Рот наполнился вязкой до сухости слюной.

— Мы ведь можем поговорить?

Света стало больше — будто спичкой по векам чиркнули и серы засыпали для верности. Айнар снова сжался.

«Жареное мясо с брусничным соусом».

«Картофель с маленькими кусочками сала, а еще там специи, точно есть укроп».

В животе заурчало так отчаянно, что он снова сжался, теперь пытаясь унять голодный спазм. Стало даже стыдно немного: прошло меньше суток, голодать доводилось и дольше, ничего страшного. Он не умирает, он просто хочет жрать, а Линнан держит целый поднос — огромный поднос, поблескивающий тускловатым старым серебром, и на нем пять тарелок, кувшин из толстого прозрачного стекла. В кувшине красное, то ли вино, то ли морс.

Айнар заставил себя перевести взгляд на саму Линнан, и едва не отпрянул: на правом глазу мокла кровавая перевязка. Одежду она выбрала темную и строгую, попыталась нанести макияж, пряча болезненность, только бинты и кровь все равно перетягивали на себя все внимание.

— Что с тобой случилось? — спросил Айнар, и задался другим вопросом: а мне не все равно? Ей выбили глаз? Она провела пару неудачных заклинаний, Искра взорвалась, словно пороховая петарда? Очень неприятно, но что мне за дело?

Еще он вновь подумал: она с подносом и ранена. Я успел бы сбежать.

Поздновато, свет возвращался, пускай и без бешеной белизны. Клетка стала непроницаемой.

— Не твое дело, — резковато ответила Линнан.

— Не мое, — согласился Айнар. В животе снова заурчало, он едва удерживался от какой-нибудь глупости. Вроде ляпнуть: «Я жутко голоден, дай мне эту проклятую еду!»

— Темнота научила тебя хорошим манерам, — пухлые губы Линнан растянулись в ухмылку. Волосы у нее по-прежнему меняли цвет, уложенные в красивую прическу локонами, а вот рот казался обветренным, не розовым, а слишком ярко-красным, покрытым коркой запекшейся крови. — Теперь ты готов открыться и измениться? Готов спасать мир вместо того, чтобы уничтожать его? Ощутил, насколько ужасающа тьма?

Айнар подобрался. Поджал босые ступни. Над головой висел умывальник, если он резко встанет, набьет шишку.

— Вообще-то я первым делом отлично выспался в этой вашей темноте. Мне понравилось.

Ему следовало прикусить язык, но не удержался:

— Да и для твоего глаза полезнее полумрак, извини за медицинский совет.

Линнан вцепилась зубами в нижнюю губу. Тонкая пересохшая кожица поддалась, она отодрала ее и сплюнула на пол — даже несмотря на голод Айнара чуть замутило.

— Не твое дело.

— Да, конечно. Извиняться не буду, впрочем. Что дальше?

— Я могу дать тебе пищу.

Айнар потер переносицу, пустую без очков.

— Можешь.

— Я хочу накормить тебя, — продолжала Линнан.

— Вероятно.

— А еще вот, что я могу, — теперь она удерживала массивный поднос одной ладонью, похоже, вовсе не ощущая веса. Левая двигалась чуть неровно, координацию, решил Айнар, портило «половинчатое» зрение. Тем не менее, она провела над тарелкой со стейком. Завоняло горелым мясом. Вспыхнул синеватый огонь, и на белый пол ссыпались угли.

Айнар скрежетнул зубами.

— Тут еще два отличных ломтя. Свежие, с кровью и пряностями. Тесхенскими пряностями, — уточнила Линнан. — А еще грибной бульон и печеный с салом картофель. Ах да, совсем забыла про пирожные. Смотри, — теперь она взяла в свободную руку эклер и раздавила его, по пальцам жирными потеками поползла желтая начинка.

На угли упала капля. Айнар сдержался, не кинулся вылизывать эту грязь, зато Линнан коснулась липкого пальца кончиком языка.

— Ты голоден.

— Не слишком, — Айнар сглотнул слюну в очередной раз, но спазм в желудке подавить не сумел и скривился. — Я хорошо выспался, появился аппетит. Не более того.

— Лжец из тебя скверный, — Линнан покачала головой. — Прошло трое суток с твоей последней трапезы.

«Ах вот почему в живот как гвоздей напихали».

— Ты умираешь от голода, и ты умрешь, если не примешь мои условия.

Ломтики картофеля золотились в окружении белой чесночной подливки. Стейк истекал горячим соком. Эклеры возвышались горкой — три штуки, не считая уничтоженного.

— Дешево ж ты меня купить собираешься, — сказал Айнар. — За тарелку жратвы.

— Ты никогда большего и не стоил, раб! — Линнан схватила еще один ломоть стейка — в две ладони, не меньше. Пепел осыпался в ту же секунду. Серый бесплодный пепел.

«Почему бы и не согласиться. Я ведь могу потом отказаться, верно? Я стоял на эшафоте, и меня готовились сжечь, а потом я взорвал Светоча живьем. Они просто люди. Ничего дурного не случится, если я…»

От запаха кружилась голова. Голод усилился настолько, что превратился в тошноту.

— Не выйдет, — Айнар отвернулся.

Он уже знал: в пепел обратится все. Даже поднос. Светочи сжигают еду, металл — и целые деревни.

— Тогда оставайся в своей темноте! — крикнула Линнан. Единственный уцелевший глаз мигнул напоследок красным.

Алым, в тон крови на губах.

Корень таума горький с характерным железистым привкусом. Приправленная молочайным соком кровь.

«Пей».

Его рвет солью и водой. Вода с солью.

«Пей».

Молочай, кровь, вода, соль.

Словно некая формула из элементов, сложи и получишь результат.

— Воосцы используют алхимию, — говорит тот, кто вливает в рот корень таума, а потом меняет перевязки на ранах. Самая большая на бедре: огромная синяя рыба, название которой так и не узнал, пыталась сожрать. Зубы у рыбы были желтые с прозеленью, воняли тиной, утопленником. Наверняка, рану приходилось промывать много раз, чтобы не загнила. — Но ты способен на большее, я знаю.

Мужчина типичный глеорец. Высокий, статный. Чуть более смуглый, чем обитатели туманного Могро или окрестных земель — несложно догадаться, что он прожил несколько месяцев или лет в Воосе.

Еще до того, как Глеора вступила в войну со свободным народом?

Или уже после?

— Пей, пей. Мальчишка. Я думал, ты будешь старше. Искал тебя почти пятнадцать лет, сбился со счета… столько времени потеряно. Но ты еще мальчишка, потому — ничего страшного. Пей.

Он пил.

Мужчина с завязанными в хвост волосами. Волосы цвета темного золота — золота, что лежало на дне морском. Течения в Кривом море неверные, сегодня холодные, завтра теплые, только самые опытные моряки с помощью Искр предсказывают поведение — говорят, что не столь полагаются на Искры, сколько на приметы, вроде того, насколько высоко прыгают летучие рыбы и насколько низко летают чайки с альбатросами.

— Пей.

Он дает еду. Рыба, водоросли, запеченные моллюски. Снова рыба. Невкусно, горько. Пей. Ешь.

Тебе надо жить.

Это он так говорит.

— Я спас тебя, чтобы ты изменил мир, — говорит однажды.

Они в маленькой хижине на берегу моря. Кривое море по ночам светится зеленым, зарево висит на горизонте и расплывается по волнам, отчего черное соединяется со светом, перемешивается, как земля и трава. Берег всегда влажный. Песок красноватый с золотым блеском, будто под цвет волос моряка. Узловатые водоросли подбираются к хижине, но умирают, засыхая, не достигнув порога.

По другую сторону от моря гряда леса. Это лес Цатхан — вотчина диких Искр.

Нестрашно.

— Ты выйдешь отсюда и станешь чем-то другим. Я сделаю тебя другим. Светочи хотят, чтобы ты…

«Эрик Камерр».

Так зовут мужчину, и он вовсе не похож на работорговца. Он одет как моряк, а правую руку держит у пояса, словно готовясь выхватить меч. Никакого меча у него нет. Только хижина у моря, рыба, водоросли, корень таума.

Эрик Камерр.

Питье на вкус все сильнее отдает медью и кровью.

Кровь Эрика Камерра прольется так скоро.

Айнар проснулся. Крик еще звенел эхом. На губах остался железистый вкус: кровь и горечь, на сей раз — от голодной желчи. Болью свело подреберье, спазмы приходили то реже, то чаще. Откуда-то Айнар знал, что если ничего не есть еще несколько дней, то потом вообще перестанет хотеться, и заявись Линнан эт Лан хоть с целой горой деликатесов, Айнар даже не повернет голову в сторону пищи, а запах мяса, картофеля, жареного лука или карамелизованного сахара вызовет лишь омерзение вплоть до нового приступа голодной тошноты.