Марина собралась что-то сказать, но подошел официант и начал накрывать на стол. Подожду, пока уйдет, решила она, безучастно следя за его действиями.

— Я не испугал тебя? — улыбнувшись, спросил Рамаз, когда официант удалился.

Марина поразилась, настолько спокойным было его лицо, а взгляд по-детски наивен и добр.

— Откровенно говоря, до смерти!

— Я устал! — Рамаз схватил пачку сигарет и протянул Марине.

— От чего?

— Каждое такое видение уносит колоссальное количество энергии. Недели две, наверное, потребуется, чтобы собрать новую дозу. — Рамаза уже не удивляла собственная ложь. Наконец он заметил за собой еще одно: он сам верил в свою красивую выдумку.

— Ты всегда способен видеть?

— Способен всегда, но энергия… Автомобиль всегда способен двигаться, только без бензина ему не проехать и метра. Каждое видение дается мне ценой потери большого количества энергии. Если бы у меня хватало ее на один сеанс в день, все тайны мира оказались бы у меня в руках. Поэтому я стараюсь расходовать накопленную в течение недели энергию только на значительные вещи.

— Значит, через два-три дня не сможешь провести новый сеанс?

— Нет, однако сравнительно легкие и короткие эпизоды удается оживить.

— А будущее можешь предсказывать?

— Я не предсказатель. Я могу увидеть какой-то день, который случится через пятнадцать — двадцать лет. Воочию увидеть, что он мне принесет — счастье или несчастье. Естественно, могу лицезреть и свой последний день, день смерти.

— А дальше? — спросила пораженная и испуганная Марина.

— Что дальше?

— Каково твое будущее?

— Я никогда не стараюсь обогнать время. Это мой твердый принцип. В противном случае жизнь теряет смысл.

— Ты прав. Если все знать заранее, жить будет неинтересно. Но можно же внести коррективы в наше будущее, например, избежать автокатастрофы?

— Разумеется. Но никому не дано предвидеть каждый день, каждую минуту. В пределах человеческой энергии — выбрать какой-нибудь один, скажем, такой, как сегодня, день — двадцать первое октября, — ожидающий тебя через двадцать лет. Можно легко обнаружить, что в этот день тебя уже нет в живых. Перед тобой может предстать твоя собственная могила. Однако давай поедим, уже половина второго. — Рамаз наполнил бокалы шампанским. — Вместе с тем хочу уведомить тебя, что я человек суеверный и верю, что в жизни все идет так, как угодно провидению. Я верю, что ничего невозможно изменить и от судьбы не уйдешь.

Рамаза удивляло, почему он не стыдится произносить такие речи, почему не испытывает ни малейшей неловкости. Разве именно его жизнь не была надругательством над самим провидением?

— За нас! — коротко произнес он и выпил.

Марина не прикоснулась ни к еде, ни к шампанскому.

Она все еще не сводила глаз с Коринтели, не в силах разобраться, во сне это происходило или наяву.

— Ты по-настоящему видел мои бокалы и керамическую вазу?

— Конечно, видел! — Рамаз снова задумался, двумя пальцами вращая на столе бокал. — Я видел не только вазу, стол и тебя, не только твоего мужа или старого академика; не только твоя комната со всей обстановкой стояла перед моими глазами, я видел желтоватый на кухне и розовый в ванной кафель, зеленый маленький коврик перед кроватью, японский кофейный сервиз за стеклом серванта, рисунок твоего маленького племянника на книжной полке, золотистый, под старину, телефонный аппарат.

— Хватит, Рамаз, умоляю тебя, хватит!

Рамаз в упор взглянул на Марину. Глаза молодой женщины были полны страхом и трепетом.

— Если тебе неприятно, я больше не пикну.

— Уйдем отсюда!

— Не пообедав?

— Нет, мне страшно, я больше не могу находиться здесь! Хотя даже не страшно, нет, это называется не страхом, у меня странное чувство, будто я попала в иной мир, где у меня нет ни родственников, ни друзей, ни знакомых, вокруг все странное и чужое, вернее, непривычное! Даже деревья по-иному ветвятся и по-иному шелестят…

— Успокойся, Марина, раз хочешь, встаем и уходим!

Рамаз поднялся и пошел искать официанта.

Марина повесила на плечо сумочку с перекинутой через нее курткой, медленно пересекла веранду, спустилась во двор и подошла к машине.

Скоро показался и Рамаз. Открыв дверцу, он сел за руль, с обеих сторон опустил стекла, чтобы проветрить салон.

Марина спокойно наблюдала за его действиями, не садясь в машину до тех пор, пока Коринтели не распахнул ей дверцу.

С цветами в руках Марина остановилась перед зеркалом. Переложив цветы в левую руку, она правой привела в порядок растрепавшиеся в машине волосы. Затем, снова взяв цветы в правую руку, внимательно оглядела себя.

Прелестная молодая женщина смотрела на нее из зеркала.

Улыбаясь от удовольствия, Марина Двали поставила цветы в хрустальную вазу, быстро скинула одежду и побежала в ванную.

В однокомнатной, но просторной квартире Марины все было почти таким, как описывал Рамаз Коринтели. Только перед кроватью отсутствовал зеленый коврик да за рисунком племянника находился другой, большего формата.

Марина вышла из ванной, закутанная в широкое цветастое полотенце. Снова остановилась перед зеркалом. Медленно сняла полотенце и еще раз оглядела обнажившуюся грудь. Довольная собой, бросила полотенце на стул и юркнула в постель.

Думать ни о чем не хотелось. Она зажмурилась в надежде побыстрее предаться сну. Но каждая клетка мозга была настолько возбуждена, что она поняла — пока не уляжется волнение, ей не уснуть. Стоило закрыть глаза, как тут же представлялся Рамаз Коринтели. С поразительной ясностью видела она то доброе, то нахмуренное лицо молодого человека. То по-детски наивное, то отрешенное, немного злое выражение его. Нет, оно не было злым, злое лицо Рамаза Коринтели — отзвук тогдашнего ее настроения, когда она не выносила чересчур уверенного в себе парня.

А теперь?

Если не считать временами набухающих висков, мутных глаз и тяжелеющего при волнении взгляда, Коринтели казался по-детски наивным и милым.

Что творилось с женщиной? С той самой женщиной, у которой долгое время каждый мужчина вызывал только отвращение и дрожь? Не Марина ли Двали, униженная и оскорбленная мужем, целых пять лет отводила душу местью?

Неужто все переменилось? Неужто она влюбилась в Рамаза?

А может, и не любовь это вовсе, а просто мужчина пробудил ото сна ее здоровое и пышное тело? Тело, которое в руках бесчувственного хама ни разу не утолило пыл в водовороте блаженства…

Из Пасанаури до Тбилиси ехали в полном молчании. Рамаз снова замкнулся. Машина шла на большой скорости. Марина с опаской поглядывала то на спидометр, то на водителя. У Рамаза был такой угрюмый и грустный вид, что она не решалась произнести ни слова.

Отдавшись мыслям, Рамаз как будто запамятовал, что рядом с ним находится Марина Двали. Иногда он нагибался за пачкой сигарет, а остальное время упорно смотрел на дорогу. Нетрудно было догадаться, что, поглощенный мыслями, он механически управляет машиной.

Постепенно и Марина погрузилась в задумчивость. Кто такой Рамаз Коринтели? Спору нет, он одарен сверхъестественной способностью. Существовала еще проблема, над которой Марина ломала голову. Ей хотелось разобраться, любит она Рамаза или боится обладателя такого, странного, невероятного дара?

Рамаз остановил машину метрах в пятидесяти от аптеки, на том самом месте, где утром посадил Марину. Остановил и посмотрел на молодую женщину. Та смешалась, не зная, как ей быть. Всю дорогу она думала, что ответить Рамазу, если тот станет напрашиваться в гости. Но неожиданно вдруг успокоилась, почувствовав, что он не собирается провожать ее.

Она облегченно вздохнула, мило улыбнулась Коринтели, поправила сумочку и потянулась к дверце.

— Я люблю тебя, Марина! — сказал вдруг Рамаз.

Женщина так отдернула руку от дверцы, словно ее ударило током.

— Что вы сказали? — почему-то перейдя на прежнее «вы», спросила она, хотя слышала все, что он сказал.