Айнар добрался в темноте до умывальника и выпил воды. От нее становилось легче. Потом ползком — обратно, кровать словно поднималась на несколько метров каждый раз, и он боялся, что не хватит сил вскарабкаться, просто останется валяться на ледяном полу. Это не имело значения. Он терял тепло. Он остывал.

«Долго не задержусь».

Что-то внутри паниковало, поминало каких-то белок, какую-то Ленку. Это оно называло Айнара «Билли».

«Заткнись».

Свет мучителен, но и темнота немногим лучше. Свет выжигает все живое, как огонь в кузне, а в темноте заводится плесень, мыши, черви, призраки. Призраков вокруг стало многовато.

— Я убил Эрика Камерра, — произнес Айнар. Он знал об этом, и его это не беспокоило. Эрик Камерр — работорговец. Хотел продать раба Айнара Венегаса, которого вытащил после кораблекрушения. Все остальные погибли, даже господа, ехавшие в Воосу то ли воевать, то ли помогать войскам, ему же, крепкому и сильному, удалось разорвать путы гребца и плыть, захлебываясь солью, пока море не выплюнуло на сушу.

— Эрик Камерр меня спас.

Говорить вслух с собою плохая привычка. Айнар догадывался, сил не все равно не хватает на полноценную речь, он издает только жалкие нечленораздельные звуки.

— Эрик Камерр не был…

— Я расскажу, — образ Линнан вклинился так легко, словно она всегда стояла здесь, а может, так и было. Айнар привычно осклабился: если так, то ей приходилось наблюдать, как он ползает по клетке, справляет нужду. От него, наверняка, жутко воняет, несмотря на воду из умывальника.

В темноте она коснулась его руки. Айнар отдернулся, а потом нащупал бутылку.

— Выпей это. Обычную пищу сейчас нельзя. Не бойся, я не стану больше морить тебя голодом — ты победил, твой дух несокрушим. Но мертвым ты ничего не сможешь, даже твой план уничтожить всю магию этого мира провалится, верно? Ты можешь меня ненавидеть и не верить, только выпей до капли содержимое бутылки, хорошо?

Айнар хотел отбросить подачку, но губы сами потянулись к узкой трубке-горлышку. Оттуда потекло что-то густое, сладковатое. Оно пахло теплом. Оно было как материнское молоко. Айнар застонал от удовольствия: боль в желудке утихала, ледяной холод отступал. Чем бы ни оказалось в результате содержимое бутылки, оно возвращало его к жизни.

Айнар заставил себя оторваться от варева Светочей.

— Если ты надеешься купить меня так, то…

— Не надеюсь.

Линнан больше не показывалась, но все равно рассеивала темноту. Фигура шевелилась, искажала пространство. Айнару захотелось прикоснуться: проверить, настоящая ли его палач и спасительница.

Или снова видение? Эрик Камерр, теперь она.

— Я расскажу про Эрика Камерра. Прости, что хотела сломать и подчинить тебя себе.

— Да уж, это было не слишком-то вежливо.

— Помолчи, Айнар Венегас, — вздохнула Линнан эт Лан. — Мы с тобой на одной стороне. Видишь ли, я провалила задание: я должна была уничтожить твою личность, и тогда мой наставник…

Она осеклась.

— В общем, использовал бы по собственному усмотрению. У меня не получилось. Он решил поработать сам, и тебе это не понравится. Но… я передумала. Наверное, я хочу понять тебя, а может быть, подружиться. Пей эссенцию жизни, Гаситель Венегас. Готовься. Твои испытания далеко не окончены. Вскоре приду уже не я.

— Стой.

Айнар вскочил. Варево придало сил, он стоял посреди темной комнаты и озирался.

— Что мне делать?

— А вот это правильный вопрос. Но задать его должен ты: в конце концов, тебе однажды удалось справиться со Светочем, правда? Если ты выдержишь первый визит наставника, я попытаюсь помочь тебе.

— Но как же разрушение мира и то, что я само зло?

— Тьма не умирает, если погасить все источники света, — ответила Линнан, а потом больше не говорила, и Айнар понял: исчезла из закрытой камеры, словно растворилась во мгле.

Он шел по улице, не узнавая города. Огромные здания сверкали, отражая слишком яркое и желтое солнце. Когда набежала туча, он едва не поблагодарил ее вслух.

Улица проявлялась как будто шаг за шагом: вот фрагмент из серого камня под ногами и эти чудовищные бесконечные дома, проткнувшие небо. Вот палка с трехцветными огнями — красный, зеленый, посередине какой-то еще, вроде — оранжевый.

Дороги широкие, на них повозки без лошадей. К диковинным образам прибавляются запахи и звуки: оглушительный грохот, шелест, шуршание, стук, звон. Горькая вонь, кислая вонь. Клочок пережаренного масла — почти благословение.

На него неслась с невероятной скоростью блестящая хромом повозка, и он заорал.

— Какое занятное место.

Повозка остановилась на расстоянии половины ладони. Запахи и звуки исчезли. Образы уродливых домов-гигантов из железа и стекла, серых дорог, покрытых белыми и желтыми полосами, померкли.

— Это твоя память, почему же ты боишься ее, Гаситель?

— Не моя.

Кто-то стоял за спиной.

«Не оборачивайся».

Хорошая, пожалуй, идея.

— Он называет меня Билли. Миллиган. Билли Миллиган.

— Имя похоже на глеорское, но звучит странно.

— Да.

Логичное замечание, оставалось только плечами пожать.

«Не оглядывайся».

Все еще отличная, отличная идея. Образы истончались, исполины крошились и рушились мелким песком, а то и вовсе бумагой.

— Как ты убил Маирри эт Силу? — голос спросил так мягко, словно заворачивал в пушистое одеяло.

Конечно, нужно ответить.

Он открыл рот.

— Не знаю, — проговорил он.

— Конечно, знаешь. Маирри эт Силу сгорел заживо. Это невероятно, Светочи почти бессмертны. Расскажи, что ты с ним сделал.

— Не знаю.

Рука легла на плечо.

— Не лги мне.

— Я…

Он правда не знал. Вместо затылка пустота — он даже протянул руку и потрогал, уверенный, что обнаружит полый череп, вместо мозга — гладкую полированную кость. Очень удивился жестким и давно не мытым волосам под пальцами.

Он не знал, что сделал. Кажется, что-то было в… той сумке. Какой.

— Дисперсия, — ответил он.

Стоящий позади помолчал.

— Дисперсия? — переспросил голос-одеяло. — Что это значит?

— Ты же Светоч?

«Одеяло» выдержало паузу, потом уклончиво ответило:

— Предположим, и?

— Ты Светоч, но ничего не знаешь о свете. Помести две линзы напротив друг друга и пропусти луч через обе — конечно, нужно сначала правильно подготовить стекло, сделать пирамидку. Сначала из чистого белого света получится радуга, а потом она вновь соберется в белый свет. Это — дисперсия. Я — дисперсия.

Он обернулся.

Человек с мягким голосом был высок даже по сравнению с ним, очень худ — но не истощением вечно голодного раба, а от природы; легким и узким, как благородный вооский клинок. Он и есть воосец, судя по бледной коже и темным волосам, и характерным чуть заостренным чертам лица. Черный с зелеными и золотыми вставками многослойный наряд не позволял ошибиться: Светоч. Старше Линнан эт Лан, на вид — лет на тридцать, на самом деле — возможно, все триста.

«Да и тьманник с ним».

«Я его не боюсь».

— Вы меня называете Гасителем, но я — дисперсия. Вот, что я такое. Если хочешь ответы, верни меня в реальность. Нас. Я-Мы Айнар Венегас. Это не мое имя. Нет, все-таки мое. Я-мы. Я… Билли, он сейчас решит, что тебе пора галоперидолу вмазать. Что такое галоперидол? Ты сейчас испугался питерской улицы, чтоб понимал. Не знаю никаких «питерских»…

Он перебил себя же и закричал, сжимая виски:

— Прекрати!

Высокий человек подошел ближе и осторожно взял за руки.

— Смотри мне в глаза, разрушенный свет. Смотри и рассказывай всю правду.

И он заговорил, а потом где-то очень издалека, фоном, услышал.

— Это было несложно, но мне стоило догадаться. Двоедушник, визитер из чужого мира. Занятный экземпляр. Линнан! Не забудь записать то, что он потом рассказал! Вот это, про… хлопок, да.

— И про серную кислоту. Еще азотную. Наставник, а вам известно, что это…