пол их плащей, тут же начали расходиться по рукам и оседать в желудках митингующих. Наркотики предназначались для тех, кто начнет открытое противостояние. Более легкие транквилизаторы распылялись невидимой взвесью прямо в массе народа. Происходило это так стремительно, что эффект начал проявляться за какие-то считанные минуты. Вновь почувствовалось жужжащее волнение.

Полиция начала обезвреживать кураторов. Несмотря на то, что вокруг находилась толпа, делала она это эффективно, тихо и практически незаметно. И поэтому слишком медленно. Излишняя аккуратность давала о себе знать.

Толпа начала раскачиваться. На смену вялости начала приходить лихорадочная возбужденность. Тут же послышалось мотивирующее вещание из динамиков. Грянула музыка популярнейшей рок-группы. Люди стали смелее.

Один из кураторов запрыгнул на перевернутую машину, схватив в руки виртуальный флаг. Закричал. Неосязаемая ткань гордым полетом зареяла на импровизированной баррикаде. Противостоя направлению ветра, она неестественным образом шла вопреки природному течению стихии. Толпа подхватила выкрики. Речевка, словно волна, прошлась первым нахлестом по океану народа.

— Долой храмовников! Долой полицейское государство!

В воздухе по мановению ока значительно увеличилось количество камер. За всеобщим гулом не было слышно тихих щелчков, отмечавших начало записи.

— Смотри, петушок! — кричала не в меру осоловелая девушка крестоносцу, находившемуся менее чем в метре от нее. — Видел такие хоть раз в жизни-то?! Или ты по мальчикам?!

Оголив круглую белую грудь, молодая женщина с волосами цвета спелой пшеницы начала напирать на храмовника. Несколько то ли девушек, то ли моложавых парней поблизости разразились оглушительным хохотом.

«Внимание. На провокации не реагировать», — звучало в наушниках стражей порядка каждые пару минут.