Хотя Иванка вполне могла ответить.

У сообщающихся сосудов слабое место — как раз стык. Трубки ломаются в таких местах. Айнар просил ее запомнить, понять. «Потому что тебе чинить этот таран, случись чего. Он не вечный, да и ничего не вечно». Иванка тогда ответила: «Даже Искры», — и это был не вопрос. В конце концов, у отца как раз погасла собственная рабочая Искра в тот день, когда она нашла Айнара у кромки леса Цатхан.

Сейчас Иванка просто швырнула кандалы в тонкий на вид стык между костистым пальцем-крюком и залитой кровавым светом грудью Айнара.

«Это не сработает. Нужна магия. Нужно то, что есть у Светочей, чего нет у простых смертных».

Тонкое железо вспыхнуло и стало синей звездой, отчего в голове Иванке отозвалось мелодией — или журчанием воды под землей, или говором людей, а потом эти мягкие звуки разорвались в гортанный предсмертный крик. Звезда ударилась в сочленение «сосудов». Зазвенело разбитое стекло. Красный свет забил фонтаном. Падая на пол, капли продолжали пронзительно и ярко сиять, обозначая камень камеры, щербинки, даже отблески и рефлексы на стенах, на решетках, на камнях за пределами камеры. Где-то мелькнули фигуры — может, другие Светочи испугались и бежали теперь сюда всей толпой. Может, Иванке просто показалось.

Айнар рухнул в темноту, вокруг тела растекалась лужа то ли крови, то ли зарева.

— Надеюсь, ты его не добила, — произнесла над ухом Зоэ странным, чуть скрипучим голосом, заставив похолодевшую Иванку прикусить губу, а потом рвануться к Айнару. Путь ей преградил Светоч, размахивающей хрупкой на вид раздробленной веткой-рукой:

— Ты. Мелкая. Что. Ты. Натворила.

В нем не осталось ничего человеческого — сухое дерево с лицом из застывшего камня, плиты передвигались с хрустом и скрипом мелкой гальки под подошвой, когда он говорил. Фигура растянулась в пространстве, обросла сотнями ветвей и сучьев, хлесткими лозами темно-зеленого цвета, черными фрагментами застывшей коры. Наставник-дерево заслонил Айнара, только красный свет еще проникал сквозь целую густую рощу.

— Что. Ты. Натворила.

— Цатхан, — сказала Иванка. Она дернулась вправо и влево, везде были ветви, побеги, даже листья. — Это же твое имя. Это ты — лес. Ты — Цатхан.

Айнар лежал на земле. Точно не на камне: влажную сырую почву, характерный запах то ли перегноя, то ли грибницы ни с чем не перепутать. Лежал он ничком, отчего дышать было трудно. К губам и носу прилипли сухие листья, от них все чесалось, и он перевернулся, стряхивая эту старую гниль.

«Лес».

«Лес Цатхан, где водятся дикие Искры».

Память о прозрачном волке, который мелькал бликами радуги — и вонял, словно выгребная яма на скотобойне, — оказалась очень даже свежей. В отличие от запаха. Запах появился снова: издалека тянуло, слабо, но этого хватило, чтобы пустой желудок подтянуло к горлу. Пришлось дышать ртом.

«Почему я здесь?» — но настоящего любопытства Айнар не испытывал, где-то в затылке словно звучал то ли шепот, то ли тихая колыбельная: расслабься. Лежи — с опущенной вниз или поднятой головой, выбирай сам, просто лежи и не двигайся.

Лес Цатхан средоточие магии. Гарат говорила, это место не такое уж плохое, оно вроде как помогает.

Айнар пытался вспомнить что-нибудь, кроме волка. Толком не получалось, только покачивались толстые золотые нити со внутренним светом — если бы не они, сгустилась бы вековечная тьма.

— Это же твое имя, — услышал он издалека женский голос, настолько искаженный, то узнать получилось не сразу. Вернее, Айнар определил методом исключения: знакомый, но не Гарат. Не Зоэ. Иванка.

Ну да, конечно, она.

— Это ты — лес, — продолжала Иванка. Айнар даже поморщился: ну разве не очевидно? И зачем говорить вслух? Она бы еще била палкой море.

«Погодите-ка».

Айнар сел. Золотые лозы извивались и обвили запястья. Он дернул, чтобы разорвать их, получилось с третьего или четвертого раза.

«Эй, ну в самом деле. Погодите. Я не должен оказаться здесь. Я не доехал, лошадь убежала, а я лежал и истекал кровью. Иванка нашла меня».

Он тронул живот, почти не удивленный влагой. Никакой боли Айнар не ощущал, но попытался нащупать рану: на предполагаемом месте печени ничего. Он поднял руку выше.

В груди зияла дыра. С каким-то тошнотворным спокойствием Айнар протолкнул пальцы внутрь — кожа, выломанные ребра — словно кто-то довольно неаккуратно достал костяной кусок. Он нащупал собственное сердце: тугой плотный мускул, скользкий от крови.

По-прежнему не больно.

По-прежнему он жил.

Айнар ткнул пальцем сердце и снова успокоился: дурной сон. Или видение. Или то и другое. Люди не живут со вскрытой грудной клеткой, с выломанными ребрами, с открытым сердцем.

«Погодите-ка», — снова ударила в голову догадка. Сердце под указательным и средним пальцами дрогнуло трижды, заколотилось быстрее. — «Очень даже живут, ну там, на операционном столе. С кислородной маской», — проверил, никакой маски. Немного грязи на щеке, вот и все. — «Или…».

Айнар сглотнул. Посмотрев чуть вниз, он понял: кровь вытекает и становится светом — вот этими золотыми лозами. Нет, не так: каждая лоза и каждый источник сияния — это его кровь.

Откуда-то вновь раздался голос Иванки:

— «Ты — лес Цатхан».

Айнар понял: он внутри.

Глаз бури. Самая глубокая точка леса и магии.

Человек, которого Линнан эт Лан именовала «наставником», вобрал его в себя; проглотил, словно чудовищная рыба из легенд, хотя, может быть, не в прямом смысле.

«Двоедушник».

«Он хотел разделить нас».

«У него получилось, и я теперь заперт здесь — в лесу Цатхан».

— Выпустите меня отсюда! — заорал он, разбрызгивая золото из собственного сердца. — Немедленно! Выпустите меня!

«До того, как пришли волки».

Нет-нет. Нет. Он не будет даже думать об этом. Он беспомощен. У него грудная клетка открыта, как кошелек у самого глупого ярмарочного зеваки — станет легкой добычей первой же дикой Искре.

«Нет, пожалуйста, нет».

— Иванка! Зоэ!? Вы еще там? Этот тип солгал! Он не…

Понимание дернуло, золотом расплылась целая лужа. Айнар ударил по земле, трава спружинила, несколько сухих листьев прилипли к пальцам. Где-то мелькнули в сплетенных кронах деревьев невидимые твари — птицы, черные смертоносные мотыльки или…

«Нет, нет. Только не дикие Искры».

Не думать об этом. Тогда худшего не случится. Айнар пнул крадущуюся лозу, заставляя сгинуть во мраке.

«Сволочь».

— …не разделил нас! Он сожрал целиком!

Земля задрожала. Это было не похоже на обычное землетрясение, скорее на дыхание или гул в желудке гигантской твари. Айнар подумал про Иону в чреве китовом — и мельком отметил воспоминание как «не-разделенное», но никто его не обозвал «Билли», не сказал «помолчи и дай мне думать о своем». Видимо, «другой» испугался, молчал.

Или существо-Цатхан, «наставник» все-таки что-то с ним сделал.

«Подумаю потом».

Земля разбрасывала бугры. Айнар упал на спину, открытое сердце едва не вывалилось по пути. Оно повисло на крупных артериях, а потом с чвякающим звуком вернулось в отверстие. Никакой анатомической достоверности. Центру магии было наплевать на анатомию и биологию.

— Да, дитя, — гудело отовсюду, дыханием земли, сплетенных деревьев. Золотые лозы крови поднялись и соединись с древесиной. — Я — все сущее этого мира.

Айнар замер и прислушался.

Если Иванка что-то и сказала, то до него не долетело ни звука, но Цатхан продолжил:

— Я зародился на заре времен — первые водоросли, первые папоротники и хвощи. Я был бесконечным тропическим лесом. Я был обледеневшими остатками травы под вечной мерзлотой. А еще я был моллюском, ящером, обезьяной. Потом я стал человеком. Я — лес Цатхан. Я — магия.

— Так ты не собираешься уничтожать все миры? — зашипел Айнар и ударил кулаком по мягкой, сыроватой земле. По ощущениям настил почвы и травы напоминал даже не мышцы, а ворс желудочного эпителия. От удара хлестнуло лозой по лицу.